Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9 Страница 51

К тому же, ставя под сомнение человеческую и божественную синергию, то есть возможность подвига преображения, освобождения от греха сотрудничеством, нелинейным сверхусилием человека, действующего в соответствии с промыслом о нем, кальвинизм на деле превращает личность в индивида, эффективно практикующего ту или иную функцию ради достижения максимального результата как зримого доказательства собственной избран-ности13. Таким образом, трагизм личного усилия по слиянию с божественными энергиями и преодолению нарушенной природы теряет смысл, подменяясь деятельным гаданием, в результате чего индивид попадает в беличье колесо фетишизации успеха.

Мир же при этом оказывается безнадежно расколотым. И для определения статуса в вечности, принадлежности к сообществу спасенных или проклятых, к избранному народу Ubermenschen или сонмищу Untermenschen, требуется не восхождение лестницей духа, но испытание профессиональной состоятельности. А "милость к падшим" сменяется почти ритуальным к ним презрением.

Погружаясь в эти неблагие пространства, испытываешь, однако, тягостное ощущение, что в жестких, эсхатологических проекциях, пусть и в искаженной форме, все же присутствует некая значимая для человеческой души реальность: предчувствие действительного, но не столько сущего, сколько грядущего вселенского разделения. И отдельные черты будущей космогонии огненного мира отверженных, лишенного реальной сотериологии.

Кстати, вот что еще приходит на ум. Читая о тех или иных ужасах Средневековья, невольно задаешься вопросом: какой могла бы стать европейская ночь после великого переселения народов, если бы в ней не засияла звезда Рождества, то есть отсутствовал бы христианский идеал и вектор истории?

Но вернемся к основному сюжету. Учение о предопределении - квинтэссенция новой веры14. Именно здесь ощутимо присутствие своеобразного дуализма: жесткость и отчасти механистичность новой антропологии, формирующей в обществе собственную аристократию житейского успеха. Проявляются эти пассажи еще у Лютера, причем не только в "школярских" теолого-антропологических антитезах ("если в нас Бог, то места для сатаны просто нет, следовательно, мы можем стремиться только к добру, если в нас нет Бога, значит, его место занимает дьявол, и все наши побуждения будут направлены ко злу"), но и в гораздо более редких у него, изощренных рассуждениях о двойственной воле Творца. О том, что помимо явной воли Бога, которая "ищет спасения для всех людей […] есть и другая, несоизмеримая с первой и представляющая собой непостижимую тайну. Этой волей творится жизнь и смерть людей, этой же волей изначально решается, кому из людей будет даровано спасение, а кого ждет вечное проклятие"15.

Уже в данных конструктах можно различить истоки будущего состояния мира, когда происходит "постепенное формирование все более контролируемого и направляемого общества, в котором будет господствовать элита… Освобожденная от сдерживающего влияния традиционных либеральных ценностей, эта элита не будет колебаться при достижении своих политических целей, применяя новейшие достижения современных технологий для воздействия на поведение общества и удержания его под строгим надзором и контролем"™.

И опять обратимся к непростым перипетиям генезиса капитализма.

Его зарождение, первую, торгово-финансовую, фазу обычно связывают с XV-XVII веками, хотя по ряду параметров истоки можно датировать даже более ранним временем, что, правда, нередко и делается с использованием термина протокапитализм.

Расцвет же был связан с эпохой географических открытий, кардинально изменившей экономическую картографию, сместив центр тяжести из среди-

земноморского в просторный атлантический (океанический) мир. Растущий приток драгоценных металлов, экзотических товаров, других материальных ценностей вызывал к жизни все более изощренные формы кредитно-денежных отношений, сдвигая одновременно вектор активности в космос финансовых операций, рождая такие эпохальные изобретения, как банк, вексель или ассигнация.

Закат же торгово-финансовой фазы совпал с упрочением на исторической арене национального государства, которое забирает себе наиболее прибыльную часть этой деятельности - кредитование стран и правителей, приступив к самофинансированию собственных нужд, путем выпуска государственных ценных бумаг и эмиссии национальной валюты, особенно (со временем) в форме банкнот.

Капитализм, однако же, успешно преодолевает возникший было кризис, занимая и формируя новую нишу, иногда прямо отождествляемую с ним, что порождает ряд аберраций и иллюзий, - индустриальное промышленное производство.

Эта сфера хозяйственной активности в тот период развивалась по стремительно восходящей линии, с лихвой (в значении, прямо заложенном в данном слове) оправдывая практически любые капиталовложения и создавая на основе характерных для христианской цивилизации радикальных инноваций - перманентного технического прогресса и расширенного воспроизводства - все более обильный прибавочный продукт. От подобного стратегического союза получало выгоду также государство, чьи инфляционные и эмиссионные риски, как правило, оправдывались интенсивным промышленным развитием, ростом национальной экономики.

В общем энтузиазме эпохи и обретении рыночной конкуренцией второго дыхания, в звездном часе рожденной городской революцией демократии временно растворяются, отходят на второй план многие негативные черты денежного строя. В это время особенности капитализма, действующего в христианском обществе, принимаются за черты самого феномена и наоборот.

Однако в завершающем второе тысячелетие веке капиталистический индустриализм переживает как стремительный взлет, так и серьезный кризис.

В прошлом столетии индустриальное производство, пережив взлет, испытало действие фундаментальных факторов, препятствующих динамичному росту промышленности, а в дальнейшем - накоплению капитала и увеличению нормы прибыли, по крайней мере в традиционных отраслях.

Во-первых - это ограниченность платежеспособного спроса по сравнению с резко возросшими производственными возможностями. Обилие же "дешевых вещей", не уравновешенное платежеспособным спросом, вело к кризису перепроизводства, избытку рабочей силы, затем - растущему напряжению в обществе. И, как следствие, необходимости экспансии потребления, взлома моральных норм и культурных стереотипов поведения, создания механизмов целенаправленной деструкции материальных ценностей, вовлечения в процесс расширенного потребления новых групп населения, развития искусственных, престижных потребностей у платежеспособной его части, разрушению тарифных барьеров, глобальной экспансии.

Во-вторых - обозначившиеся со временем границы хозяйственной емкости биосферы, перспектива серьезного ухудшения ее качества, а также исчерпания критически важных видов природного сырья. Но опасения эти были в значительной мере снижены, если не преодолены, за счет становления высокотехнологичной и постиндустриальной экономики. Инновационная экономика ослабляет значение подобных ограничений, а экономика информационная и финансовая ("канторовская") их практически не имеют.

В третьих - усложнение отношений с научно-техническим прогрессом. В частности, из-за его двусмысленного воздействия на норму прибыли, учитывая необходимость перманентного перевооружения основных фондов вследствие их быстрого морального устаревания. А также из-за потенциальной способности неконтролируемых инноваций, открывающих и закрывающих технологий выбивать почву из-под ног сложившихся хозяйственных организ-

мов и целых отраслей. Произошли, кроме того, серьезные изменения в направлении реализации творческого дара в условиях его рыночной капитализации, в характере самой инновационной динамики.

Последний пассаж, впрочем, - наиболее спорная часть триады. Однако, если мы сравним состояние инновационной сферы в начале и конце прошлого века, перечисляя конкретные прорывные достижения, то обнаружим, что инновационный подъем со временем не возрастал, а скорее затухал, правда, не равномерно, хотя достаточно заметно. При общем росте значения интеллектуальных технологий фундаментальные открытия - radical innovations - сменяются многочисленными эффектными рационализациями открытий - progressive innovations, происходит универсальная технологизация науки.

Наблюдается расцвет информационных и финансовых технологий, оптимизационных по своей природе, а также - социальных инноваций, других "мягких" инноваций и технологий. Происходила постиндустриальная оптимизация всех экономических процессов на планете, ряд отраслей обретал виртуальный характер.