Юрий Мухин - Когда НАТО будет бомбить Россию? Блицкриг против Путина Страница 50

«Все высшие командные посты занимали «хорошие боевые генералы» прошедшей войны. Они слишком долго оставались на своих местах, лишь делая вид, что кто-то может претендовать на их кресла, а на самом деле никого не подпускали и близко.

...В итоге наша армия в 1939 году вступила во Вторую мировую войну великолепно организованной и оснащенной для боев 1914 года и имея во главе не отвечающих требованиям современности офицеров».

Но верну слово Мартынову:

«Однако бессистемность академической программы и отсталость отдельных курсов являются несравненно меньшим злом, чем те методы преподавания, которые господствуют в академии.

От начальника в бою главным образом требуется: здравый смысл, инициатива и твердый характер.

Все академическое преподавание, весь режим академии поставлены так, что эти редкие дары природы систематически ослабляются.

Здравый смысл затемняется схоластическим способом изложения науки. Военное искусство — дело живое и практическое, а потому теория его, вместо того, чтобы витать в облаках метафизики, должна находиться в постоянном и непрерывном общении с жизнью, должна быть краткой и понятной. В изложении талантливого, действительно знающего дело специалиста самые сложные вопросы являются простыми и понятными. Наоборот, жалкая бездарность, соединенная с отсутствием настоящих живых знаний, обыкновенно старается свои убогие мысли облекать в труднодоступные пониманию формы, наивно полагая, что в этом-то и заключается ученость.

Таким именно характером отличается большинство академических руководств по военному искусству: самые простые вещи расписаны на многих страницах, для доказательства очевидных истин призваны на помощь философия, психология и другие науки; часто встречаются ссылки на первоисточники и архивы, которыми авторы, безусловно, не пользовались; классификация доходит до карикатуры, сводя изложение каждого вопроса к бесчисленному множеству искусственно придуманных пунктов.

Например, вот как излагается в академическом учебнике простой и совершенно понятный вопрос об организации войск:

«Свойство природы боя, как явления стихийно-волевого, значение между орудиями, элементами боя — человека, господство его в серии этих элементов, огромное преобладающее значение и влияние в бою морального элемента, духовной стороны главного орудия боя человека — все это, в общей совокупности, указывает, что духовно-волевая сторона человека, как единичного, так и массового, должны лечь в основание всех вопросов воспитания и обучения, а равно и вопроса составления коллективной единицы человека, то есть в организации массового человека, масс, в организации отрядов, то есть вообще во всех вопросах организационных»».

Давайте прервем Мартынова и вспомним немецкий Устав: «приказ должен быть кратким и ясным, определенным и исчерпывающим, приспособленным к пониманию получателя и иногда к его характеру. ...Язык приказов должен быть прост и понятен. Исключающая всякое сомнение ясность важнее формы. Четкость не должна страдать из-за краткости. Ничего не говорящие выражения и обороты не годятся, так как влекут к полумерам, высокопарные же выражения притупляют подчиненных».

То, что подобное многословие ведет к тупости подчиненных, видел и Мартынов:

«...Подобный схоластический метод преподавания приносит неисчислимый вред, потому что приучает будущего офицера Генерального штаба подходить к решению каждого практического вопроса не прямо и просто, а посредством разных сложных умозаключений. Вместо практических деятелей он воспитывает доктринеров, которые для военного дела несравненно опаснее круглых невежд.

Затем второе качество, необходимое для начальника на войне, — сознательная, не боящаяся ответственности инициатива безжалостно подавляется в академии.

Отвечая на экзаменах, офицер должен точно придерживаться учебника; высказать какой-нибудь самостоятельный взгляд, противоположный взгляду профессора, гораздо опаснее, чем совсем не знать вопроса.

Даже при разработке так называемых тем (предполагающих самостоятельный труд) офицер поставлен в необходимость думать не о составлении по исследуемому вопросу своего собственного мнения, а о том, чтобы как-нибудь не разойтись во взглядах со своими оппонентами, что столь легко в такой неточной области знания, как военное искусство. Тема готовится специально для известных оппонентов. Если оппоненты меняются, то она немедленно переделывается зачастую в диаметрально-противоположном смысле.

Самый разбор тем совсем не имеет характера научного собеседования, а скорее похож на те замечания, которые придирчивый начальник делает своему подчиненному после строевого смотра. Оправдание еще иногда допускается, но возражение считается нарушением дисциплины».

Ну и сравним эти традиции русской армии с требованиями немецкой, которая требует: «Старший начальник должен предоставлять подчиненным ему начальникам свободу действий, если последняя не угрожает осуществлению его намерений». И пользуясь этой свободой, подчиненный имеет право и обязан: «Если задание, как основа для действий, оказывается уже недостаточным, или если ход событий уже его обогнал, то решение должно учитывать эти обстоятельства. Кто изменяет или не выполняет порученное ему задание, тот обязан донести об этом, взяв ответственность за последствия единственно на себя». Мартынов продолжает:

«Наконец твердость характера — третье основное качество для будущего боевого начальника — расшатывается гнетом того полицейского режима, который господствует в академии.

Для офицера, обучавшегося в академии, не только начальник ее, но и делопроизводитель по учебной части, профессора, штаб-офицеры, преподаватели, отчасти даже выслужившиеся из писарей чиновники, — все это было начальство, от которого в известной степени зависела будущность. В отношениях административного и учебного персонала к учащимся проявлялась чрезвычайная грубость, такое хамство, которое возмущало даже нашего забитого, неизбалованного особой куртуазией армейского офицера. С этим дисциплинарным гнетом была крепко связана система негласного надзора, доносов и анонимных писем. Одним словом, академия моего времени представляла какое-то причудливое сочетание дисциплинарного батальона с иезуитской коллегией.

С тех пор некоторые частности изменились, но люди опытные говорят, что далеко не всегда в лучшую сторону».

А изменилось ли что-то в лучшую сторону в Академии Генштаба Красной Армии, остальных военных академиях и, соответственно, в самой армии? Ведь на 1 января 1941 года даже в среде командного, а не штабного состава выпускники академий занимали 52% должностей командиров корпусов, 40% командиров дивизий, 14% командиров полков и 2% командиров батальонов.

Далее Мартынов от обучения переходит к результатам этого обучения, ведущегося в полном соответствии с требованиями бюрократического управления.

«Каждый из крупных военных начальников имеет особый штаб, с помощью которого он управляет войсками. При нормальных условиях работа распределяется следующим образом: штаб собирает все необходимые сведения о местности и противнике; на основании этого начальник принимает известный план действий; штаб разрабатывает этот план в деталях и затем, в целом ряде распоряжений, передает волю начальника войскам. Таким образом, на долю штабов выпадает, главным образом, техника военного искусства.

В столь практическом деле, как война, значение этой техники огромно. Неумело произведенная разведка, неправильно составленный расчет походного движения, неточность в редакции приказаний, ошибки в организации сторожевой службы — каждая из этих технических частностей при известных условиях может погубить самый лучший план. Хороший штаб должен работать без суеты и трений, с точностью часового механизма.

Для этого от офицеров Генерального штаба требуются не только обширные и разнообразные знания, но также серьезная предварительная практика в «вождении войск» как на театре войны, так и на поле сражения.

Эта практика должна выработать в них известный навык, своего рода рутину. В самые критические моменты войны офицер Генерального штаба, даже отвлекаемый другими вопросами, должен совершенно машинально, как бы рефлективно, принять меры для обеспечения флангов, установления связи, организации донесений, прикрытия обозов и т. п.