Виктор Топоров - Жёсткая ротация Страница 56

Время от времени Георгий, а потом и Пиздец воют на луну. Чтобы она дала нефть. Только уже не олигархам, а силовикам, которым тоже кушать хочется. Воют проникновенно — и луна даёт. В отличие от А Хули, которая не даёт клиентам, а лишь наводит на них соответствующий морок. Британские лорды и китайские даосы охотятся на лис, а лисы боятся даосов и охотятся на британских лордов.

В романе упоминают (или подразумевают) фильмы «Ночной дозор», «Другой мир» и «Матрица» (с обоими сиквелами), обсуждают повсеместную виртуалыцину в свете старомодного солипсизма Беркли, говорят о лондонском покушении на чеченского эссеиста с парой-тройкой телохранителей, убивают Говнищера, опускают ещё одного литературоведа — экслиберала и стукача Павла Ивановича (ранее фигурировавшего в прозе Пелевина под фамилией Бесинский), — много каламбурят на макаронической русско-английской основе (по известному лекалу: пьянству — бой, пьянству — гёрл), вспоминают китайские древности и нордические средневековости и почти не пользуются ни травкой, ни грибами, чтобы не искушать массового читателя. «Священная книга оборотня» практически бессюжетна и представляет собой апологию пофигизма или, если угодно, предостережение против злоупотребления таковым: мы, человеки, так и будем реагировать на происходящее русским аналогом выражения What the fuck, пока не наступит Полный Кантец Всему. Этот каламбур — cunt (англ.) = Kant (нем.) — я дарю писателю.

Михаил Булгаков в «Священной книге оборотня» упоминается тоже. Органы, оказывается, изъяли у него повесть «Собачье сердце», написанную по слухам о реальном Шарикове — героическом оборотне двадцатых годов прошлого века, полетевшем в космос в конце пятидесятых самым первым — до Белки и Стрелки. И павшем смертью храбрых. Важнее, однако, знаменитая сентенция о разрухе в головах — её Пелевин мог бы вынести в эпиграф к вынужденно переименованному роману «А Хули».

Потому что именно она — разруха в головах (а не в клозетах) — предмет до тошнотворности тщательного сатирического исследования в адаптированной для массового читателя книге Пелевина. Адаптирована, естественно, и сама разруха — с уровня идиотов из «НЛО» на уровень идиотов из «Совершенно секретно» и «Мегаполис-Экспресс».

Да ведь и впрямь, если проблему теодицеи вы постигаете на примере «Ночного дозора» и «Матрицы», то с вами можно и так. (А раз можно, значит, нужно — такова безупречная логика президента нашей страны, тоже, однако же, виртуальная.) Но и прочитав Белибердяева (как шутил Маяковский), но и написав о проблеме теодицеи, как она поставлена в устном диспуте Белибердяева с Темирзяевым, хоть в то же «НЛО», хоть в «Вопли» («Вопросы литературы»), хоть, прости господи, в «Звезду», — вы умнее не станете ни на йоту.

Просто в первом случае вас будет сто пятьдесят тысяч плюс сто (минимум), а во втором — сто (максимум), но и только. Потому что в голове у вас чертовщина, китайщина, виртуалыцина перемешаны с либералыциной, православщиной, сексуальщиной (у прозаика Юрия Буйды есть роман«…щина», правда скверный), а имя вам — сотня вас человек или полтораста тысяч — легион, а другое имя (пожалуй, уже подзабытое) — образованщина. Но какой из меня Солженицын в Ясной Поляне? — устами А Хули кокетничает Пелевин.

А ведь и впрямь — а хули? Именно из него сейчас Солженицын в Ясной Поляне! И Василий Розанов, с обострённым наслаждением пьющий кровь еврейских младенцев! Того же Говнищера, например. И Василий Аксёнов, запекающий в пирожки из опресноков московское саго! И домашняя Деррида, и столичная Подорога, и философ-автохтон, известный под именем Би-Би Кинг! И Мишель Уэльбек, грамотно пишущий по-русски, в отличие от переводчиков самого Уэльбека!.. Чужие мысли читать невозможно, утверждает в романе А Хули, но Пелевин залезает в черепную коробку к образованцу, и описывает царящую там разруху, и издевается над нею как умеет.

А умеет он неплохо. Хотя раньше умел, пожалуй, получше. Но зато и разруха тогдашняя была не такой смешною.

2004

Краткий курс классической литературы

Читатель в письме, опубликованном на страницах журнала, и главный редактор в личной беседе попросили меня заняться рецензированием классической литературы, как если бы она была современной, и даже создать рекомендательный список шедевров, подлежащих прочтению в первую очередь. Увы, выполнить это пожелание трудно, чтобы не сказать невозможно, — если уж не читал ты отечественной и зарубежной классики до знакомства с рубрикой «Не вырубишь» в журнале «Город», то не бери в голову и впредь. Не в последнюю очередь потому, что она тебя наверняка сильно разочарует. Классической принято называть в основном литературу XIX столетия, а само оно понимается при этом расширительно — с 1789-го (Великая Французская революция, если историю ты знаешь не лучше литературы) по 1914 год (Первая мировая война). Есть, правда, мнение, согласно которому литературный XIX век закончился не в 1914 году, а в 1910-м, когда футурист Маринетти принялся разбрасывать листовки с эстетическим манифестом.

Обратившись к классической литературе, ты обнаружишь, что она прежде всего невероятно многословна (писателям тогда платили по объёму) и, соответственно, страшно занудна. Отдельно ты спрашиваешь о Льве Толстом — и это как раз самый тяжёлый случай: разночинец Достоевский тысячами страниц надиктовывал стенографистке (и даже женился на ней, лишь бы делать это бесплатно), а разночинец Некрасов строчил поэмищи исключительно для того, чтобы погасить карточные долги — а это дело чести, — тогда как богатый помещик Толстой писал и перемарывал впятеро больше из чисто садистического издевательства над читателем. Но и помянутый тобой Гоголь хорош лишь тем, что сжёг второй том «Мёртвых душ», — а ты попробуй-ка осиль первый! В одной из рецензий я указал известному критику Золотоносову на то, что он не читал Гоголя. Золотоносов тут же прочитал Гоголя от корки до корки и начал даже ссылаться на него чуть ли не в каждой статье, но ведь на то он и эрудит!

Или вот вопрос на засыпку: в каком городе разворачивается действие в романе Ф. М. Достоевского «Бесы»? Известный критик и литературовед Наталья Иванова полагает, что в Ското-Пригоньевске. А на самом деле? А какая тебе разница?.. Порой классики пытались писать коротко, но их за это били линейкой по пальцам. Гончаров обвинил Тургенева в том, что тот крадёт сюжеты у него из головы, и притянул к суду чести. Читать сегодня, конечно же, нельзя ни того, ни другого.

Режиссёры говорят, будто любят Островского, Чехова, даже Горького, но это у них отговорка, чтобы не ставить современных драматургов. И их можно понять. Некоторым нравится Бунин.

Всё по-настоящему стоящее в классической русской литературе давным-давно положено на музыку или экранизировано, а в последнее время вагонами завозится на телевизионную мыловарню. И что характерно, русский балет лучше русской оперы, а это означает, что классическая русская литература хороша без слов. Хотя, как известно, особенно слаба в области сюжета. Русский рассказ — это та же западная новелла, только не занимательная.

Перехожу к литературе зарубежной.

Она пользовалась у нас не в пример большим успехом по вполне понятной причине: её не проходили и не проходят в школе. Но если отвлечься от этого обстоятельства…

Диккенс написал один хороший роман — да и тот хорош только потому, что остался незавершённым. Жорж Санд была женщиной вроде известной тебе кавалерист-девицы. Бальзак, Золя, Мопассан? Ну зачем тебе — при нашем-то телевидении — Мопассан? И зачем читать помянутого тобой Джека Лондона? Лучше «Жизнь животных» Брема — отдельно и «Так говорил Заратустра» — тоже отдельно.

Редкая книга долетит до середины столетия. А уж до другого берега… И названия этих — считанных — книг на слуху. И вполне можно обойтись одними названиями. Дон Кихот! Дон Гуан! Дон-Аминадо! Читал Дон-Аминадо? Нет — и не надо!

Хемингуэй (классик XX века, тоже уже безнадёжно устаревший) говорит, что Гертруда Стайн (а это имя и вовсе — растереть и забыть!) рекомендовала ему покупать картины ровесников. Потом, мол, они прославятся, а ты разбогатеешь. Вот и читать надо ровесников. И тех, кто моложе. В крайнем случае — написанное за последние полвека. Иначе всё равно ничего не поймёшь, а главное, не почувствуешь.

А как же классика? Её надо знать: а) писателям — чтобы было откуда красть; б) критикам — чтобы ловить писателей за руку; в) литературоведам — чтобы изучать; г) лингвистам — чтобы изыскивать примеры устаревшего словоупотребления. Но ты-то человек нормальный, зачем тебе эта морока?

Ещё классику принято читать в детском и отроческом возрасте, пока запрещают. Сам я выучился читать в четыре года, и первой моей книгой стала эротическая поэма Пушкина «Руслан и Людмила». Очень понравилось. Правда, мне её читали и раньше — и к трём годам я уже знал её наизусть. Моя дочь в том же возрасте знала наизусть первый том американского двухтомника Мандельштама, а внучка — полного Олега Григорьева. Так что само понятие «классика» — штука подвижная.