Владимир Муравьев - Московские легенды. По заветной дороге российской истории Страница 6

Как только из-за стен Александровского сада заслышится стук копыт и окрики мальчишки-форейтора, толпа преображалась. Все разговоры смолкали, кто дремал у стен Исторического музея, того сейчас же будили, и гораздо раньше, чем карета подъезжала к часовне, большинство опускались на колени и истово крестились. Со всех концов толпы начинали звучать слова молитв, у многих на глазах блистали слезы. Видно, каждую ночь много горя и забот сносила сюда Москва. Едва успеет из кареты выбраться толстый иеромонах в потертой ризе, сотни рук тянутся к карете, и каждому хочется хоть одним пальцем помочь выносить всеми чтимую икону. Кто не может достать до иконы, те стараются прикоснуться хоть до ризы монахов, которые на все стороны усердно кропят святой водой…»

Не только простой народ веровал в помощь чудотворной иконы, но и передовые просвещенные студентки Высших женских курсов, как вспоминает одна из них, «бегали к Иверской ставить свечи иконе перед экзаменами».

У Иверской. Фотография 1920-х гг.

До революции было популярно стихотворение поэта пушкинской поры Е. Л. Милькеева «Молитва Иверской»:

Источник отрады священной и чистой,О жаркие слезы! Без звука, без слов,Я лил их пред образом Девы Пречистой,Пред образом древним, что столько вековЧудесно стоит у заветной твердыни,И в светлых лампадах не гаснет елей,И с верой, с молитвами, дивной святыниУстами касаются роды людей.

И в радости сердца, в мечте непонятной,Я долго пред образом древним стоял,И рдел милосердием Лик Благодатной,И трепетным людям покров обещал.И внутренним голосом нес я моленья:О дай, Непорочная, жизни святой,Дай чистых желаний, дай слез и терпенья,И дум исступленных мятеж успокой!

К Иверской приходили в полной уверенности, что она не останется глуха ни к какой просьбе, как бы велика или мала она ни была. До революции в часовне находилась рукописная книга, в которую желающие вписывали рассказы об исполнившихся по их молитвам Иверской просьбах, когда книга заполнялась, ее заменяли новой, но, замечает современник, «сколько их (то есть исполненных просьб. — В. М.) осталось сокровенными!».

Самые достоверные свидетельства времени — детали и черточки, которые содержатся на страницах художественных произведений. Строки из рассказа И. А. Бунина «Чистый понедельник» говорят, по сути дела, о том же, о чем написано в «Москве православной», но они дают возможность не только увидеть часовню, молящихся, но и почувствовать атмосферу этого заветного московского уголка.

Герой бунинского рассказа только что услышал от любимой женщины, что она оставляет его. Богатый, молодой, удачливый, кутила, прожигатель жизни, нерелигиозный человек, он выходит от нее на улицу утренней, светлеющей бледным светом Москвы, и его влечет туда, куда в его состоянии пошло бы большинство москвичей.

«Шел пешком по молодому липкому снегу — метели уже не было, все было спокойно и уже далеко видно вдоль улиц, пахло и снегом, и из пекарен. Дошел до Иверской, внутренность которой горячо пылала и сияла целыми кострами свечей, стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку… Кто-то потрогал меня за плечо — я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез:

— Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!»

Символом и поэзией народного православия Иверская была и для русской интеллигенции начала XX века.

Москва! Какой огромныйСтранноприимный дом!Всяк на Руси — бездомный.Мы все к тебе придем…

А вон за тою дверцей,Куда народ валит, —Там Иверское сердце,Червонное, горит.

И льется аллилуйяНа смуглые поля.— Я в грудь тебя целую,Московская земля!

Эти строки были написаны Мариной Цветаевой в 1916 году. Религиозные и духовные переживания русской интеллигенции начала XX века сопровождались эстетическими и художественными впечатлениями и получали воплощение в художественных произведениях. К числу таких произведений относится картина «У Иверской» (1916 г.) замечательного живописца Аристарха Лентулова, художника футуристического толка, которая стала одним из лучших произведений его творчества. Несмотря на формалистические элементы, разложение формы, смещение планов, характерные для бубновалетца Лентулова, его картина создает яркий и прекрасный образ московской святыни и передает зрителю ту душевную радость, которую она излучает.

Демонстрация на Воскресенской площади в марте 1917 года. Фотография

В феврале — ноябре 1917 года Иверская часовня оказалась в самой гуще революционных событий. Воскресенские ворота вплотную примыкали к стене здания Московской городской думы, которая после Февральской революции стала центром организации новой революционной власти, в Москве шел беспрерывный митинг. «27 февраля… Воскресенская площадь бурлила толпами народа, — рассказывает в своих воспоминаниях А. Ф. Родин, который все это время находился в Думе и был очевидцем происходящего день за днем. — 28 февраля улицы были неузнаваемы. Они были запружены толпами, которые шли к центру с пеньем „Марсельезы“, с оркестрами, с плакатами: „Долой самодержавие!“, „Да здравствует 8-часовой рабочий день!“, „Долой войну!“… Здание Городской Думы окружено тысячами демонстрантов. Появляются первые группы солдат, покинувших казармы. Обезоруживаются полиция и жандармы, 2 марта на Воскресенской площади — с развернутыми знаменами, под звуки военной музыки дефилируют все полки московского гарнизона».

14 марта на очередном заседании Московской Думы ее член Н. А. Шамин предложил переименовать Воскресенскую площадь в площадь Революции, другой думец — присяжный поверенный В. А. Погребцов, поддержав идею переименования, предложил свой вариант нового названия площади — площадь Свободы. Предложение было Думой одобрено и передано для рассмотрения в одну из комиссий.

Митинги и демонстрации на Воскресенской площади продолжались все лето.

2 ноября 1917 года, в заключительный день наступления красных на Кремль, пулемет белых, установленный на Воскресенских воротах, пытался остановить отряд красных латышей, но был подавлен.

Иверская часовня в революционные дни не закрывалась.

Описывая последствия октябрьских боев в Москве и перечисляя пострадавшие здания, газета «Московский листок» писала в те дни об Иверской часовне: «Иверская часовня пострадала мало. Замечательно, что, как и в 1905 году, пули попали в икону Казанской Божьей Матери. Но как и тогда, пули прострелили лишь стекло рамы, не причинив никакого вреда самой иконе. Две пули попали также в небольшую икону, находящуюся с правой стороны иконы Казанской Божьей Матери. Внутренность Иверской часовни нисколько не пострадала».

Одиннадцатого марта 1918 года коммунистическое правительство во главе с В. И. Лениным переехало в Москву, которая была объявлена столицей республики.

Заняв Кремль под жилье, коммунистическое руководство первым делом запретило свободный доступ в него. Были наглухо закрыты все кремлевские ворота, кроме единственных — Троицких, у которых заняли караул латышские стрелки. На кремлевских стенах между зубцами замаячили фигуры с винтовками.

Прежде Кремль с его общенародными святынями никогда не запирался, в него можно было войти в любое время суток. Лишь дважды за всю свою историю он был недоступен для народа: в Смуту XVII века, когда в Кремле засел Лжедмитрий, и в 1812 году при французах.

Поэтому Иверская часовня — в центре города, под стенами темного запертого Кремля, с ее всегда открытыми дверьми, с горящими свечами, с ее богомольцами — ручейком, то разливающимся до небольшой толпы, то истончающимся до двух-трех человек, но бесконечным и неиссякаемым, воспринималась одними как упрек и вызов, другими — как ободрение и надежда.

На Воскресенских воротах как их обереги еще при постройке были установлены иконы святых покровителей Москвы: Георгия Победоносца, Сергия Радонежского, московских святителей митрополитов Петра и Алексея. Эти образа стояли по правую и левую стороны Святой Вратарницы, словно Ее рать.

В 1918 году для Марины Цветаевой знаком свыше предстал один из них — икона святого Георгия Победоносца. Цветаева пишет стихотворение, которым в ее творчество вошла тема Георгия, затем развившаяся и ставшая одной из главных в ее мировоззрении и жизненной судьбе.

Московский герб: герой пронзает гада.Дракон в крови. Герой в луче. Так надо.

Во имя Бога и души живойСойди с ворот. Господень часовой!Верни нам вольность. Воин, им — живот,Страж роковой Москвы — сойди с ворот!И докажи — народу и дракону, —Что спят мужи — сражаются иконы.

По воспоминаниям первого советского коменданта Кремля — балтийского матроса, члена партии с 1904 года Павла Малькова — видно, какое неприязненное отношение к Москве испытывала с первых же дней своего пребывания в древней столице приехавшая из Петрограда новая власть. Раздражение, видимо, усиливалось еще и тем, что этот переезд был вынужденным и — чего уж тут скрывать — унизительным бегством ради спасения собственной жизни и власти.