Журнал Современник - Наш Современник 2006 #1 Страница 59

Надо полагать, наступит время, когда предадут огласке, во что обошлись переделка зданий, загородной резиденции, дорогостоящая мебель, мощные ограды.

По всей стране в кабинетах “супердемократической” власти царят откровенное вымогательство, взяточничество, коррупция — куда там коммунистам! Раньше-то хотя бы парткомов боялись, да и собственной совести тоже. Нынешним все дозволено, “тормоза” отсутствуют…

Роскошные дачи, бесчисленные кортежи дорогих машин, персональные яхты и самолёты, оборудованные и отделанные по личному указанию Ельцина. И сейчас, будучи на “заслуженном отдыхе” после разрушения великой державы, он летает на них в Париж, чтобы поприсутствовать на теннисном турнире… Находятся средства (не последние, конечно), чтобы снять частную виллу где-нибудь в Италии, и т. д. и т. д. Вот цена “демократии”, на которую “клюнул” наш доверчивый народ.

Можно много писать о действиях этого “скромного”, “прозревшего” коммуниста после его прихода к большой власти. Моя же задача — показать процесс формирования разрушительной оппозиции и выдвижения её лидера.

Летом 1988 года Ельцин ещё пытался вернуться в верхний эшелон партийно-государственного управления и обратился к XIX партконференции с заявлением:

“Товарищи делегаты! Щепетильный вопрос. Я хотел обратиться только по вопросу политической реабилитации меня лично после октябрьского пленума ЦК. (Шум в зале.) Если вы считаете, что время уже не позволяет, тогда всё”.

Горбачёв М. С.:

“Борис Николаевич, говори, просят. (Аплодисменты.) Я думаю, товарищи, давайте мы с дела Ельцина снимем тайну. Пусть все, что считает Борис Николаевич нужным сказать, скажет. А если у нас с вами появится необходимость, то мы тоже потом можем сказать. Пожалуйста, Борис Николаевич”.

Ельцин Б. Н.:

“Товарищи делегаты! Реабилитация через 50 лет сейчас стала привычной, и это хорошо действует на оздоровление общества. Но я лично прошу политической реабилитации всё же при жизни. Считаю этот вопрос принципиальным, уместным в свете провозглашенного в докладе и выступлениях социалистического плюрализма мнений, свободы критики, терпимости к оппоненту.

Вы знаете, что моё выступление на октябрьском Пленуме ЦК КПСС решением Пленума было признано “политически ошибочным”. Но вопросы, поднятые там, на Пленуме, неоднократно поднимались прессой, ставились коммунистами. В эти дни все эти вопросы практически звучали вот с этой трибуны и в докладе, и в выступлениях. Я считаю, что единственной моей ошибкой в выступлении было то, что я выступил не вовремя — перед 70-летием Октября.

Видимо, всем нам надо овладевать правилами политической дискуссии, терпеть мнение оппонентов, как это делал В. И. Ленин, не навешивать сразу ярлыки и не считать еретиками.

И в выступлениях на конференции, и в моём выступлении полностью нашли отражение вопросы, высказанные мною на октябрьском (1987 г.) Пленуме ЦК КПСС. Я остро переживаю случившееся и прошу конференцию отменить решение Пленума по этому вопросу. Если сочтете возможным отменить, тем самым реабилитируете меня в глазах коммунистов. И это не только личное, это будет в духе перестройки, это будет демократично и, как мне кажется, поможет ей, добавив уверенности людям.

Да, обновление общества даётся тяжело. Но сдвиги, пусть небольшие, есть, и сама жизнь заставляет нас идти только по этому пути. (Аплодисменты)”.

Однако большинство выступавших затем ораторов, думаю, не без подсказки генерального и его присных, с привычным пафосом продолжали клеймить Ельцина, и в итоге вопрос о реабилитации тихо-тихо сошёл на нет.

В качестве примера я приведу выдержки из выступления на конференции Е. Лигачева:

“Быть может, мне труднее, чем кому-либо из руководства, говорить в связи с выступлением Бориса Николаевича Ельцина. И не потому, что шла речь и обо мне. Просто пришла пора рассказать всю правду…

Нельзя молчать, потому что коммунист Ельцин встал на неправильный путь. Оказалось, что он обладает не созидательной, а разрушительной энергией. Его оценки процесса перестройки, подходов и методов работы, признанных партией, являются несостоятельными, ошибочными…

Борис Николаевич Ельцин на Пленуме ЦК обвинял Секретариат ЦК в том, что он сам насаждал в Московском горкоме партии. Замечу, что, будучи секретарём горкома партии, он не бывал на заседаниях Секретариата. Хочу сказать и другое. Трудно поверить, но, находясь в составе Политбюро, присутствуя на его заседаниях, а заседания длятся по 8-9 и 10 часов, Ельцин почти не принимал никакого участия в обсуждении жизненно важных проблем страны и в принятии решений, которых ждал весь народ. Молчал и выжидал. Чудовищно, но это факт. Разве это означает партийное товарищество? Свою задачу, смысл своей деятельности секретари ЦК, аппарат ЦК видят в оказании помощи, налаживании работы на местах…”.

Ореол гонимого народного героя вокруг Ельцина после конференции засиял ещё ярче. Спустя короткое время он с гигантским отрывом от конкурента выиграл предвыборную гонку и стал народным депутатом, несмотря на совершенно глупейшие титанические усилия ему помешать. А ведь “реабилитируй” его конференция, может, и не было бы нагнетания разрушительных событий. “Опала” — в силу нашей национальной психологии — помогла ему победить на выборах.

Я веду речь не о тактике “верхов” — верная она или ошибочная. Собственно, здесь ответ может быть только один — до идиотизма бездарная. К сожалению, сам Ельцин не отличался от своих тогдашних “врагов” и даже написал в своей книге: “Я воспитан этой системой”. И когда пришёл срок, он попросту свел счёты со своими обидчиками, запретив партию. Он ведь, Робин Гуд наш доморощенный, сражался-то с партийной верхушкой, которая его прилюдно секла. И победил. И унизил её с наслаждением. А то, что девятнадцать миллионов коммунистов заодно в грязь положил, — это мелочи! А то, что законы попрал, — пустяки! Потом он стал хозяином России, “царём Борисом”, о чём, не стесняясь, не раз объявлял во всеуслышанье…

Двадцать лет в аппарате партии — это огромная ломка характера. Я не знаю ни одного функционера, на котором так или иначе не сказалось бы пребывание у власти. Она часто уродует души, убивает веру, идеалы, надежды. Если я ещё могу поверить, что Ельцин “искренне вступал в партию” (его слова), то в искренность его картинного ухода из неё, в 1990 году, на ХХVIII съезде, не верю. Потому что уйти — значит измениться, по-другому думать и действовать. А что изменилось в этом смысле в управлении нашей расколотой державой со смертью партии и воцарением у власти “демократов” во главе с Ельциным? В лучшую сторону — ровным счётом ничего.

XIX партконференция показала, что в недрах самой партии вызревало ясное, хотя и не слишком оформленное понимание того, что скоро будет выражено расхожей фразой: дальше так жить нельзя. Последовательная экономическая реформа неизбежно требовала изменения политической системы. Нас, экономистов и производственников, это тревожило особенно.

Мы отлично понимали, что управление хозяйством чем дальше, тем больше сосредоточивается в руках партийного руководства. А между тем, обладая безраздельной властью, партия — в лице её лидеров — практически не несёт ответственности за происходящее в стране. В сложившейся политической системе законодательная власть — Верховный Совет (как и Советы иных уровней) — лишь оформляла подготовленные в партийных структурах проекты решений. Авторитет Советов, таким образом, размывался, хотя по своей природе и потенциалу они содержали в себе всё необходимое для эффективного демократического управления государством и обществом.

Сегодня многие, особенно так называемые демократы, напрочь “забыли”, что впервые о насущной необходимости политических реформ заявила именно КПСС на XIX партийной конференции.

Первый вопрос на конференции, как всегда, был чисто экономическим: об итогах первой половины двенадцатой пятилетки, о дальнейших задачах партийных организаций в связи с этим. Второй вопрос был посвящён дальнейшей демократизации жизни партии и общества. Докладывал по обоим вопросам Горбачёв. И произнёс он верные слова: “Сегодня надо иметь мужество признать: если политическая система останется неподвижной, без изменений, то мы не справимся с задачами перестройки”.

Далее он перечислил семь принципов политической реформы, как некогда тоже семь постулатов самой перестройки, которые он огласил на Пленуме ЦК в январе 1987 года. Однако на партконференции при этом не ставилась одна из коренных для любой демократии задач — уравновесить три ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную. Крен откровенно делался в сторону первой из них.

Прежде чем генеральному выступить на конференции, его доклад традиционно обсуждался на Политбюро. Я опять не смолчал, сказал примерно так: