Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001) Страница 57

Это заставляет пересмотреть традиционные представления о скоротечности переходного периода к "полному", развитому социализму. Устойчивое развитие экономики требует, чтобы уровень юридического обобществления производства соответствовал уровню его реального организационно-технологического обобществления. Они образуют два встречных процесса и требуют от государства поддержания их разумного взаимного баланса.

Однако решающую роль в прорыве к постиндустриальным технологиям и обществу устойчивого развития сыграет высокотехнологичный и наукоемкий обобществленный сектор производства, планомерно регулируемый государством, власть в котором принадлежит трудящемуся большинству народа.

* * *

В этой работе нам удалось коснуться преимущественно технико-экономических и социально-классовых аспектов той альтернативы, которую социализм может и должен противопоставить империалистической глобализации.

Проблема, разумеется, шире. Она затрагивает практически все стороны отношений между государствами, народами, нациями, цивилизациями. В их осмыслении предстоит сделать еще очень многое. Привлечь, как об этом уже сказано, новые методологические подходы, обратиться к результатам междисциплинарных исследований.

Но главный подход, на наш взгляд, не вызывает сомнений. Он заключается в том, что человечество не по чьей-либо доброй или злой воле, а объективно и неуклонно продвигается к все более тесному и всестороннему единству. Это очевидный, бесспорный факт, причем факт позитивный. Любые попытки обратить это движение вспять, возродить изоляционизм, следует признать реакционными. Решение всегда следует искать не позади, а впереди.

Однако для судеб человечества, для судеб всего рода Homo sapiens, далеко не безразлично, каким путем и к какому единству оно идет.

Идет ли оно к дальнейшему подчинению труда капиталу или к освобождению труда от капитала, к превращению труда в естественную жизненную потребность?

Идет ли оно к единству многообразия, к ассоциации, "в которой свободное развитие всех есть условие развития каждого", или к единству однообразия, к мировой казарме, в которую загоняет человека и человечество власть капитала?

Идет ли оно к установлению над миром олигархической власти узкого круга лиц или к демократическому взаимодействию и сотрудничеству суверенных стран и народов?

Именно здесь, на почве этих самых общих и глубоких философских вопросов и разворачивается мировая социально-экономическая, политическая и духовная борьба. И исход ее далеко еще не предрешен.

А.С.Пушкарев • «Вы грозны на словах - попробуйте на деле!» (Наш современник N6 2001)

А. С. Пушкарев

“ВЫ ГРОЗНЫ НА СЛОВАХ — ПОПРОБУЙТЕ НА ДЕЛЕ!”

А. С. ПУШКИН КАК ВЫРАЗИТЕЛЬ РУССКОГО ОБЩЕСТВЕННОГО МНЕНИЯ О ПОЛЬСКОМ ВОССТАНИИ 1830—1831 гг.

...в Александре Сергеевиче Пушкине мы потеряли великого историка.

Е. В. Тарле, 6 июня 1952 г.

Воспроизводить старинный “спор славян между собою” не было бы особой необходимости, если бы вдруг не актуализировалась на исходе XX века основная проблема этого спора, если бы не материализовались некоторые футурологические предположения, свойственные дореволюционной русской общественной мысли.

Известно, что Ф. М. Достоевский, откликаясь на очередное обострение Восточного вопроса, отмечал в ноябре 1877 года в “Дневнике писателя”: “...не будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников, клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть только их Россия освободит, а Европа согласится признать их освобожденными... Начнут они непременно с того, что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том, что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от властолюбия России они едва спаслись... Особенно приятно будет для освобожденных славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как Россия — страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации”1.

Правота Достоевского подтверждена была новой и новейшей историей неоднократно. Так, оказались не в чести во многих славянских странах памятники советскому Воину-освободителю и кое-где сделались объектом вандализма оставленные там в победном 1945 году братские могилы солдат и офицеров Красной Армии. Когда же 12 марта 1998 года Польша и Чехия вступили, вместе с Венгрией, в блок НАТО, то дополнительный, исполненный практических угроз политический смысл приобрели слова известного антикоммуниста и русоненавистника Збигнева Бжезинского: “Россия — лишняя страна!”.

Оскорбительные откровения такого рода являются для нашего массового сознания довольно неожиданными, поскольку имевшее место в СССР интернациональное воспитание, налагавшееся на традиционную этническую и религиозную терпимость русского народа, приносило весьма ощутимые результаты и позволяло надеяться на некие ответные чувства.

Отсутствие со стороны вчерашних сограждан по СССР и партнеров по мировому социалистическому сообществу проявлений нормальной исторической благодарности обескураживает и пробуждает в нас запоздалое чувство стыда за былые, официально санкционированные приступы национального самоуничижения. В советской историографии, например, неоспоримым считался тезис о России XIX — начала XX веков как о “тюрьме народов”, “жандарме Европы” и “оплоте международной реакции”. Под его воздействием несколько поколений оказались как бы в состоянии длительной идейной конфронтации со своими достойными предками, что воспринимается сейчас как наш общий непростительный грех, наказуемый нескрываемым презрением “цивилизованных народов”.

Но рано или поздно возникает вопрос: а не пора ли уже и русским задуматься о восстановлении своего пошатнувшегося самоуважения?

Если начинать этот процесс с переосмысления нашей официальной истории южных и западных славян, то в первую очередь следует обратиться в сторону Польши: именно русско-польские отношения XIX века трактовались в нашей учебной и научной литературе как главным образом история совместной борьбы “наиболее прогрессивных” деятелей обеих стран против устоев самодержавия — под родившимся в ходе восстания 1830—1831 годов лозунгом “За нашу и вашу свободу!”.

Советское студенчество воспитывалось на благородном примере П. И. Пестеля, заявлявшего в своей “Русской Правде”, что “по праву народности должна Россия даровать Польше независимое существование”. В контексте университетских лекций звучали порой и взволнованные поэтические строки — например, из стихотворения декабриста А. И. Одоевского “При известии о польской революции”. Одоевский, бывший дворянин и офицер, осужденный в каторжные работы, писал в 1830 году из Забайкалья:

Вы слышите: на Висле брань кипит!

Там с Русью лях воюет за свободу

И в шуме битв поет за упокой

Несчастных жертв, проливших луч святой

В спасенье русскому народу...

По идеологическим причинам нельзя было обойтись при рассмотрении данной темы также без ссылок на исторические ретроспекции классиков марксизма. Ф. Энгельс, воспринимавший тенденции мирового развития в основном в духе “Манифеста Коммунистической партии”, с неизменным энтузиазмом приветствовал борьбу поляков против малопонятной и чуждой ему России. В статье “Внешняя политика русского царизма” он заявлял, касаясь европейских революционных событий 1830 года: “Был уже подготовлен поход Священного союза против Франции, как вдруг вспыхнуло польское восстание, которое в течение целого года держало Россию под угрозой; так Польша вторично ценой самопожертвования спасла европейскую революцию”2.

В целенаправленном, альтруистическом стремлении польских повстанцев к “самопожертвованию” во имя европейской революции можно было бы и усомниться, но для Энгельса именно эта версия была особенно дорога. Он заявлял в работе “Демократический панславизм”: “...именно потому, что освобождение Польши неразрывно связано с революцией, потому, что слова “поляк” и “революционер” стали синонимами, полякам обеспечены симпатии всей Европы”3.

Тем не менее позволим себе задуматься о степени распространенности, глубины и взаимности обозначенных Энгельсом “симпатий”.

Действительно, в 20—30-х годах XIX века польских революционеров любили и уважали Байрон, Беранже, Гейне, Герцен, Шевченко, Одоевский, Пестель, Рылеев. Узами личной дружбы были связаны Мицкевич и Пушкин. Широкую известность имели в Европе и России призывы Мицкевича, высказанные в его знаменитой “Оде юности”: