Постижение смысла - Мартин Хайдеггер Страница 54

упорное ожидание «времени конца», которое уже имеет условием полное забвение бытия. Всякая «эсхатология» живет верой в гарантированность какого-то нового состояния. В пред-мышлении мышления, сообразного истории пра-бытия, однако, есть осново-полагающая основа Вот-Тут-бытия-основа самого пра-бытия, вы-рас-спрашивание пра-бытия. Здесь всем заправляет знание сомнительнейшего и наиболее достойного вопрошания – знание, что из той же самой основы, из которой происходит сущность богов к их божественности, также происходит начало всякого достоинства сущности человека, благодаря которому и в силу которого он преодолевает очеловечивание как острейшую опасность для своей сущности. Час пра-бытия – это не предмет проникнутого верой ожидания.

Он есть отвергающее нас, но именно потому и требующее от нас выдержки и терпения при долгой подготовке к переходу. Переносить невзгоды и страдания из современности тяжело, тяжелее проявлять стойкость и выдержку в переходе из сущностного знания возможностей эпохи, которые открываются в свете истории пра-бытия. Бороться за ближайшее и видимое требует мужество, однако биться за сокровеннейшие тропы и ступени требует та храбрость, которая молчит.

Основать богам и людям некоторую историю того, как они замечали друг друга, и даже только для основания ее создать пути и основы, двигаясь издалека, через многие заблуждения или вначале только направить постижение смысла на этот сокрытый путь истории пра-бытия и обойти стороной метафизическую эпоху – разве не должно это было еще стать целью невозвышенных сил и неведомых дерзаний Запада? Те, кто знают о пра-бытии, отвечают как вопрошающие, но те, кто занимается суще-бытующим, исторически прилагают старания к тому, чтобы достойно предстать перед будущей историей со своими успехами.

Одно только мышление, говорят они, не дает ничего и ни на что не влияет; разумеется – оно никогда не является причиной непосредственно суще-бытующего и не влияет на него. Однако вы-раз-думывание пра-бытия есть дело более глубокое, чем любое непосредственное почитание богов, потому что из отдаленнейшего трепета-благоговения определяется-устанавливается то, чего не могут Боги, а уж подавно – не могут рассчитывающие люди, потому что из ближайшего-ближнего жара-рдения оно раздувает в свечение просвет, в простой тиши которого со-бытует себя встречное противничание-ответствование (Entgegnung), в котором пра-бытие erkoren ist. к подлиннейшей сущности.

Но кто же полагатели основы-грюндеры? Мы вряд ли сможем сообщить об их следах, потому что они еще мыслят в покрытом мраком пространстве метафизического объяснения и не имеют слуха, который позволил бы услышать самое древнее, еще никогда не расслышанное звучание древних слов.

Поэтому мы столь редко сознаем, что отсутствие решения-выбора относительно бегства и пришествия богов – это не есть ничто, а есть незнакомое-неведомое поле, ставшее иным из-за отсутствия выбора-решения, на краях которого раздаются громы еще не завершившихся сражений. Мы принимаем Пустое за «Ничто» в смысле чистого отсутствия суще-бытующего – и ведать не ведаем о полете-пролете незримого моста, который указывает новым берегам друг на друга. Не настроенные на истину проекта, мы принимаем его – в пределах занятий суще-бытующим – только за предварительное, которому не достает воплощения в действительность, и, в конце концов, считаем неисполнимой мечтой. Не настроенные на пра-бы-тие, мы считаемся с суще-бытующим. Вот только не то, что действительно как сущее-бытующее, а то, что необходимо благодаря пра-бытию, имеет силу, способную определять сущности (принуждать богов и человека, которые смотрят друг на друга, встречаясь взглядом).

Необходимое, однако, проистекает из нужды. А та все-же проистекает из выгораживания-высвобождения-зачистки некоторого времени без-дно-основы, которое понуждает божественность богов наводить мост с человеческостью, а от человека требует осново-положения того времени-пространства, из положения основы какового берет начало та история (Geschichte), к которой только и принадлежно то, что отваживается стать стражничеством-хранительством истины пра-бытия.

Вероятно, здесь самые уединенные одиночки еще находят запорошенные пылью еле заметные тропы, по которым происходило бегство богов, и не находят следов их возвращения на ненадежных-зыбких дорогах «суще-бытующего», чего и быть больше не может – ведь есть бесконечная эксплуатация их опустения-запущенности при видимости прогрессирующего осчастливливания массовидного массированно подтвержденного в своих потребностях человека.

Только иной «мир» мог бы еще – в споре с этим – спасти Землю от грубого пользования ею. Или процесс разрушения Земли во все возрастающей иллюзии построения «мира» новых времен уникально-однократен и потому неудержим? Если мы ведем расчеты не только на десятилетия, но считаемся и с тысячелетиями, и нас не так просто исторически (historisch) передать во власть замене одного состояния суще-бытующего другим, если мы мыслим, движимые медленностью и редкостью толчков-импульсов истории бытия, то исполинство сегодняшнего нынешнего и еще будущего состояния мира съеживается-схлопывается в крохотность-мизерность последней покинутости суще-бытующего бытием. Другому «миру» еще пришлось сначала дорасти до уровня спора, который разгорелся, исходя из признания сомнительности (и потому достойности вопрошания) пра-бытия, и допустил апелляции только к суще-бытующему – как к прибежищу и лазейке; ведь чего стоят уверения в привязанности к Земле, если сама Земля осуждена-обречена только еще на разрушение? (Разрушение подразумевает здесь не то, что происходит на переднем плане, например, вмешательство в «природу», а окончательное нарушение всех связей суще-бытующего с истиной пра-бытия.)

Мир и Землю нельзя спасти непосредственно или преобразовать непосредственно; ведь все такое могло бы двигаться только еще в шестернях объяснения, сооружения конструкций и рихтовки-совершенствования их, что – дабы еще надежнее оставаться верным себе – вынуждено уклоняться от всей и всяческой сомнительности пра-бытия и, значит, достойности всяческого вопрошания о нем. Эпохе сокрытой лишенности выбора пришлось бы сначала отучиться верить в «здоровый разум», если она желает подготовить человека, чувства и ум которого были бы достаточно открыты, чтобы познать то со-бытие, которое отвергает для себя нас во всем и всяческом без-нуждии и лишенности выбора, не требующей принятия решений – и из такого отвергания-неприятия разворачивает, подавая нам приветственные знаки, сущение пра-бытия и пролагает через сердца наши великую тишь постижения смысла. Однако эти времена всячески упираются, отказываясь откреститься-отказаться от того, что составляет для них – как инстинктивное влечение и разум – силу и власть человека как исторического животного. А как же иначе может быть подготовлено посредством выбора-решения перейти-перешагнуть эпоху в своем выборе начало иной истории, если эта история (Geschichte) имеет свою отличительную особенность в том, что пра-бытие ломает приоритет суще-бытующего и делает невозможным самое глубоко запрятанное высчитывание-расчисление богов по сущее-бытующему для их объяснения? Однако исторически (historisch) нельзя сказать, кладет ли себя пра-бытие – и когда, и для каких сердец – между удалившимися и ставшими более чужими богами и смятенными людьми и позволяет ли их сущности включаться, колеблясь, в колебание-вибрирование творящих встречно направленных взглядов – да, погружаться в такие вопросы значило бы уже не признавать сущностного знания.

Слово «боги» позволительно произносить