Сергей Кремлёв - Если бы Гитлер не напал на СССР… Страница 54

Теперь же генералу предстоял новый — пусть не рекордный, но очень серьезный перелет из Москвы в Берлин. До этого в Берлине ему бывать не приходилось, и, готовясь к полету, он невольно вспоминал любимого ученика, погибшего Валериана Чкалова, который в 36-м году на своем красном АНТ-25 возвращался с авиационной выставки в Ле-Бурже и провел в столице рейха два дня в конце декабря. Впечатления Чкалов оттуда привез хмурые — тогда, в 36-м, Валерий рвался из Парижа хоть на несколько дней в Испанию. Уж очень хотелось ему завалить на любимом «ишачке» пару-тройку «мессеров». И поэтому говорил он о немцах и Берлине зло, с сердцем.

Впрочем, тогда в Испанию рвались многие.

Немало воды выкипело с тех пор в радиаторах чкаловских и громовских машин, немало сгорело в моторах бензина. Сгорел и сам Чкалов. А Громов теперь летел в Берлин для знакомства и переговоров с Герингом.

В натуре Михаила Михайловича места малейшей позе не было — хотя габаритами природа «лётчика номер 1» не обидела. Он всегда был обстоятелен настолько, что у другого эту обстоятельность можно было бы принять за излишнюю осторожность, если не трусость. Но тут Громов сам попросил Сталина разрешить ему сделать в Германии два показательных полёта.

— На чём, товарищ Громов? — сразу же поинтересовался Сталин.

— На И-16.

Сталин хитро посмотрел на летчика:

— Что, товарищ Громов, хотите перед немцами блеснуть? Пофорсить?

Громов понимал, что Сталин говорит не всерьез, но за шутливым вроде бы вопросом стояло серьёзное желание понять мотив просьбы Михаила Михайловича. Поэтому Громов ответил просто:

— Не в форсе дело, товарищ Сталин. Во-первых, с тем же Герингом отношения лучше всего налаживать по-лётчицки — прямым показом моих возможностей. Да и его люфтваффе речами так просто не убедишь… Лучше — в воздухе…

Улыбнулся и прибавил:

— Потом на земле говорить проще будет. Думаю, и самому Гитлеру тоже надо показать, что не у него одного асы имеются… Ну и главное — хотел я вначале оттренироваться на яковлевской машине, а потом решил: пусть на новом Яке и МиГе-третьем слетают там Паша Федрови и Супрун. А я покажу — на всякий случай, — что советский лётчик может выжать из И-16… Дружба — дружбой, а зубы показать не мешает…

Сталин молчал, и Громов, внешне спокойный, напрягся. А Сталин смотрел вроде и прямо, но как-то сквозь него, как будто видел там, впереди, что-то свое, видное только ему. И вдруг улыбнулся — непривычно смущенно и открыто. И с особой интонацией сказал неожиданно:

— Выросли вы, друзья, сталинские соколы! Раньше в воздухе думали, а теперь и на земле научились… Молодец, Михаил Михайлович! Всё решил правильно. И политически, и психологически… Но — не больше двух полётов!

По-прежнему внешне невозмутимый, но, конечно же, польщённый и обрадованный, Громов осторожно сообщил:

— Удет у них вообще, говорят, циркач. В Голливуде на съёмках поднимал чуть ли не с земли платок крючком на законцовке крыла своей машины!

— Никаких платков! И программу своих полётов показать мне — со всеми фигурами и высотами выполнения. Минимум пятьдесят метров! Вы же сами, товарищ Громов, только что сказали, что тут нужен не цирк, а демонстрация пилотажных и боевых возможностей нашего далеко не самого нового истребителя. Согласен, «подать» его надо эффектно. Потому и разрешаю. Да и репутацию этим полётом вы сразу укрепите, спору нет.

Громов же, не смущаясь, сказал:

— Товарищ Сталин, вы не волнуйтесь! Я со всей ответственностью вам докладываю и могу заверить письменно и официально, что со мной в полёте никогда ничего не случится.

— Почему вы так уверены, товарищ Громов? И с очень опытным лётчиком может случиться беда, — возразил Сталин, перед глазами которого вдруг возник смеющийся, живой Чкалов.

Вспомнился, похоже, его ученик и друг и Громову, потому что он тяжело, задумчиво вздохнул, а ответил так:

— Тут вот как, товарищ Сталин… Сколько бы я ни летал, я всегда с самолётом на «вы»… Я верю своим замечательным механикам, но всегда перед вылетом всё проверяю сам. И когда сажусь в самолёт, всегда вытираю ноги…

— Ноги вытираете? — задумчиво переспросил Сталин. — Да, ноги… Это вы хорошо сказали, Михаил Михайлович… Работа у нас пыльная… Поэтому ноги надо вытирать тщательно — чтобы ненароком глаза не запорошило, когда жизнь вверх тормашками ставит…

ГОСТИ из Москвы прилетели в Берлин в начале мая на двух пассажирских самолётах — ПС-35 и ПС-84. Встречал их сам Геринг. Хотя ранг Громова был в целом существенно ниже ранга хозяина, рейхсмаршал решил пренебречь официальным этикетом — очень уж хотелось ему поскорее посмотреть на русского генерала-аса. К тому же Громов прилетел как-никак на переговоры к нему, Герингу. И прилетел с серьезными полномочиями. Не последнее значение имело и то, что Герингу сообщили о личном письме Тевосяна, и это как бы снимало разницу в статусе встречающего и встречаемого.

Серебристый ПС-35 первым блестяще и необычно быстро зашел на посадку и мягко сел, закончив пробег точно перед группой, окружающей рейхсмаршала. Генерал-инспектор, люфтваффе, фельдмаршал Мильх, глядя на плавно заруливающую машину, восхищенно заявил:

— Да, видно, что за штурвалом сидит мастер своего дела!

Эрхард Мильх — сын фармацевта-еврея (утверждали, впрочем, что на самом деле его матушка согрешила с бароном-немцем) — был судьёй компетентным, хотя лётчиком никогда не был. Однако оба своих Железных креста 1-го и 2-го классов, Мильх получил в Первую мировую, командуя 6-й истребительной группой. Потом, за много лет, он тоже повидал немало и мастерских, и топорных посадок, ибо в 20-х годах возглавлял «Люфтганзу». Так что стиль русского пилота Мильх оценивал профессионально.

— Скорее всего, это сам Громов, — буркнул рейхсмаршал и, как позднее выяснилось, не ошибся.

Вторым садился ПС-84, и тоже — мастерски… Но скорость у него была меньше. Винты двух «ПС», открутив своё в долгом полёте, остановились. Из откинутой к борту двери ПС-35 по приставному трапу на бетонку Темпельгофского аэродрома спустился высокий, статный, нордического типа русский генерал, одетый в непривычную, строгую, не франтоватую, не помпезную, но чуть ли не изысканную и элегантную форму. Тёмно-синяя пилотка с белым кантом, темно-синий мундир, брюки с голубыми лампасами, заправленные в хромовые сапоги, белая рубашка с галстуком, золото звёзд на голубых треугольных петлицах — эту форму в русских ВВС ввели только что, обновив давний её вариант ещё испанских времён.

И без представлений было понятно, что это и есть Громов.

Глядя на Геринга, на окружающих его асов с Рыцарскими крестами на тугих шеях и генералов в голубовато-серых мундирах, Михаил Михайлович почему-то вспомнил, как в самом начале 30-х годов его однажды подключили к проблеме дозаправки в воздухе. И сразу стало ясно, что сложностей в этом деле много, а самая серьезная — найти друг друга. Особенно плохо получалась встреча при плохой погоде. Дозаправщик просто растворялся в облачности.

Теперь надо было искать партнёра не в воздухе, а на земле, и политический «туман» был пока погуще любого метеорологического. Громов немецким владел прилично и поэтому, не оглядываясь на переводчика, решительно шагнул к рейхсмаршалу, бросил руку к пилотке, отдавая честь, а затем протянул руку и твёрдо, невозмутимо представился:

— Генерал Громов!

— Рад приветствовать вас, знаменитого во всём мире аса, генерал, на земле рейха! — серьёзно ответил Геринг.

А Громов, оглянувшись на тех, кто прилетел с ним, скупо, но без хмурости, улыбнулся и сказал:

— Позвольте, герр рейхсмаршал, представить вам моих товарищей…

С аэродрома отправились обедать. Геринг был любезен, шутил. Его хмурое аэродромное настроение ушло — русские ему понравились, а он давно не бывал в кругу русских вот так — без особого официального напряжения. А русских он знал, о чём Громову и сказал:

— Я бывал у вас, герр генерал, в 35-м и 36-м годах на военных маневрах в качестве наблюдателя… И был восхищён массовым десантом 35-го года в ходе учений Киевского военного округа… Честно говоря — я могу сейчас в этом признаться представителю дружественной армии, именно ваши блестящие десанты дали мне импульс к созданию германских парашютных войск.

— Да, я сам, герр рейхсмаршал, занимался этим делом… И маневры 35-го года помню — восточнее Киева. В районе Бровары — Гоголев…

— Верно! Мы были поражены! За десять минут с парашютами высадились почти три тысячи человек и немедленно открыли огонь! А маршал Ворошилов смеялся — не видели вы, мол, десанта в шесть тысяч человек!

— Случалось, высаживали и побольше, — заметил Громов.

Геринг подозвал подтянутого генерала, представил:

— Генерал Штудент… Наш десантник…