Мануэль Саркисянц - Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ». Страница 54

Из английского колониального опыта следовало, что «европейская администрация представительствует от имени чего-то величественного… И, следовательно, мы снова возвращаемся к английским методам… Хайль Гитлер», — утверждал один представитель рейха в Эфиопии в 1940 г.[937] Для колониальных англичан, чьи методы управления послужили образцом для немцев, важно было научиться держать себя, изображать олимпийское превосходство — и сохранять этот имидж перед туземцами («Стоит только один раз

191

дать им повод усомниться в непобедимости британской власти, и все достигнутое рассыпется в прах»).[938] «Перед низшей расой необходимо демонстрировать власть, могущество и холодность», чтобы туземцы не увидели чего-нибудь, что могло бы подвергнуть сомнению «недостижимую высоту статуса высшей расы», статуса большего, чем просто статус человека. Так, бойскауты должны были учиться внушать туземцам, что «англичанин —…больше, чем просто человек». Имитируя превосходство, англичане — «как нечто большее, чем <просто> человеческая раса» — привычно соблюдали дистанцию по отношению к покоренным народам. «На публике следовало постоянно сохранять внешнее достоинство — наполовину за счет высокомерного выражения лица, <естественного для англичан>, наполовину за счет <соответствующей> маски».[939]

«Со всем этим можно было бы смириться… если бы англичанам… были присущи возвышенные добродетели и высокая духовность…»[940] А поскольку британцы не проявляли этих качеств, автор «Более Великой Британии», сэр Чарлз Уэнтворт Дилк[941] давал следующие наставления о том, как удерживать власть: «Сто лет англичанин в Индии держался как полубог. Он считает себя высшим существом, а <туземное> население воспринимает его так же, как он сам оценивает себя. Всякое ослабление уверенности… как со стороны англичан, так и со стороны индийцев, было бы опасным».[942]

Возможность подобного ослабления внушала серьезный страх. «Наши офицеры рассказывают, что любой туземец, говорящий по-английски, — негодяй, лжец и вор, что… недалеко от истины», — заявлял сэр Чарлз Дилк.[943] Именно в «туземцах», получивших английское образование, колониальные британцы видели наибольшую угрозу.[944] Существовала «опасность», что они знают больше и в разговоре над ними не удастся взять верх. Именно поэтому среди всех «туземцев» колониальные англичанине предпочитали послушных солдат и с подозрением относились к разглагольствующим индусским интеллектуалам (бенгальским «бабу»).[945] В 1886 г. руководитель африканского отдела британского колониального ведомства заявил, что «образованный туземец — это проклятие западного побережья…» В Британской Западной Африке это мнение оставалось в силе еще в 1938 г.: «неученых туземцев предпочитали ученым».[946]

В противоположность англичанам, немцы кайзеровских времен с их миссионерским менталитетом стремились распространять собственную культуру среди населения колоний.[947] Адольфу Гитлеру, напротив, казалось бессмыслицей, чтобы Германия «мотивировала

192

свое право на колонии способностью и желанием распространять немецкую культуру…» Ведь в этом отношении фюрер также равнялся на английские образцы: англичанину никогда бы не пришло в голову обосновывать создание колоний «чем-то, кроме абсолютно реальных и практических преимуществ». «Не стоит забывать и про плеть, повсеместное использование которой обуславливалось полным отсутствием риска вступить в противоречие с культурной миссией». А «если… туземцы… у нас… чувствовали бы себя лучше, чем при англичанах, то для нормального англичанина это… говорило бы только в пользу английского типа колониальной политики».[948]

Опасения же, что подобные колониальные методы могут быть применены в самой Англии, что система насилия, «легализованная» в Британской Индии (со ссылкой на незрелость туземцев и их привычку к деспотизму), может быть навязана и Англии, возникли почти одновременно с созданием Британской Индии. В 1788 г. Эдмунд Бёрк тщетно убеждал разорителя Бенгалии Уоррена Гастингса не подменять божью или человеческую этику «географическо-климатической нравственностью» (не релятивизировать нравственность). То есть если максима завоевателей «Я нахожу народ в рабском состоянии и обращаюсь с ним как с рабами» будет перенесена из покоренной Индии в чувствующую себя свободной Англию, свободы последней утратят свою силу:[949] «Нижняя палата… сможет сохранять свое величие… до тех пор, пока она будет в силах препятствовать проникновению нарушителей закона из Индии в законодатели Англии». («Как можем мы в дальнейшем <всегда> сохранять деспотическую власть над ста миллионами азиатов и <при этом> не потерять собственной свободы?» — спрашивал Ричард Кобден в 1857 г.[950]) Это знаменитое предостережение было тем более уместным, что даже крупнейший английский критик конформизма, Джон Стюарт Милль, отвергая насильственное подчинение, делал исключение для «отсталых обществ, раса которых еще пребывает в несовершеннолетнем состоянии». То есть Милль совершенно по-утилитаристски ставил право людей на свободу в зависимость от их «аттестата зрелости». Этот, пожалуй, самый влиятельный из социальных критиков Англии оправдывал деспотизм, если он практиковался в отношении варваров и «имел целью их исправление».[951] Британское правительство, угнетавшее туземцев в Индии («факты… в которые трудно поверить, даже после ужасов Европы XX века»[952]), в самой Англии не желало полностью ограничивать себя законами; кровавый террор, при помощи которого в 1857 г. было задушено восстание за независимость Индии, мог быть

193

применен и против недовольных низших слоев Англии: об этом еще 18 сентября 1857 г. в Лондоне предупреждал оппозиционный полковник Фицмайер (* Фицмайер Джеймс Уильям (1813–1895).).[953]

Наиболее известное изложение опасностей, угрожающих демократии в имперской «метрополии» со стороны империализма, было сделано Джоном Гобсоном (** Гобсон (Хобсон) Джон Аткинсон (1858–1940) — англ. экономист, либерал-антиимпериалист.) в 1902 г. Он показал, что антидемократизм органически свойствен империализму, что дух империализма «отравляет идею демократии, заложенную в уме и характере народа». В то время как империя расширяется, колониальные военные «открыто презирают демократию», внося этот дух презрения в парламент и подрывая парламентаризм, чтобы и дальше возлагать «ярмо империализма на плечи "негров"».

«Юг Англии полон людей…чей характер сложился в атмосфере наших деспотически управляемых владений. Немало их… занимает ответственные посты в полицейских учреждениях и тюрьмах; они — сторонники всяких принудительных мер… Если все искусство тиранической власти, если все ее силы, приобретенные и применяемые в наших несвободных владениях, обратятся против свободы нашего отечества, то, право, это будет справедливым возмездием за империализм…Каким непрерывным потоком льется сюда яд безответственного автократизма»,[954] неся с собой равнодушие и даже откровенную враждебность к свободам подданных.

С другой стороны, то, что сразу после 1857 г. англичане начали проводить авторитарно-репрессивную политику по отношению к индийцам, отражало страх привилегированных классов перед расширением избирательных прав,[955] страх, объяснявший, почему англичане приветствовали (правда, пока что в других странах) вождистский принцип. О том, что и демократические страны применяют в своих колониях вождистский принцип, напоминал — и не совсем необоснованно — гитлеровский наместник генерал Риттер Франц фон Эпп.[956] Именно на основе колониального опыта Британской Индии (ставшей прообразом гитлеровского «восточного пространства») Фицджеймс Стефен,[957] служивший в 1869–1872 гг. в совете вице-короля лорда Ричарда Мэйо (*** Бёрк Ричард Саутвелл, шестой граф Мэйо (1822–1878) — вице-король и генерал-губернатор Индии.), вывел следующее правило: «Подсчет голов <для выяснения результатов голосования> происходит по тем же принципам, что и проламывание голов».[958] В том смысле, что если головы не собираются разбивать, то вовсе незачем их сначала тщательно подсчитывать. А значит следует избегать

194

голосования. Мудрое меньшинство должно повелевать невежественным большинством — так же, как всадник повелевает лошадью.[959] Под заголовком «Свобода, равенство, братство» упомянутый идеолог английского колониализма — еще до Хьюстона Стюарта Чемберлена, вдохновителя Гитлера — разоблачает эти идеалы как «большие слова для мелких вещей».[960] «Люди не должны быть свободны», — утверждал он на основе своего колониального опыта в Индии. Это положение ассоциировалось с англичанами, владевшими Индией. Книга «излагала европейские проблемы в <британско->индийском свете»,[961] отрицая европейскую демократию во имя-бюрократического деспотизма Британской Индии. Фицджеймс Стефен был настолько восхищен системой управления британскими колониями в Индии, что «готов был перенести ее на своих соотечественников в Англии». Именно «философия британской государственной службы в Индии» Фицджеймса Стефена вдохновила будущего вице-короля Индии лорда Керзона. В конечном счете, властвование в этом регионе стало считаться ценностью само по себе; ценностью являлась и «гордость от того, что ты принадлежишь к господствующей расе».[962] На основе опыта британского правления в Индии Фицджеймс Стефен пришел к выводу, что «упоение властью, расовая гордость и культ насилия — это основы жизни».[963] «Лютая ненависть к революции и революционерам… пылкое желание противодействовать всем чаяниям народа… Чувство, которое возмущенный жандарм испытывает по отношению к толпе, во имя гуманности бьющей стекла…»[964]