Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002) Страница 59

В исполнении Смольяниновой многие популярные романсы приобрели новое и остро современное истолкование. Удалой, гусарски хмельной тон (“Ехали на тройке с бубенцами”), который обычно сопровождает, быть может, самую известную русскую песню ХХ столетия “Дорогой длинною” Б. Фомина, — почти исчезает в пении артистки. В ее интонациях, в неспешности как бы замедленного темпо-ритма — такая “тоска”, от которой душу “не развеять”, и такой груз “без радости прошедших годов”, который уже не снять, он остается с человеком на всю бесконечно “длинную дорогу”. Так петь могли, вероятно, каторжники, двигаясь по уходящей в Сибирь знаменитой Владимирке. Шагали с песней, что “летела вдаль, звеня”... кандалами.

Номера концерта, как и в прежние годы, следуют друг за другом без перерывов, без объявлений названий и авторов, превращаясь, сливаясь в мощный музыкальный поток, в котором главное не названия, а чувства, не имена, а художественный пафос и эстетическое откровение... Главное — исповедь души, ее боль, ее стойкость и мужество, — столь созвучные переживаниям зрителей, особенно тех, кто ощущает себя солдатами Русского фронта.

Этому соответствует и не меняющийся стиль сценического поведения артистки — своего рода пластическая статуарность, телесная неподвижность, скупые, плавные жесты, обрамляющие начало и конец романса. Строги, изысканны и ее костюмы. Черное платье, покрытое россыпью серебряных звездочек, в руках — пепельно-белая роза...

В декабрьском концерте 2000 года в Петербурге принимали участие не только давние аккомпаниаторы — гитаристы В. Моторин и Ю. Мухин, но и новые исполнители — флейтистка С. Борисова, петербургские музыканты пианист М. Бенедиктов и скрипач А. Науменко. Надо отдать должное творческим соратникам Смольяниновой — они обладают высокой музыкальной культурой, тонко чувствуют природу и стилистику русского романса. Общими их усилиями возникает образ органического единства, слитного творческого ансамбля, который создает и направляет в зал то пьянящее, возбуждающее эйфорию эстетического пережи­вания “вино любви”, о котором поется в одноименном танго Петра Лещенко.

После концерта состоялась моя беседа с певицей. Мы легко нашли общий язык. Мне были интересны подробности ее творческой биографии. Оказалось, что родом Е. Смольянинова из Новокузнецка, училась музыке в Кемерово, потом в Ленинграде, где закончила — по классу фортепиано — училище имени М. П. Му­соргского. Я, в свою очередь, вспомнил, что когда-то тоже был студентом того же училища — окончил в нем два курса по классу скрипки... Артистка пояснила, что вокал, пение стали главным призванием ее позднее.

Но путь оказался тернистым. Да иным, вероятно, он и не мог быть. За пятнадцать лет, проведенных в Петербурге, — минимальное число выступлений — на второсортных площадках. Телевидение, радио, тиражные городские газеты хранили гробовое молчание. Русских людей, особенно талантливых — будь то сфера искусства, науки, образования и т. п., — в информационное пространство Петербурга не допускают еще со времен горбачевской катастройки. Поэтому мой вопрос о том, появлялись ли отклики в прессе, был чисто риторическим. Я и не сомневался в ответе — конечно, нет!

Некоторым утешением для исполнительницы могло послужить лишь то, что критика сегодня ни на что и ни на кого не влияет... Смольянинова в этом со мной согласилась. А я лишний раз ощутил, сколь неблагодарному делу отдаю свои силы. Да, критика нынче занятие непродуктивное, утратившее авторитет и в общем — исчезающее. Немалое число “рецензентов”, присутствующих в прессе, не должно обманывать. Как правило, читатель имеет дело с невежественными дилетантами, которые нахально профанируют сложную, весьма ответственную и трудоемкую профессию Критика. В российском обществе нашей эпохи, где культура деградирует и разрушается, критика отмирает первой. Анализ, оценки, прогнозы не нужны, ибо атрофирован и сам объект — искусство.

Честно говоря, я затруднился бы сразу ответить на вопрос, почему сегодня я все реже соглашаюсь написать статью о каком-либо художественном явлении. Легче всего было бы сказать, что этот труд перестал оплачиваться. Гонорары за критические статьи имеют, как правило, анекдотический характер... Но быть может, прошедшие сорок лет моей деятельности на этом поприще создали инерционную энергию, которая иногда и побуждает меня к новым статьям.

...О том, что творческая судьба Смольяниновой не могла иметь в Петербурге серьезных перспектив, артистка догадалась не сразу. Питерская музыкальная среда контролируется космополитическими группировками, которым органически чуждо русское национальное искусство, ярким представителем которого сразу заявила себя Смольянинова. К тому же ее аскетически-целомудренный концертный стиль не укладывается в стереотипы эстрадных плясунов с привычным уху набором гитарно-барабанного грохота, визгливых завываний, скабрезными вихляниями и троглодитскими текстами. Молодая вокалистка была изначально обречена.

По признанию Смольяниновой, в Петербурге она не раз переживала состояние отчаяния: “В Питере я думала, что умираю...”. Прожив здесь пятнадцать лет и так и не обретя достойного признания, она вынуждена была покинуть давно уже ставший нерусским Ленинград-Петербург. Певицу приютила хлебосольная Москва — город, в котором еще присутствует русский дух и островки спокойного национального сопротивления и где творчество Смольяниновой теперь плодо­творно развивается.

В давние времена кто-то пророчествовал: “Петербургу быть пусту”. Что касается русских национальных начал и природно-русского населения, то пророчество это почти осуществилось. Выросший на гиблых чухонских болотах по безумному капризу царя-тирана (“анархиста”, как определил Петра народ), город-вурдалак всегда отталкивал от себя коренную, незамусоренную русскую стихию. Еще Н. Гоголь, рисуя “общее выражение Петербурга”, замечал: “Есть что-то похожее на европейско-американскую колонию; так же мало коренной национальности и так же много иностранного смешения...”.

В северной столице нынче торжество космополитизма и русофобии. Распадающаяся страна пока не в силах вернуть себе этот город. Да, как и в начале столетия, “замело тебя снегом, Россия... и холодные ветры степные панихиды поют над тобой”. Это строфы одного из романсов, венчающих концерт Смольяниновой.

Конечно, антирусское “опустошение” началось не вчера и не сегодня и кончится, вероятно, не завтра. В ХХ веке наиболее крупные национальные таланты роковым образом вытесняются с невских берегов. Случайно ли, что именно здесь были убиты Есенин, Блок, Гумилев?

Уехали из Ленинграда в свое время Г. В. Свиридов, певица Елена Образцова... Я называю первые приходящие на память имена. Нужно ли удивляться, что именно здесь был застрелен Игорь Тальков? В наши дни, по существу, блокирован, вытеснен из музыкального пространства лучший бас России Б. Т. Штоколов, такова же и участь замечательного, глубоко национального композитора В. П. Чистякова. Перерождение музыкальной сферы Петербурга связано не только с ее обвальной семитизацией, но и со своеобразной “дагестанизацией”. Кунаки с кавказских гор — Ю. Х. Темирканов (художественный руководитель Филармонии), В. А. Гергиев (руководитель Мариинского театра) прочно обосновались в Питере, умножая и укрепляя свою диаспору.

По всем питерским каналам ультразвукового диапазона (FM) круглосуточно дребезжит и завывает “собачья музыка” только в одном ритме — “семь сорок”. Не отстают от них зачастую и музыкальные редакторы городской трансляционной сети: все те же семитизированные варианты ритуального звукоизвлечения африканских бушменов, зулусов и евреев. Нет сомнений, что это одно из ведущих направлений в политике геноцида и духовного отравления нашего народа, проводимой нынешним оккупационным режимом. Судьба Е. В. Смольяниновой — лишь частный случай.

Драматизм этой, конечно, не только петербургской проблемы еще более возрастает, если рассмотреть и другие сферы: литературы, образования, кино, изобразительных искусств и т. п. Состояние агонии испытывает вся русская национальная культура России. Вопрос лишь в том, пройдена ли та черта, за которой разрушения становятся необратимыми...

...Проходили дни и недели, а в моей памяти все продолжал звучать неповторимый, пронзительно-высокий голос Смольяниновой — звенящий, вибрирующий, как туго натянутая струна. Это голос, идущий из глубин израненной русской души, он окрашен кровью сердца, — сердца, переполненного болью, восторгом, но чаще — страданием. И эта траурная музыкальная палитра как нельзя лучше передает переживания человека, проникшегося горем униженных и оскорбленных, всех, кто оказался в беде.

В трепетном и надрывно-страстном, порой бесконечно печальном искусстве артистки кристаллизуется ее главная тема: драматическая судьба русского человека, поднятая талантом Е. Смольяниновой до судьбы народа. Это и трагедия России, боль ее поражений, вера и неверие в нее, плач о ее утратах и падениях. Охватить такой масштаб, проникнуть в такие духовные пласты под силу художнику не только очень одаренному, но и глубоко верующему, православному и патриотически целеустремленному. Православие, любовь к Родине, талант — главные составляющие музыкального творчества певицы. Их присутствие ощущается в любом произведении из ее обширного репертуара. Творческий диапазон и призвание вокалистки — стихия русского романса и русской песни.