Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2006 #11 Страница 53

Игорь Тальков погиб на пике своей популярности. Ему было 34 года, и он знал, что ему не долго осталось жить.

Ну надо ж было так устать,

Дотянув до возраста Христа…

Господи!

А вокруг, как на парад,

Вся страна шагает в ад

Широкой поступью.

Еще в 1983 году, когда музыканты боялись лететь самолетом, он сказал: “Не бойтесь со мной летать. В авиакатастрофе я никогда не погибну, меня убьют чуть позже, при большом стечении народа, и убийцу не найдут”. После этого он написал песню “Я вернусь”:

И, поверженный в бою,

Я воскресну и спою

На первом дне рождения страны,

Вернувшейся с войны.

Тальков дважды был на волосок от смерти. Когда они с Владимиром были детьми, у них с друзьями было любимое развлечение — “отключать” друг друга. Они пережимали горло мокрым полотенцем до потери сознания. После такой “отключки” Игорь не очнулся. Владимир очень долго пытался привести его в себя. Делал искусственное дыхание, обливал холодной водой, бил по лицу — ничего не помогало. Только часа через три Игорь смог ответить на вопрос:

— Ты меня узнаёшь? — спросил Владимир.

— Да. Ты мой брат Владимир, — ответил Игорь.

Во второй раз он чуть не погиб во время гастролей по Таджикистану. Его опять спас Владимир.

“На репетиции во Дворце культуры мы обнаружили, что колонки дают фон, от которого мы никак не могли избавиться, — рассказывал он. — Кто-то посоветовал заземлить акустическую аппаратуру на силовой ящик: там был какой-то винт, который местный электрик определил как точку заземления. Потом оказалось, что это была силовая фаза промышленного напряжения в 380 вольт. Фон действительно исчез, и мы благополучно отработали весь концерт. В финале концерта Игорь откланялся, пошел занавес — и вдруг он взмахнул руками и начал падать. Я в тот вечер работал со светом и стоял за левой кулисой. Почему-то я сразу сообразил, что Игорь попал под напряжение. Мы ринулись к щиту и молниеносно выдернули шнур, обеспечивающий питание аппаратуры. Если бы не сработала наша интуиция, Игорь наверняка погиб бы в тот вечер. Он лежал на полу без сознания, у него начались конвульсии, его вывернуло в какую-то невероятную позу. В руках у него оставалась бас-гитара, которую мы никак не могли оторвать. К ладони пригорели струны. После этой истории Игорь некоторое время боялся брать в руки микрофон, просил обмотать его изоляцией”.

В третий раз брата не оказалось рядом. Игорь Тальков был убит шестого октября 1991 года в Санкт-Петербурге во дворце спорта “Юбилейный”. В него стреляли три раза. Лишь последний выстрел угодил в цель, почти в самое сердце, с расстояния пятидесяти сантиметров, в упор. Интересно, что, когда он снимался в фильме “За последней чертой” и его персонажа убивали в конце фильма, сцена убийства снималась шестого октября 1990 года, ровно за год до реальной смерти Талькова. В убийстве обвинили Игоря Малахова, друга и менеджера певицы Азизы. Но скорее всего убийцей был В. Шляфман.

Поначалу Тальков не собирался выступать в Санкт-Петербурге. График концертов был слишком перегружен. Шестого октября он должен был лететь в Сочи на закрытие сезона в концертном зале “Фестивальный”. На ноябрь были запланированы сольные концерты в Лужниках. Но качественной техникой на тот момент обладала только фирма “ЛИС,С”, настойчиво приглашавшая его на концерт в Петербург. Тальков решил, что там он и договорится, на административном уровне, о предоставлении ему аппаратуры. Ещё зимой 1990 года он купил газовый пистолет и к нему пули со слезоточивым и нервно-паралитическим газом. Уезжая, он никогда не брал его с собой, оставлял жене Татьяне, объяснял, как им пользоваться, говорил, что, если ему захотят навредить, действовать будут через родных. В этот раз он взял пистолет с собой. Планировалось дать два концерта: днём и вечером. К 16-ти часам Тальков подъехал в ДС “Юбилейный”, выступление его было назначено на 16:20. Малахов пытался договориться с администрацией концерта о перемене мест выступающих: Азиза не успевает подготовиться к выступлению, и Талькова надо “поставить” раньше. Сначала всё было спокойно, и вроде уже обо всём договорились, но вдруг Шляфман наотрез отказался менять Азизу и Талькова местами, Малахов начал угрожать. Завязалась ссора. Шляфман выступил в качестве провокатора: он бегал от Талькова к Малахову, передавая, а быть может, и утрируя различные нелицеприятные выражения, тем самым накаляя обстановку. Когда Малахов уже было хотел замять конфликт, Шляфман сказал: “Ну что, обосрался драться?”. Малахов выхватил пистолет и пошёл к гримёрной Талькова. Шляфман ворвался в гримёрную с криком: “Игорь, дай что-нибудь, он достал «пушку»”. Тальков достал пистолет и, открыв дверь, сделал два выстрела. Должного эффекта не последовало. Охранники заломили Малахову руки и повалили его на пол. Началась потасовка, в которой прозвучало три выстрела. Одна пуля ушла в пол, вторая — в гитарный комб, третья — в Талькова. Пистолет каким-то образом оказался у Шляфмана, и он поспешил спрятать его в туалетный бачок. Потом оружие попало к Эле Касимати, подруге Азизы, потом к Азизе, а потом к Малахову, который спокойно вынес его из Дворца спорта и, разобрав, по частям выбросил в воды Фонтанки и Мойки. Тальков умер на месте ещё до приезда “скорой”. Только спустя восемь лет врач, который приехал в “Юбилейный” на “скорой”, сказал, что ранение не было случайным. Стрелял профессионал.

Спустя год Санкт-Петербургская прокуратура доказала невиновность Малахова, указывая на то, что все улики говорят против Шляфмана. Но он был уже в Израиле, а государство Израиль исключает возможность выдачи своих граждан правоохранительным органам других стран. Следствие зашло в тупик.

Татьяна Талькова, жена поэта, говорила:

“Мы так погрязли в дебрях бездуховности, что его светлая душа была отозвана в “высшие миры” до срока, пронзительно рано, на самом взлёте. Миссия Игоря, как и большинства русских поэтов, осталась невыполненной”.

Когда-нибудь, когда устанет зло

Насиловать тебя, едва живую,

И на твое иссохшее чело

Господь слезу уронит дождевую,

Ты выпрямишь свой перебитый стан,

Как прежде, ощутишь себя мессией

И расцветешь на зависть всем врагам,

Несчастная Великая Россия.

Среди русских художников

ВРЕМЯ “СНЯТИЯ ПЕЧАТЕЙ”

Наше время с полным основанием можно назвать временем “снятия печатей”. И не только с архивных материалов, некогда недоступных исследователям, но прежде всего с закрытых тем, идей и проблем, к которым нельзя было даже прикоснуться, поскольку сразу же могла возникнуть, и весьма существенная, коррекция материалистического ракурса. Идеологический стандарт, как известно, не предусматривал и даже по сути полностью исключал иную точку зрения, то есть иной взгляд на мир, на прошлое и настоящее, а тем более на церковь и религию. Из русского лексикона исчезло, казалось, навсегда, даже само понятие “духовность”. Его место заняла иная терминология, с иным содержанием и уклоном.

Духовная раскрепощенность нашего современного общества обусловила естественный и даже закономерный интерес к проблематике национального бытия, в которой тема “Церковь и Культура” занимает одно из ключевых мест. И не случайно. Находясь между собой в причинно-следственной связи, Церковь, как источник и носитель православного мировоззрения, и Культура, как его проводник в миру, на протяжении веков соучаствовали в формировании и укреплении корневой системы бытия. И прежде всего русского национального сознания, продуктом которого стали впоследствии светская литература, живопись, музыка и т. д. Поэтому рассматривать отечественное искусство в отрыве от религиозных убеждений самого художника значило отсекать духовный пласт его внутренней жизни, вне которой невозможно ни пробиться к истокам его творчества, ни понять самую природу его. И даже более того — верно оценить подлинную причину и характер тех неоднозначных, порой противоречивых процессов, которыми нередко отмечен творческий путь того или иного мастера. Ну и, наконец, главное: вне духовной жизни художника нельзя добиться объективного выявления стержневой основы его искусства, программа которого, в свою очередь, и определяется теми идеями и идеалами, которые он исповедует.

Это оказывается особенно очевидным в приложении к искусству “передвижничества”, реализм которого рассматривался прежде всего в социальном аспекте. Недаром философ Лосский называл его “публицистикой в красках и линиях”. Идеологические шоры еще недавних времен, предельно сужавшие исследовательский ракурс, не позволили увидеть те главные, болевые точки, на которых, в сущности, и сосредоточилось искусство, в частности второй половины XIX в. Это прежде всего расколотое еще со времен Петра I русское общество, его духовное нестроение и поиск путей спасения.