Игра в японскую рулетку - Ирина Сергеевна Тосунян Страница 5

брать в руки ее отказывались, говорили, мол, пропаганда. А я хотел все знать. Один из русских политработников, часто бывавший в нашем лагере, как-то спросил: «Интересно?» Я ответил: «Интересно». Вот и послали на курсы. Учился три месяца, потом сдал экзамен по истории компартии. Четверых курсантов, меня в том числе, направили в распоряжение политотдела МВД Узбекистана. Мы назывались пропагандистами и выезжали в лагеря, помогали создавать в них так называемые демократические группы.

– А как вас встречали соотечественники?

– Вначале очень плохо. Говорили: «Ты – шпион Советского Союза!..»

Потом постепенно все изменилось. Моей главной задачей было по мере сил облегчать условия существования японских военнопленных. И нередко это сделать удавалось. Соответственно изменилось и отношение ко мне.

– Вас увлекли коммунистические идеи?

– Вначале чрезвычайно увлекли, и я охотно выполнял свою работу. Коммунистическая пропаганда, как и любая, умело выстроенная и пущенная в дело пропаганда, – сильная, дурманящая мозги вещь. Но скоро мне выдали пропуск, по которому я мог свободно передвигаться по Ташкенту. И я ходил, внимательно прислушивался к тому, что люди говорят, наблюдал, как они живут. Очень скоро сделал выводы, о которых, конечно же, тогда благоразумно молчал. Но одно для меня стало совершенно очевидным: такая политическая и экономическая система для моей страны абсолютно неприемлема. Большинство же военнопленных жили в лагере кучно и так же кучно работали. Язык никто не учил и ничего самостоятельно понять не мог. В сентябре 1948 года, когда нас освободили из плена и отправили обратно домой в Японию, в душе я уже был законченным антикоммунистом. Но полюбил и страну, в которой был пленником, и народ, среди которого жил.

– После возвращения на родину вам никто не предъявлял претензий, мол, вот ты, коммунист…

– Нет, ничего такого не было. Тогда многие японцы возвращались из плена, как они сами считали, «коммунистами». Но очень скоро эти идеи и у них из голов повыветрились.

– Вы теперь, что называется, бизнесмен на заслуженном отдыхе. Если не секрет, какую сумму ежемесячно получает такой японский пенсионер?

– У меня пенсия небольшая – 200 тысяч иен в месяц. Плюс военная пенсия – 50 тысяч.

– А сколько тогда большая пенсия?

Смеется: «250 000 иен. Потому я теперь и могу себе позволить путешествия в Ташкент». Смотрит на меня внимательно и говорит: «А теперь я расскажу ту же историю моего плена в ином ракурсе».

…С девушкой по имени Сарвара он познакомился через пару дней после приезда в Ташкент, когда по долгу плотницкой службы ходил по цехам завода ремонтировать то одно, то другое. Сарвара улыбнулась, поманила рукой и протянула драгоценный кусок хлеба: «На, поешь»… Потом она не раз «дарила» (он употребляет именно это слово) своему постоянно голодающему избраннику хлеб, печенье, даже конфеты. Местному населению общаться с пленными было строго-настрого запрещено, это приравнивалось к преступлению. Но наши герои были молоды и потому безрассудны. Спустя полтора года после знакомства Сарвара решилась пригласить Одаки-сана в гости. Она жила тут же при заводе, в общежитии. Делила комнату с другой девушкой, тоже работницей кирпичного завода. Сбегала на базар, потратив все свои скудные сбережения, приготовила обед. Только-только наши голодные романтики приступили к еде, как неожиданно вернулась соседка Сарвары и, увидев гостя, подняла крик на все общежитие: «У нас в комнате пленный!!!». Пришлось «пленнику» спасаться бегством через окно. Но о романтическом знакомстве и так уже было известно многим, военному патрулю даже не пришлось искать беглеца, он сам явился с повинной.

Никаких особенных последствий, казалось бы, данное происшествие не имело. Ясуо Одаки просто отослали учиться на курсы в Ташкент. Когда он вернулся, Сарвары на заводе уже не было. Он искал ее, ходил по цехам, расспрашивал рабочих. Но, к его удивлению, люди отводили глаза и отвечали: «Не знаю, уволилась, наверное». Он так ничего и не понял тогда. Уже позже, прочитав книги Солженицына, пришел к потрясшему его выводу, что Сарвару не миновала горькая участь лагерницы. И в том, что с ней случилось, есть доля его вины. В 1994 году, то есть спустя 46 лет, вновь очутившись в Ташкенте, он первым делом продолжил поиски. Кирпичный завод был на месте, даже нашлись люди, помнившие молодого военнопленного. Жив был и старый начальник завода. Но о девушке Сарваре по-прежнему сведений не отыскалось. Никто не торопился открывать перед иностранцем, тем более бывшим военнопленным, государственные архивные тайны. Так что, скорее всего, догадки его верны, Сарвара стала той самой лагерной пылью, о которой ему довелось впоследствии прочитать в книгах.

Тогда он сделал последнее, что ему оставалось: попросил своих друзей, живущих в Ташкенте, купить и передать от его имени пять красивых ковров в дар трем ташкентским храмам, где должны быть прочитаны молитвы в память о девушке по имени Сарвара.

Подарок с секретом

Я уже привыкла, что каждый раз, заходя в гости, знакомые японцы приносят фрукты – отборные, аппетитные, изящно упакованные в подарочном отделе супермаркета. Здесь так принято. Как принято, скажем, у нас одаривать неизменными коробками шоколадных конфет – универсальный презент на все случаи и времена. Правда, когда меня спросили, что берут с собой, отправляясь в гости в России, я, ни секунды не задумываясь, неосторожно выпалила: «Бутылку водки!». «О-о-о!» – интонационно восхитился собеседник, ибо уже имел возможность опробовать наше зелье, оперативно сшибающее с ног любого японца.

Он оказался оригиналом, этот школьный учитель, и в следующий свой приход преподнес не бутылку водки, и даже не сакэ, а…книжку под названием «Конституция Японии. Перевод на русский язык» (где только раздобыл!). Конечно же, красиво упакованную и перетянутую ленточкой. Может, я просто не в курсе и здесь у них такой обычай – дарить друг другу государственные документы для детального изучения? А что? Ведь подарили же мне недавно витамины в таблетках! Даритель так и заявил: «Это мой тебе презент. Для здоровья».

«Мы, японский народ, действуя через посредство наших должным образом избранных представителей в Парламенте, исполнены решимости обеспечить для себя и для своих потомков плоды мирного сотрудничества со всеми нациями и благословение свободы для всей нашей страны…» – прочитала я начальные строки документа, введенного в действие 3 мая 1947 года. Видимо, японцы с тех самых пор действительно избирают своих представителей в Парламент должным образом, иначе как можно объяснить факт, что и себя, и своих потомков они достаточно быстро обеспечили «плодами мирного сотрудничества» на многие-многие десятилетия вперед. Да и «благословением свободы» с помощью своих избранников сумели распорядиться весьма по-хозяйски. Вот она, та больная тема, на которую немедленно выруливаешь, начав читать строчки чужой лаконичной конституции. Добредя до статьи 50, я и вовсе затосковала: «Члены обеих палат, за исключением случаев, предусмотренных законом, не