Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья Страница 52

Михаил Годенко душой интернационалист. Первое его стихотворение, написанное еще в школе, было посвящено испанским республиканцам. В лирических книжках Годенко меня всегда подкупала простота и искренность: автор писал о том, что его по–настоящему волновало — будь то глаза любимой, в которых ему виделись «степи с синевою» или деревушка земляков–переселенцев на Амуре, из которой «вся Украина мне видна».

С годами Михаил Годенко все смелее и смелее осваивал жанр поэмы. Он шел от украинской народной думы и молдаванской дойны. Все его шесть поэм сюжетны, насыщены зримыми, запоминающимися деталями. «Людское счастье», «Бессмертник», «Цветет акация» и «Надия» рассказывают о судьбах земляков из родного поэту Приазовья. «Последний» и «Добрые всходы» повествуют о людях возрожденной бессарабской земли.

Если в ранних поэмах местами чувствовалось влияние других авторов и даже некоторый схематизм, то такая поэма, как «Надия», захватывает читателя. Это волнующая, зрелая вещь. Чудесная украинская дивчина Надия, угнанная на чужбину нацистами, нарисована удивительно живо. Этой Надьке — «Козе», бесстрашно плававшей в Азовском море и смутившей покой не одного хлопца, жизнерадостной, неугомонной девушке, предстояло стать человеком–роботом. Вернее, ее такой хотели сделать нацисты, бросив в неволю, на военный завод.

Многое довелось испытать Надии до того, как она вернулась на родной двор. Запуганная нелепыми слухами:

«Тюрьмы ждут вас на Востоке,Ждут колымские морозы!» —

она вместе со своим мужем, бывшим невольником–рабочим, оказалась в Америке. Тонко поэт передает душевное состояние своей героини на чужой земле. С горькой болью вспоминает Надия беззаботную юность в солнечных приазовских степях:

Густосахарные дыни,Густо–синий виноград.Надька ползала по глине,Лазила в совхозный сад…Нет!Чужие здесь баштаны,Виноградник здесь чужой,Степь чужая без курганов,Сад нерослый за межой.Виноград с полынным соком,С кислым соком кавуны.Солнце всходит не с востока,А с закатной стороны!

Надия похоронила на чужбине любимого мужа. У женщины, страстно желавшей вернуться на родину, американская полиция отобрала малолетнего сына. И вот мы видим седую молчаливую героиню поэмы на родимом подворье.

Твой муж не вырвется оттуда —Чужой землею взят навеки.Но сын приедет.Веришь в чудо.Он твой,Как эти травы, реки…

Чувствуется, что в основу поэмы положена живая, потрясающая человеческая судьба. Многие герои Михаила Годенко прошли через «минные поля», как прошел через них и сам поэт, попавший на Балтику по комсомольскому набору. Простой матрос, он служил на сторожевом корабле «Снег» в дни битвы с белофиннами, а в начале Отечественной войны познал тяжелые испытания Таллинского перехода, где седели безусые юнги. Сражался Годенко и в морской пехоте.

Первые стихи Михаила Годенко были опубликованы в кронштадтской газете «Огневой щит». Способного поэта–моряка приметил Александр Прокофьев. В дни блокады в Кронштадт приезжали исхудалые Николай Тихонов, Вера Инбер и Ольга Берггольц. Они читали стихи балтийцам, среди которых был и Годенко.

А через несколько лет на Втором всесоюзном совещании молодых Михаилу Годенко суждено было заниматься в поэтическом семинаре, которым руководили Вера Инбер и Александр Макаров. Ассистентом у них был Сергей Наровчатов. Когда Годенко с моряцкой прямолинейностью стал «щипать» стихи молоденького Цыден–Жапа Жимбиева, Макаров отозвал его в сторону и покачал головой:

— На кого нападаешь? Это, можно сказать, бурятский Пушкин. Он рифму ввел в бурятскую поэзию. Ему могут еще и памятник поставить.

В Литинституте Годенко с Жимбиевым подружились. Недавно я видел, как они по–братски обнялись после многолетней разлуки. Курс, на котором учился Михаил Годенко, был сильный. Много фронтовиков. Юрий Бондарев, Ольга Кожухова, Евгений Винокуров, Семен Шуртаков, Владимир Тендряков, Владимир Солоухин… Добром вспоминает Годенко тогдашнего директора Литинститута Федора Гладкова, тепло принявшего юных победителей, и руководителя своего поэтического семинара Александра Коваленкова.

Не все пережитое умещалось в годенковские стихи и поэмы. Тогда–то и родился роман «Минное поле». Напечатан он был в журнале «Москва». Интересный роман поддержал рецензией Михаил Алексеев. Он заметил главное, что отличало прозу вчерашнего лирика: «Поэтическая практика, поэтический стаж, — а он у Михаила Годенко не такой уж малый, вероятно, подсказали ему, что художественная деталь не только в стихах, но и в прозе — штука весьма важная, она поможет тебе не только резко сократить количество страниц на описание событий, но и самым кратчайшим путем — что, разумеется, важнее — достигнуть сердца и ума читателя, взбудоражить его, взволновать».

Да, прозаику Михаилу Годенко очень пригодился его зоркий поэтический глаз. Он все подметил: и что «солнце перед заходом было мутное, словно налитый кровью бычий глаз», и как «дождь пройдется босыми пятками, сомнет лепестки, втопчет их в сырую землю», и как в темную военную ночь с тонущего транспорта «люди сыпались в воду, словно галька с обрушенного берега».

Автору романа «Минное поле» удалось и большее: мужественный, обаятельный характер главного героя Супруна, отграненный суровым временем. Ему пе страшны «минные поля» не только военного, но и мирного времени. Супрун научился глубоко разбираться в людях. Встречались, конечно, в первой книге и отдельные стилевые промахи.

Второй роман Михаила Годенко «Зазимок» написан более уверенной рукой. Здесь в центре повествования уже не один человек, а четыре сверстника. У каждого свой характер, своя судьба. Трое честно прошли огненную реку войны, четвертый стал искать брод. В начале романа мы видим их озорными мальчишками на берегу целебного ключа, а в финале — трое хлебнувших лиха сорокалетних мужчин хотят услышать правду от четвертого, который в войну стал отступником.

Роман лиричен. Он весь пересыпан меткими психологическими деталями, запоминающимися степными пейзажами, оттеняющими настроение героев, памятными приметами довоенного, военного и послевоенного времени. Книга освещена большой любовью автора к приазовской родной земле и ее работящим людям. Прочтешь такую вещь, и от души хочется посоветовать прочесть ее своим друзьям, знакомым.

Мне понятно волнение нашего старшего товарища по перу Сергея Сартакова, который прочел «Зазимок», лежа в больнице «на краю Москвы» и сразу же откликнулся:

«…Хорошая, очень хорошая книга у Вас получилась. Своя, годенковская, не напоминающая никого другого. Все как–то просто, ясно, по–житейски знакомо. Вырос я, как Вы знаете, в Сибири, и наша природа и быт весьма и весьма несхожи с тем, что Вы живописуете, но, дорогой Михаил Матвеевич, какие же изумительные и крайне интересные подробности Вы подбрасываете читателю, легко, ненавязчиво, а в память все это потом очень крепко врезается.

Не говорю о людских характерах, поскольку они рельефны и логически последовательно развернуты, разве лишь иногда в немного замедленном темпе. Но это, собственно, нельзя и поставить в упрек — это Ваша писательская манера, я бы сказал, двигать свое повествование не на мотоцикле, а на упряжке добрых сильных волов…»

Мастер художественного слова метко схватил существо манеры своего младшего товарища. Такой четкий и емкий анализ не столь уж часто встретишь и у профессиональных критиков. Интересно и замечание Сергея Сартакова:

«…Из всей книги единственное слово меня очень резануло. Это — «понять» (третья строчка снизу, в самом конце). Напрашивается: «Разобраться во всем до конца». Да и закончить вроде бы лучше словами: «Без этого нельзя». Самая последняя фраза лишняя. И тоже двусмысленная. Уж лучше просто бы повторить: «Без этого нельзя. Без этого — никак нельзя…»

Речь идет о финале романа. Конечно, «понять» по отношению к бывшему отступнику — совсем не то слово.

М. Годенко с отцом и матерью в родном селе

Насколько же глубже и точнее сартаковский вариант: «Разобраться во всем до конца».

А вот у меня в руках тонкая книжка библиотечки журнала «Советский воин». Называется она «Зацепка». Здесь собраны морские рассказы Михаила Годенко. Море шумит не только в его стихах, романах, но и в коротеньких, правдивых новеллах.

Емкий годенковский стиль. Два–три мазка, и мы видим целую картину. Вот северный пейзаж, увиденный глазами лейтенанта: «Привык к тому, что в полдень не солнце светит, а луна. Крупная, белая, вся в пышном ореоле, точно в инее. Взойдет над черной водой и осветит, как ни в чем не бывало». А вот судьба моряцкая: «Помню, нас жестоко бомбили. Но мы ушли, ведя на буксире подбитый корабль из нашего дивизиона. Мы спасли его. Спасли друзей. Потом обороняли Таллин. Шли в Кронштадт, охраняя транспорты. Когда корабль подорвался, тот командир погиб. Он ушел на глубину вместе со своим судном. Корабль стал ему домом навеки. Помни об этом. И не бойся этого. Будь готов ко всему…»