Яков Гордин - Кавказская Атлантида. 300 лет войны Страница 58

Нейдгарт и Клюгенау умалчивают о весьма существенной детали, о которой Николай, очевидно, помнил, – после убийства Гамзат-бека в 1834 году Хаджи-Мурат доминировал в Аварии, балансируя между русскими и горцами, но в 1836 году он был заподозрен – наверняка не без оснований – в сношениях с Шамилем, набиравшим силу, арестован генералом фон Клюгенау, бежал, едва избегнув при этом гибели, и стал одним из главных наибов имама.

В той тяжелейшей и достаточно нелепой ситуации, в которой оказался Кавказский корпус и вся русская администрация на Кавказе в 1843 году, Нейдгарт готов был закрыть глаза на прошлое наиба, поверить ему несмотря ни на что, найти оправдание его поступкам 1836 года, лишь бы получить хоть какой-то рычаг воздействия на события.

Пока Хаджи-Мурат водил за нос растерянного Нейдгарта, Шамиль тренировал свою конницу, прощупывал частными операциями слабые места в обороне противника, накапливал оружие, идущее из Турции через Черноморское побережье, и в конце августа нанес удар.

За первые три недели сентября Кавказский корпус потерял 55 офицеров и полторы тысячи нижних чинов, целый ряд крепостей. Были разорваны коммуникации, а замиренные в предшествующий период горские общества немедленно восстали и присоединились к имаму.

Одним из главных героев наступления был Хаджи-Мурат.

Стратегия пассивной обороны, сопряженная с попытками расколоть горцев и подвинуть их на борьбу с Шамилем, закончилась катастрофой.

Восстановить хотя бы приблизительное равновесие удалось только к весне 1844 года. На восстановление же военной репутации русских войск ушли годы.

Непосредственным результатом событий было смещение Нейдгарта и возвращение к практике мощных карательных экспедиций.

В июне 1845 года наместником Кавказа стал граф Михаил Семенович Воронцов, опытнейший генерал и администратор. Под давлением Петербурга он пошел с крупными силами на резиденцию Шамиля – укрепленный аул Дарго. Даргинская экспедиция осталась одним из самых страшных воспоминаний русских офицеров и солдат…

Разумеется, читая архивные документы, перечитывая воспоминания участников Кавказской войны, мы неизбежно примеряем это знание к сегодняшним событиям. И становится очевидным, что Российской империи не удалось тогда, несмотря на гигантские усилия и тяжкие жертвы, развязать Кавказский узел. Мы видим уникальную историческую ситуацию – законсервированный на полторы сотни лет трагический для обеих сторон конфликт. Многолетняя пауза, прерываемая иногда мятежами, не изменила сути ситуации.

Петербург не понимал и не стремился понять внутреннюю логику поведения горцев. Такую попытку сделал, пожалуй, только князь Барятинский, что и помогло ему в начале 1860-х годов завершить войну.

Советская власть, располагая более мощными средствами подавления и более изощренной демагогией, пошла путем Российской империи, уверенно загоняя проблему вглубь.

Сталин, выходец с Кавказа, очевидно, многое понимал, но в его практику не входило развязывание узлов с учетом многосторонних интересов. Интерес у него был один – свой собственный, – и узлы он рубил. Его понимание – напротив того! – резко усугубляло меру жестокости.

В послесталинском СССР не нашлось никого, кто попытался бы понять, что же происходит на Кавказе под раскрашенной гуттаперчевой маской тривиального советского общественного быта – с обкомами, райкомами, исполкомами… А если и нашлось бы – власть запретила бы заниматься этим.

Конечно, генерал стратегической авиации СССР, окончивший советское военное училище и Академию, многолетний член КПСС Джохар Дудаев отнюдь не был идентичен истовому мусульманину имаму Шамилю. И, в отличие от века прошлого, перед Чечней не стоял нынче выбор – пасть на колени или погибнуть, и психология горца за прошедшие 130 лет в составе России достаточно адаптировалась к состоянию вассалитета – тем более условного, предлагавшегося Дудаеву. И, стало быть, пагубное для Чечни упрямство Дудаева и его наследников несоотносимо с неколебимостью Шамиля.

Но есть фундаментальные психологические пласты на глубине, хранящие взрывоопасные сгустки законсервированных конфликтов, которые детонируют от удара звуковых волн, идущих с поверхности. И тогда эти пласты – как при тектоническом разломе – внезапно выходят на поверхность…

От «стада нищих дикарей» к «гарнизону осажденной крепости»

Силою самих обстоятельств мы увлечены за Кавказ.

Адмирал Л. Серебряков

За многие десятилетия Кавказской войны XIX века, изнурительной для обеих противоборствующих сторон, государственными деятелями России, военными и статскими, было создано множество проектов покорения и устройства Кавказа и Закавказья. В них запечатлены представления российских государственных мужей – разных периодов и направлений – о характере возможных взаимоотношений между Россией и Кавказом, о самих горцах с их принципиально отличным от русского мировосприятием и самосознанием, запечатлены этические нормы, которыми считают возможным руководствоваться генералы и сановники.

В этих проектах ясно вырисовывается стратегическая неразрешимость проблемы. Без исследования этого пласта исторического материала куда менее понятен драматизм событий, происходивших на временном пространстве Кавказской войны. Особенно сейчас, в конце XX века, когда напряжение отношений России и Чечни, безусловного лидера кавказских земель, достигло вулканического градуса, а тактические компромиссы не решают главных проблем [94] .

Публикуемый проект адмирала Серебрякова любопытен и еще в одном отношении. Кровавая тяжба России и горских народов была процессом, так сказать, полинациональным. Со стороны России в ней принимали самое энергичное участие не только представители коренных народов империи – русские и украинцы, но и те, у кого были свои исторические счеты с мусульманским миром: грузины и армяне, не раз оказывавшиеся на грани фактического уничтожения и насильственной ассимиляции под давлением Турции, Персии и их кавказских вассалов. Историческая и психологическая подоплека этого аспекта Кавказской войны нуждается в особом изучении, я же в данном случае хочу только обратить внимание читателя на этот оттенок ситуации.

Лазарь Маркович Серебряков (1793–1862) происходил из дворянской семьи крымских армян. Это был особый слой дворянского сословия со своим экономическим бытом, хозяйствовавший на землях, только что включенных в состав империи. Родовое имение Серебряковых, расположенное в молодой Таврической губернии, насчитывало всего 18 душ крепостных. Но зато он унаследовал от матери в Симферопольском уезде 1500 десятин земли с каменным домом и фруктовым садом. А позже взял за женой – крымской армянкой – каменную мельницу с садом.

Над этой категорией новых для империи дворян отнюдь не тяготела имперская психологическая традиция, которая безусловно играла направляющую роль в выборе жизненного пути русского дворянина. Однако интеграция этой сословной группы в психологический и профессиональный контекст исконно русского дворянства происходила стремительно и органично.

Вместо того чтобы наслаждаться мирной жизнью в кущах своих крымских владений, семнадцатилетний Серебряков поступает волонтером в Черноморский флот, проходит тяжкую морскую школу на боевых судах (находясь, разумеется, на положении, отличном от положения рядовых матросов), параллельно изучает специальные морские науки, французский язык, историю, географию, русскую словесность и рисование. В 1815 году – двадцати двух лет от роду – Серебряков сдал соответствующие экзамены и был произведен в первый офицерский чин – мичмана.

Нам важно понимать, что Серебряков был фигурой одновременно необычной и характерной для офицера-кавказца. С одной стороны – крымский армянин, сомнительный дворянин, официально зачисленный в «дворянское достоинство» только в 1829 году, уже будучи капитан-лейтенантом, проживший почти всю жизнь на черноморских берегах и впервые побывавший в Петербурге, да и вообще в собственно России, уже в весьма зрелом возрасте. С другой стороны – военный профессионал, многие десятилетия самоотверженно отдавший установлению господства России в Причерноморье, храбро сражавшийся на море с турками, а на суше с горцами и дослужившийся до полного адмирала и члена Адмиралтейств-совета; военачальник, чьей заветной целью было создание и укрепление Черноморской береговой линии, отсекавшей горцев от моря и, соответственно, от турецкой помощи и дававшей возможность продвижения в глубь Кавказа со стороны Черноморского берега.