Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2002) Страница 54

*   *   *

А что происходит с тем, кто теряет свою силу, убедительно продемонстрировала еще Византия. Всем — особенно после извинений, принесенных Иоанном Павлом II в ходе его визита в Грецию в мае 2001 года — более или менее известно об ударе, нанесенном ей “латинянами” во время четвертого крестового похода. Однако гораздо меньше знают и помнят о том, что уже в эпоху первого крестового похода его вожди говорили о необходимости “покончить с греками”; тот же вопрос поднимался и в ходе двух последующих. Так что если дело и затянулось, то отнюдь не по недостатку рвения, но лишь по причине недостаточной слабости империи ромеев. Вовсе не являющиеся апологетами ни Византии, ни православия, западные историки констатируют тем не менее: “По мере того, как папство усиливалось политически, оно становилось все более требовательным и нетерпимым. Оно могло истреблять целые народы под предлогом искоренения ереси: как могло оно терпеть пренебрежение схизматиков? В течение всего XII и в начале XIII в. оно относится к Византии с явным недоброжелательством”, все упорнее обкладывая ее блокадой, предуготовлявшей ее падение (“Эпоха крестовых походов”, под ред. Э. Лависса и А. Рембо. Смоленск, 2001, с. 612).

Решающий час наступил в 1204 году, и дальнейшее известно: “четвертый крестовый поход навсегда уничтожил блеск Константинополя”, святыни его были разграблены и поруганы, множество людей убито и с поношением брошено без погребения. Именно за эти ужасы принес покаяние папа почти восемь веков спустя. Сегодня, разумеется, говорить о новых “крестоносцах” нелепо, хотя некоторые православные публицисты и любят злоупотреблять этим словом. Однако само по себе стремление к продвижению на Восток (как, впрочем, и в других направлениях земного пространства) сохранилось и по определению не могло не сохраниться у Церкви, позиционирующей себя как вселенская. А от этой посылки Рим не отказывался никогда, с чем, в частности, связано и непризнание им принципа канонических территорий — ultima ratio Московской патриархии в ее нынешнем споре с Ватиканом. И первой же своей энциклике “Redemptor Hominis” (1979) новый понтифик дальновидно сформулировал принципиальный тезис: “Границ для Христа не существует”.

В преддверии же его визитов в Грецию, на Украину, в Казахстан и Армению Ватиканом (точнее, Конгрегацией по вопросам вероучения) 30 июня 2000 года был подготовлен документ, носивший конфиденциальный характер, именуемый “Нота о выражении “Церкви-сестры”. В сопроводительном письме кардинала Йозефа Ратцингера, в частности, выражалось сожаление в связи с тем, что “в некоторых публикациях и произведениях некоторых богословов, участвующих в экуменическом диалоге, распространилось обыкновение употреблять это выражение для того, чтобы обозначить Католическую Церковь, с одной стороны, и Православную Церковь — с другой, заставляя людей думать, что на самом деле единой Церкви Христовой не существует, но что она должна быть восстановлена через примирение двух Церквей-сестер”.

Между тем, как объяснялось в Ноте, “в собственном смысле слова можно говорить о Церквах-сестрах в отношении поместных католических и не католических Церквей... и в этом смысле поместная Римская Церковь может также называться сестрой всех остальных поместных церквей”. Но — и это в данном контексте главное — “нельзя правильным образом заявлять, что Католическая Церковь является сестрой какой-либо поместной церкви или группы церквей. Это не просто терминологический вопрос, а прежде всего вопрос соблюдения основной истины католической веры — о единстве Церкви Иисуса Христа... Есть только одна Церковь, и поэтому множественный термин Церкви может относиться только к поместным Церквам...”

Документ, по оценке ряда наблюдателей, бескомпромиссно свидетельствовал об ужесточении позиции Рима в межцерковном диалоге и уж, во всяком случае, выбивал основания из-под того размягченного, сентиментального толкования понятия “Церквей-сестер”, которое довольно широко распространилось в России*. И такое ужесточение вполне коррелировало с развитием восточной политики Ватикана, четко заявившей о себе уже в начале лета 1997 года, когда в древней польской столице Гнезно состоялась встреча Иоанна Павла II с президентами семи стран Центральной и Восточной Европы (Германии, Венгрии, Польши, Чехии, Словакии, Литвы и Украины). Об этой встрече в свое время довольно подробно писала газета “Русь Православная”**, но, судя по всему, в Московской патриархии тогда не слишком внимательно отнеслись к поданным из Гнезно сигналам. В противном случае в дальнейшем мы бы не столкнулись с реакцией такого удивления и даже обиды при каждом новом и решительном шаге Ватикана. Ведь последний именно в Гнезно безо всяких недомолвок обозначил основные параметры своей восточной стратегии, приведя ее в соответствие не просто с общей стратегией Запада на этом направлении, но и, конкретнее, с расширением НАТО на восток. А также с весьма впечатляющими и символически значимыми историческими прецедентами. Выбор времени, места, имени святого покровителя встречи — все было не случайно, все было продумано до мелочей и носило следы тщательной подготовительной работы, печатью которой будут отмечены и последовавшие затем папские визиты в восточное пространство.

Итальянская газета “Corriere della sera” (4 июня 1997 г.) писала тогда: “Войтыла возвращается на то место, где 18 лет назад он обратился с призывом к ликвидации на европейском континенте железного занавеса... 3 июня 1979 г. в Гнезно папа Войтыла обратился со своим историческим призывом к единству Европы, разделенной в то время железным занавесом. Спустя 18 лет в том же месте и в тот же день Войтыла, который находится в преклонных годах, но старается их не замечать, вновь обращается с подобным призывом, имея теперь целью духовное единство христианской Европы”***.

Не забыты были, однако, и дела вполне земные: здесь же, в Гнезно, папа порекомендовал при расширении НАТО не обойти вниманием страны Балтии и Балкан, не оставить их в мрачной тени “ностальгических имперских воспоминаний России”. “Европейская интеграция не будет успешной до тех пор, пока все страны бывшего советского блока не получат приглашения соединиться”, — уточнил понтифик. Слова же эти звучали тем более весомо, что были осенены именем епископа Адальберта Пражского (по словам “Коррьере делла сера”, “духовного покровителя Европы”), тысячелетию гибели которого был посвящен гнезнинский съезд и усыпальница которого находится здесь же, в кафедральном соборе Гнезно. Его же память осеняла состоявшийся в 1000 году первый гнезнинский съезд, в котором участвовали создатель польской государственности король Болеслав I (Храбрый) и германский император Оттон III. Болеслав, известный своими набегами на Киевскую Русь, был большим почитателем Адальберта, именно он и выкупил (на вес золота) у пруссов тело недавно убитого ими епископа, поместив его в Гнезно. И именно он, после опустошительного набега на Киев, подарил императору Оттону руку Адальберта — “как символ небесной помощи в победах”.

Не так уж часто текущие политические события оказываются погружены в столь насыщенный, многообразными нитями связанный с событиями давности тысячелетней символический контекст. И символизм этот предстанет еще более масштабным, если напомнить несколько черт из облика самого Адальберта. Выходец из знатного чешского рода (первое имя — Войтех), он, тем не менее, был ревностным искоренителем славянского богослужения. “Слово Бог, — пишет С. Соловьев, — напоминало ему славянского идола, только слово Deus заключало для него понятие истинного Бога”. А поскольку Адальберт жил и умер еще до великого церковного раскола 1054 года, то эта его “латиномания”, не имевшая отношения к вопросам догматическим, предстает выражением именно цивилиза­ционного влечения к Западной Европе, и он, действительно, как никто другой, может служить олицетворением той же тяги, охватившей сегодня бывших членов восточного блока, да и немалую часть самой России. В довершение всего стоит сказать, что в западной историографии имеет хождение (хотя и не подкрепленная вескими доказательствами) версия о принятии Русью крещения именно от Адальберта. И присутствие в Гнезно президента Украины в ряду руководителей именно тех государств, которых, как писала “Коррьере делла сера”, “коснулась тысячу лет назад миссионерская деятельность св. Адальберта”, не могло не быть событием знаковым.

Тем не менее, именно после этого столь знаменательного гнезненского съезда должна была состояться встреча патриарха Московского и всея Руси с папой римским, — состояться в рамках экуменического собрания, открывшегося 23 июня 1997 года в австрийском городе Грац. Собрание это “Коррьере делла сера” назвала “Маастрихтом христиан”, что сразу поместило его в соответствующий политический контекст; на превосхождение Запада тонко указывало и место встречи — по определению той же газеты, “столица Штирии, город-символ, западный аванпост, выдвинутый по направлению к славянскому миру” (“Corriere della Sera”, 23 giugno 1997).