Эндрю Соломон - The Irony Tower. Советские художники во времена гласности Страница 56

Вынырнув из океана новых обстоятельств и положений, художники вновь начали дрейфовать в сторону Москвы. Ностальгия звала их домой.

Но то место, которое они покинули, тусклая и неменяющаяся Москва, изменилось до неузнаваемости. Чем больше возвращаешься домой мысленно и в творчестве, тем трудней реальное возвращение. Художники явились как привидения в город, охваченный вихрем перемен и больше в них не нуждавшийся, и та слава, которую они привезли с собой, тяжким грузом легла на их плечи, а потом растворилась в прозрачном воздухе летней Москвы. Они уезжали детьми, а вернулись стариками.

Судьба ленинградских художников сложилась по-другому. На Западе их ждала иная слава. Многие отмечали, что ленинградские художники горели ярко, переливались всеми цветами радуги, как падающие звезды, проносящиеся через переполненную галактику. Они познакомились практически со всеми западными знаменитостями, посетили все самые лучшие вечеринки, потанцевали под самую настоящую музыку и спели свои самые заветные песни. Они всегда стремились к красивой жизни, теперь она наступила, и они, как райские птички, наслаждались ею. «Внезапно я обнаружил, что танцую с Мадонной, – сказал мне Африка, когда мы встретились с ним поздней осенью. – Она пригласила меня на танец». Он помолчал и добавил: «Она потрясающе танцует». И хотя у него хватило вкуса при этих словах иронически усмехнуться, в его глазах сияло такое глубокое удовлетворение, что его невозможно было не заметить.

Философские проблемы, возникающие в связи со свободой передвижения, не особенно занимали ленинградских художников. Хотя они были более поверхностными, чем их московские собратья, то, что в СССР было их слабостью, на Западе обернулось силой. Быстрота реакции и способность легко приспосабливаться облегчали знакомства и взаимопонимание. Поскольку потворство собственным желаниям и слабостям всегда откровенно артикулировалось в их творчестве, перемещение в новое пространство не затемняло общего смысла их деятельности, как это часто происходило с художниками из Москвы. Это типологическое различие наблюдалось даже в мелочах: хотя по большей части мои гости доставляли мне удовольствие, все же все, кому приходилось иметь дело с выходцами из Советского Союза (за исключением художников старшего поколения, принимать которых всегда было приятно), сталкивались с трудностями, связанными с этой символичной советской приспосабливаемостью/неприспосабливаемостью. Однако тут было существенное различие. В отличие от неряшливых, пьяных, вечно ссорящихся, порой невыносимых представителей младшего поколения московских художников, тот же Африка являлся в гости аккуратно одетым, всегда приносил цветы, конфеты или картинку в подарок. Он шутил с вашими друзьями, рассказывал разные забавные истории, подавал дамам пальто и с видом знатока рассуждал с мужчинами о винах. При этом он оставлял после себя огромные счета за телефонные переговоры, потому что имел привычку позвонить кому-нибудь в Японию и поговорить часа четыре, и часто приносил в дом запрещенные наркотические вещества в таких количествах, что это вызывало беспокойство. Москвичи младшего поколения на Западе обычно жили у своих друзей-художников или у каких-нибудь студентов и, злоупотребляя их гостеприимством, уничтожали у них все запасы продуктов; ленинградские художники останавливались у наивных миллионеров и монополизировали их личных шоферов.

«Новые художники» тоже выставлялись на Западе, но, в основном, в связи с музыкальной деятельностью. Африка и Тимур Новиков побывали в Стокгольме, Берлине и Ливерпуле вместе с Сергеем Курехиным и «Поп-механикой». Поездка в Скандинавию была организована второпях, поэтому времени на осмотр достопримечательностей не оставалось, а кульминацией выступления стал прыжок Африки со сцены, когда он сломал обе ноги. Потом он безвылазно провел несколько месяцев в СССР, где познакомился с арт-дилером из Германии Ингрид Рааб, и в следующую поездку с «Поп-механикой» в Берлин взял с собой работы для галереи Рааб. «Когда я был в Берлине, там как раз проходило "ИсKunstво" и было много художников. Я встречался со Свеном Гундлахом, но понятия не имел, что мой близкий друг Сергей Ануфриев тоже там. Если бы я знал это заранее, я бы попытался остаться, а так провел там только три дня, а потом улетел обратно в Москву».

Следующей поездкой Африки и Тимура, вполне успешной, стала поездка в Ливерпуль в конце января, они должны были сделать выставку и принять участие в концерте. Почему в Ливерпуле?

Этот вопрос им задавали десятки раз. Сам по себе Ливерпуль – это Ленинград в миниатюре, несмотря на благородные усилия вернуть в него жизнь, он остается умирающим бедным городом, в котором наличие пышных, весьма впечатляющих зданий напоминает о былом процветании. «А тебя что, больше угнетает, что здесь домохозяйки выглядят как проститутки или что проститутки выглядят как домохозяйки?» – как-то раз в Ливерпуле спросил меня Африка, и этот вопрос имел под собой основания. Почему в Ливерпуле? Два жителя Ливерпуля, Колин Феллоуз и Пит Фулвел, из независимой студии звукозаписи «АРК» за год до того выпустили диск «Поп-механики», они же организовали и эту поездку. Они пытались получить финансирование в Лондоне, но все, к кому они обращались в Лондоне, предложили им меньше, чем городской совет Ливерпуля. Кроме того, некоммерческая галерея «Блюкоат» согласилась устроить выставку «Новых художников», а ливерпульское отделение галереи «Тейт» – выставку Тимура и Африки. Вот так они и оказались в Ливерпуле.

Художники прилетели в Лондон, где нужно было делать пересадку, я встретил их в аэропорту Хитроу, чтобы дальше лететь вместе. В принципе, это был самый обычный рейс на Ливерпуль, но на борту не было никого, кроме художников, организаторов концерта, большой команды телевизионщиков, десятка изумленных пассажиров и меня с моим другом. Художники упивались вниманием, которое им оказывали, а вот стюардессы – нет. Разнося стаканчики с апельсиновым соком, они вынуждены были уворачиваться от телеоператоров, пытавшихся поймать в объектив лица советских гитаристов и ударников в тот момент, когда они впервые в жизни читают западные журналы, какие обычно раздают на борту самолетов. Телевизионщики были поглощены съемками, а художники – тем, что их снимают, и практически никто не обратил внимания, что незадолго до приземления в уборной случился пожар, замеченный только наземными службами, которым пришлось принимать самолет в ускоренном режиме.

В Ливерпуле нас опять-таки ждали телевизионщики – на сей раз местные – и представители всех гражданских властей города, мы были препровождены в ВИП-зал, где выслушали трогательную речь о том, какая честь для города – принимать у себя таких замечательных артистов. Сергей Курехин, Африка и Тимур ответили речами о том, как рады они побывать в Ливерпуле. Состав присутствующих выглядел нестандартно: там был представитель региональной службы Би-би-си с ирокезом на голове и в легинсах из флуоресцирующей кожи, пытавшийся договориться об интервью, там была Джейн в черной фетровой шляпе с искусственными цветами, организатор всего мероприятия, Джейн, обещавшая, что оно будет «крутейшим», там были Колин Феллоуз и Пит Фулвел, их лица выражали что-то среднее между скромной гордостью и крайним волнением; там был директор галереи «Блюкоат», аккуратный и серьезный, там был мэр Ливерпуля, выглядевший вполне официально. Телекамеры прицельно снимали всех и каждого. Несколько восторженных подростков кинулись брать автографы у случайно там оказавшегося шеф-повара кафе при галерее «Блюкоат», поскольку он выглядел, вне всякого сравнения, самым стильным человеком в этой толпе, телеоператоры тоже потратили на него несколько кассет, потому что на самом деле никто в точности не знал, что происходит и кто есть кто. В течение этой недели четыре телевизионные станции потратили довольно много экранного времени, демонстрируя, как я разворачиваю шоколадку «Тоблероне», очевидно решив, что я – гость из-за «железного занавеса», для которого это первая встреча с молочным шоколадом.

После церемонии в аэропорту нас провезли на автобусе через центр города, показали достопримечательности и доставили в гостиницу, где нам предстояло провести несколько ночей. Здание гостиницы было построено в качестве некоего довеска к муниципальной парковке. Африка из самых лучших побуждений, войдя в холл, вдохнул воздух и, указывая куда-то в сторону стойки портье, сказал: «Пластмассовые растения, как и в аэропорте! Это что, так принято в Британии?» Организаторы мероприятия получили меньше денег, чем рассчитывали, поэтому они решили сэкономить на еде. Оставив свои вещи в номерах, мы спустились в бар, стены которого были украшены изображениями пухлых клетчатых облачков, в баре каждому участнику выдали по половинке бутерброда с сыром. «Помнишь, на пароме в Ленинграде была ужасная еда? – спросил у меня Африка. – Тут не лучше».