Светлана Шипунова - Дураки и умники Страница 50

— А может, ты мне хотя бы устроишь встречу с министром печати?

Зудин понял, что делать ему в Благополученске нечего. Он остался работать в правительственной пресс-службе, стараясь быть нужным начальству и держаться на виду. Люди в правительстве все время менялись, менялись и зудинские начальники, но скоро он понял, что рядовые клерки остаются все время одни и те же и на них держится многое. Бывало, что новый, только что назначенный министр не знал, как составляется какая-нибудь бумага и где ставится виза, а неприметный аппаратный работник тут как тут и все сам сделает, как положено, только подпиши. Между тем Ляля родила Зудину сына, которого назвали Борисом, о чем он не преминул сообщить на службе, но жениться так и не собрался, а жили гражданским браком. Генерал Белугин к этому времени перебрался в Америку, и связь с ним оборвалась, друзьями Зудин в Москве как-то не обзавелся, хотя по-прежнему изредка посещал сходки радикал-демократов, но был там фигурой невидной, так, на подхвате.

Все это время в нем копилась смутная неудовлетворенность собой и другими, и всем происходящим вокруг. Тогда, в 91-м, при смене власти, и позже, в самом начале 92-го, все представлялось ему не так — иначе, лучше, казалось: еще немного — и случится чудо, все преобразится, и будет счастливая и богатая страна, сплошь богатые и счастливые люди. Но то, что происходило теперь, и раздражало, и пугало. Он замечал такие же настроения у многих, с кем приходилось общаться. Все с тревогой ждали президентских выборов 96-го года.

В избирательный штаб президента требовались люди, много людей, особенно с навыками журналистской работы, привлекли и Зудина. Штаб поразил его масштабами организации дела — это была огромная машина, перемалывающая горы информации, связанная с любой точкой России, способная в кратчайшие сроки реализовать любую задачу, сколько бы это ни стоило. Зудина посадили в отдел СМИ, в сектор региональной прессы, и его непосредственной обязанностью было отслеживать газеты регионов Поволжья, Северного Кавказа и юга России. Газеты ежедневно и бесперебойно доставлялись ему на стол, он их читал, анализировал и должен был делать выводы относительно динамики настроений избирателей и — соответственно — шансов на победу президента в данном регионе. Зудин взялся за дело с большим энтузиазмом, но чем больше газет он прочитывал, тем меньше энтузиазма у него оставалось. Из публикаций этих газет выходило, что настроение у региональных властей, избирателей и даже журналистов самое скверное, и если голосовать будут адекватно этому настроению, то шансов на победу нет никаких. То ли регионы Зудину достались такие неблагонадежные, то ли такие же настроения были по всей России, а просто он не соприкасался с этим и не представлял, что там творится на самом деле. Зудин приуныл и даже растерялся, не зная, должен ли он писать в своем аналитическом отчете все, как есть, или надо отсеять и разжижить информацию. Спросил у сотрудника, сидевшего в одном с ним кабинете и отвечавшего за прессу Северо-Западного региона. Оказалось, у него картина такая же, если не хуже.

— Но писать надо, как есть, — сказал сосед. — Это ж не в газету, это на стол руководству штаба, а они уж пусть думают.

Зудин написал пару тревожных отчетов, после чего его неожиданно пригласили не куда-нибудь, а к главному руководителю предвыборной кампании президента. Зудин восхищался этим человеком, сумевшим за несколько лет сделать головокружительную карьеру и теперь пользовавшимся неограниченным влиянием на президента и все его окружение. Зудину нравилась его подтянутость, холодность, постоянная нацеленность на результат, не всегда даже понятный другим, а также его способность выходить победителем из любой, самой неблагоприятной ситуации. Зудин издали любовался этим человеком и завидовал ему.

Впервые он смог разглядеть его как следует, у него было розовое лицо — как у всех рыжеволосых, узкие бледные губы и синие круги под глазами. Когда Зудин вошел, он не встал и не подал ему руки, а только кивнул, не отрываясь от бумаг, на стул напротив. Разговор оказался коротким, деловым, без единого лишнего слова, видно было, как он дорожит каждой минутой своего времени.

— Это ваши отчеты? Вы уверены, что ситуация на юге складывается не в нашу пользу? Вы сами из тех мест? Как вы считаете, можем мы использовать какие-либо местные газеты для перелома настроений избирателей? Какие именно? — он выстрелил эти вопросы один за одним, без паузы, не давая Зудину не то что ответить, а даже собраться с мыслями.

Зудин, сделав умное лицо, собрался было порассуждать на предложенную тему, но ему не дали.

— Подумайте над этим. Если какие-то издания нуждаются в спонсорских вливаниях — укажите. Завтра к утру прошу передать мне ваши предложения в письменном виде. Всего доброго.

Обалдевший от такого темпа Зудин пролепетал что-то вроде «Будет сделано» и быстро убрался из кабинета. Он был восхищен.

Ситуация на юге, в республиках Северного Кавказа и Поволжья вплоть до самых выборов оставалась критической, все говорило о том, что население этих регионов, несмотря на все предпринимаемые меры, в том числе финансовые вливания, проголосует скорее за кандидата от блока коммунистов и патриотов. Зудина поражало и опять же восхищало в этой ситуации только одно: официальная информация, выходившая из штаба на эту тему, и главное — цифры были неизменно оптимистичными, и все это разительно отличалось от той информации и тех цифр, которые циркулировали внутри штаба. Он побаивался только, что, если в его регионах президент все же проиграет, это каким-то образом отразится и на нем, на его дальнейшей судьбе и карьере. И заранее продумывал пути возможного отступления, но никакого реального выхода для себя не видел. Предчувствия его не обманули: все три региона проголосовали против президента, за его главного соперника. Но той поддержки, которую обеспечили Дальний Восток, Урал и Крайний Север, а главное — обе столицы с их многомиллионным населением, хватило для общей победы, и все, кто работал в штабе, вздохнули с облегчением. Никаких разборок ни с кем не последовало. Тем более что президент чуть было сам не сорвал все дело своей неожиданной болезнью, хорошо еще, что не просбчилось раньше времени в прессу, а потом было уже все равно, дело сделано и сделано хорошо, не придерешься. Всем, кто работал в штабе, выдали солидную премию и предложили на выбор самые престижные места отдыха. Зудин выбрал Лазурный берег Франции.

О том, чем пришлось заниматься лично ему и чем занимались другие в предвыборном штабе, он старался не вспоминать. Может, когда-нибудь потом, думал он, когда все эти люди уже сойдут с дистанции, вспомню и даже напишу, как все на самом деле было, но сейчас лучше об этом вообще забыть. Впервые в жизни он действительно устал, хотел отдохнуть и там, вдалеке от всего и всех, спокойно обдумать свои дальнейшие планы.

Глава 18

СТАРИК И РЫЖИЙ

В большой полутемной комнате с опущенными шторами на широкой постели лежит старик. Седые волосы прилипли ко лбу, глаза прикрыты тяжелыми, в розовых прожилках веками. Щеки старика слегка запали, губы высохли и потрескались. Руки его плетьми лежат вдоль туловища. Он не шевелится, только время от времени тяжело вздыхает в полусне. В комнату бесшумно входят то медсестра в белоснежном, до твердости накрахмаленном халате, то немолодая женщина с тревожным, усталым лицом, то маленький, темноволосый доктор. Первым делом они взглядывают на бледное, восковое лицо старика, потом переводят глаза на установленные у изголовья постели приборы, поправляют одеяло или переставляют что-нибудь на тумбочке и также бесшумно выходят.

За дверью комнаты, в просторном холле уже давно сидит в застывшей позе рыжеволосый молодой человек с плоским черным дипломатом на коленях. Время от времени он смотрит на часы и, мотнув головой, нетерпеливо барабанит по нему пальцами, словно играет на пианино. Выходящих из комнаты, где лежит старик, он встречает настойчивым взглядом холодных, с голубыми подкружьями глаз, в которых застыл вопрос: «Скоро?»

— Спит, — однообразно отвечают ему и медсестра, и врач, и женщина с усталым лицом — жена старика.

Так проходит час или два, наконец, за дверью слышится глухой кашель, и сразу из боковой комнаты выбегают все трое в белых халатах и исчезают за дверью палаты. Рыжий тоже встает и, подойдя поближе к стеклянной двери, пытается заглянуть внутрь, но плотные, в густую сборку занавески не позволяют разглядеть что-либо, кроме смутного пятна посреди комнаты. Слышатся приглушенные голоса, как будто уговаривают о чем-то старика, его раздраженное «не хочу», скрип кровати и звон склянок. Рыжий отходит к окну и смотрит на высокие ели, между которыми проложены аккуратные дорожки. Спустя какое-то время, маленький доктор возникает в дверях все в той же нерешительной позе, он явно хотел бы проскочить мимо рыжего, не объясняясь с ним, но не может себе этого позволить. Женщины, тихо переговариваясь, проносят прикрытую белой салфеткой «утку» и исчезают за дверью, на которой написано «Лаборатория».