Николай Черкашин - Последняя гавань Белого флота. От Севастополя до Бизерты Страница 59

Вот майорские погоны с голубыми авиационными просветами. Такие носил после полета в космос Юрий Гагарин. Вот офицерская полевая фуражка. В такой погиб мой друг Володя Житаренко, когда, выйдя из БТР, поймал пулю чеченского снайпера. Вот шинель, воспетая Александром Твардовским, — «суконная, казенная, у костра в лесу прожженная солдатская шинель...».

Хорошо, что отец, прошедший войну от первого выстрела до победного залпа, не видел этого зрелища. В 1989-м рейхстаг стоял в густой канве брошенных на продажу мундиров — так в 1945-м бросали к подножию Мавзолея знамена вермахта. Выходило так, что спустя сорок четыре года немцы (немцы ли?) взяли моральный реванш за ту великую нашу победу.

Апофеозом национального позора в Берлине стал пьяный президент, отпихнувший капельмейстера и взявшийся дирижировать «Калинкой» на проводах последнего эшелона теперь уже не советских — российских войск. В бывших советских военных городках до сих пор ржавеют па постаментах брошенные танки.

Куликово поле, Бородинское поле... Было еще немало других — безымянных — полей и именных курганов, покрытых русской ратной славой. И вот Голое поле — Галлиполи — безвестный турецкий городок на каменистом берегу Мраморного моря. Здесь тоже была одержана одна из самых отчаянных побед русского, нет, не оружия, — воинского духа.

Злая осень 1920 года... Рок изгнания забросил 1-й армейский корпус генерала Кутепова в это турецкое захолустье, изрытое и избитое британскими снарядами. В Средние века здесь был невольничий рынок, где продавали в рабство плененных казаков-запорожцев. С той давней поры тоской по родине здесь был пропитан каждый камень, каждый комок прокаленный солнцем земли. Чужой земли...

Как ни странно, популярнейшая советская песня «Летят перелетные птицы...» звучит так, как будто написана она о них, белых воинах: «Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна...» А им-то и выпал этот «берег турецкий», да и Африка тоже...

Зимой — сырые промозглые ветры. Летом — изнурительная жара Море в скалах. Земля в колючках и скорпионах. Скудный паек — на голодный измор. Резь в животе от кишечных болезней... И лютая полынная тоска по оставленным курскам, рязаням, вологдам, смоленскам...

Генерал Кутепов понял — только строжайшая дисциплина спасет корпус от разложения и гибели. Встали лагерем по всем правилам Полевою устава. Разбили палатки по ротным линейкам, построили знаменные площадки и ружейные парки, воздвигли шатер походной церкви и соорудили гимнастический городок. Открыли учебные классы для юнкеров и сколотили театральные подмостки. Не забыли про гауптвахту, лазарет и библиотеку. Наметили строевой плац и стрельбище. А вскоре пришлось размечать и лагерное кладбище... Болезни, климат и голод косили людей нещадно.

И все-таки в Голом поле, как и в других палаточных городках Русской армии — в Чилингире, Санжактепе, Кабакджи, на острове Лемнос, — правили гарнизонную службу, строились, молились, учились и ждали приказа в бой. Верили, что смогут освободить Россию от тех, кто прятался за штыками и спинами красноармейских полков и интернациональных батальонов.

Приехала союзная инспекция. Французские генералы ахнули: вместо беженского стана — образцовый войсковой лагерь, полки, батальоны, дивизионы эскадроны, батареи... Даром что без орудий. Они прибыли в Армию, сохранившую знамена и полковые печати, пулеметы и трубы духовых оркестров... А главное — воинский дух и железную дисциплину.

И был парад.

Перед коренастым чернобородым моложавым генералом — Александром Кутеповым — и его штабом шли, вскинув винтовки «на руку», батальоны в шеренгах по восемь. Шли в белых — скобелевских — гимнастерках и в фуражках: марковцы в черно-красных, алексеевцы в бело-голубых, дроздовцы в красноверхих...

Под грустно-бравурные рулады старинных маршей печатали шаг так, что трескался такыр — раскаленная зноем глина. За их спинами остались Крым, Перекоп, Кубань, Каховка, Орел и Воронеж... Походы, рейды, прорывы, ретирадные бои... Еще дальше — окопы германской... Еще дальше — из мглы веков — продолжали тот парад скобелевские, кутузовские, суворовские полки.

Все это было забыто и отринуто до поры на той, на красной стороне. Поэтому последними наследниками всей славы Русской армии были они — не сменившие Георгиевские кресты на красные звезды, погоны на петлицы, а имена Александра Невского, Дмитрия Донского, Александра Суворова, начертанные на бронепоездах, на имена Клары Цеткин, Карла Либкнехта, Розы Люксембург и прочие иноземные святцы. Не их вина, что победили карлы и клары...

Я ставлю тот парад двадцать первого года в один ряд с ноябрьским парадом сорок первого года, когда по Красной площади полки шли из боя в бой. Та же поступь и та же мера величия духа. Галлиполийский парад не снимали в кино, и наблюдали его лишь турецкие мальчишки да старики-аскеры, рубанные еще под Плевной и на Шипке. Парад в Русской армии всегда был зрелищем для толпы и мистерией для посвященных.

И я там был... Не раз проходил мимо галлиполийского берега на борту корабля. Фуражек никто не снимал. И флаг не приспускали. Кто знал, что идем мимо русских могил? Да если б и знали, кто б позволил в 1970-х годах отдавать воинские почести белогвардейцам? Тут и сегодня их не больно жалуют... Зря, что ли, в пионерском детстве распевали: «На Дону и в Замостье тлеют белые кости, над костями шумят ветерки...»?

Господи, неужели такое пели?! Пели... В третьем классе, на уроках пения...

И все-таки один бывший советский офицер сумел выбраться в эти сирые места. Подполковник запаса Владимир Викторович Лобыцын приехал в Галлиполи специально, чтобы разыскать остатки того памятника, который по камню сложили здесь солдаты и офицеры генерала Кутепова. Тот поминальный курган с крестом на вершине разрушило время и землетрясение. Много лет человек с искрой исторической совести вел неутомимую переписку с турецким МИДом, да и российским тоже, в надежде, что чиновники позволят восстановить русский памятник. Он же, Владимир Викторович, сумел добыть и эти бесценные фотографии. Не могу оторвать от них глаза...

Голое поле. Долина роз и смерти. Последний парад... Не сгибая ноги в колене... Мах рукой вперед до пряжки, назад до отказа. Равнение направо! На ладного в белой гимнастерке, перехлестнутой ремнями генерала. На спасенное знамя. На крест, что в вершине каменною шатра

Под марш «Прощание славянки» шли в солдатских рядах прапорщики и полковники, подпоручики, штабс-капитаны, сотники, ротмистры... Шли корниловцы, марковцы, дроздовцы... Шла армия. Русская армия. Она уходила в историю. Не разбегалась врассыпную. Маршировала в батальонных колоннах.

«Взвейтесь, соколы, орлами! Полно юре горевать...»

Потом был короткий вскрик полковой трубы: «Разойдись!» И они разошлись, разъехались, разлетелись по всему свету — от белых скал Босфора до черных болот Африки. Рубили уголь в шахтах Шпицбергена и валили эвкалипты в лесах Австралии, крутили «баранки» парижских такси и пробивали тоннели в юрах Америки... При этом они, офицеры бывшей Императорской и Добровольческой армии, русские мундиры с рук не толкали, а если уж безденежье чужбины и заставляло закладывать ордена и кортики в ломбард, то непременно потом их оттуда выкупали. Впрочем, был случай. В одном парижском ресторанчике официант обслуживал посетителей в парадной форме поручика лейб-гвардии Семеновскою полка. Однажды вечером к нему заглянули двое молчаливых мужчин. Сняли с официанта аксельбант и свили удавку, потом положили перед ним револьвер с одним патроном — на выбор. Поручик, уронивший честь мундира, смыл позор кровью...

В 1989 году некая Катя Филиппова, объявившая себя модельером, стала компоновать из погон, кокард, эмблем, воинских знаков Советской Армии немыслимые клоунские наряды для женщин (!), где на черно-красной фуражке суворовца красовался военно-морской «краб». Она перелицовывала офицерские тужурки в немыслимые жакеты, украшенные артиллерийскими петлицами...

Это было форменное издевательство над военным мундиром Отечества. Еще вовсю функционировало Главное политуправление Советской армии и ВМФ, но ни один возмущенный голос не раздался оттуда, стыдливо промолчала и «Красная звезда». Хотя работы лихой Катюши демонстрировались не только с журнальных разворотов, но и на телеэкране. Промолчали. Скушали. Вот вам и честь мундира.

У Пьера Кардена, который, по мнению одного популярного журнала, «отдыхает рядом с Катиным гардеробом», рука не поднялась сделать маскарадный костюм из деталей французского мундира. Умолчу о творениях иных кутюрье. Слава Богу, что свои мундиры мы носили не от Юдашкина, поправшего все традиции русской военной формы.

В двадцатых годах XX века произошла удивительная, небывалая в истории вещь: упраздненная Русская армия выставила свои посты по всех странах мира Они назывались по-разному: где «обществом офицеров», где «казачьим землячеством», где «военно-историческим кружком», где «кают-компанией»... Но все это были частицы одной армии. Никто не забыл ни номер своего полка, ни год своего производства в первый офицерский чин, ни день полкового храмового праздника, ни фамилию командира, ни имена товарищей. Они держали связь между собой, меж осколками своих полков и своим зарубежным главнокомандующим — генералом Кутеповым, возглавившим в Париже Российский общевоинский союз (РОВС).