Коллектив авторов - Многосторонняя дипломатия в биполярной системе международных отношений (сборник) Страница 6

Несколькими днями позже генерального секретаря ООН принял Сталин. Беседа, в которой также участвовали Молотов и Вышинский, состоялась вечером 15 мая. Сталин начал ее с того, что информировал гостя, что пригласил Молотова, потому что тот «является специалистом по вопросам ООН»[25], одна из тех странных сталинских ремарок, которые были предназначены больше для собственных подчиненных, нежели для иностранных гостей. Ли, пришедший на прием без сопровождения кого-либо из собственных помощников, пустился в долгие объяснения цели своего визита и существа предлагаемой им программы мира. Он напомнил собеседнику, что никогда не наносил ущерба Советскому Союзу и делал все возможное, чтобы положить конец холодной войне. По его мнению, наиболее важным мероприятием, которое могло бы привести к снижению существующей напряженности на международной арене, является встреча лидеров великих держав. Ссылаясь на свою беседу с Трумэном, Ли признал, что ответ американского президента не нес в себе практического содержания и что он также не встретил положительной реакции на свои предложения ни в Лондоне, ни в Париже.

Сталин тоже не проявил энтузиазма в отношении идеи о встрече на высоком уровне, высказав мнение, что для успеха такой встречи нужно проделать большую предварительную работу. Ли ухватился за это замечание вождя, чтобы перейти к своей двадцатилетней программе мира, реализация которой и могла бы способствовать, по его мнению, успеху встречи лидеров великих держав. В этот момент в разговор вступил Молотов, который заявил, что программа Ли имеет тенденциозный характер и защищает точку зрения американского правительства. «Можно было бы взять любой пункт меморандума, – бросил он в лицо Ли, – и убедиться в том, что он излагает скорее американскую точку зрения, чем ту точку зрения, которая могла бы служить основой для соглашения»[26]. Ли, не ожидавший такого обвинения, попытался в качестве аргумента в свою защиту сослаться на критику меморандума со стороны китайских националистов, американцев и других представителей западного лагеря, но Молотов стал разбирать меморандум по пунктам, чтобы доказать свою правоту. Он завершил свой разбор выводом, что «меморандум Ли – это однобокий документ и в той форме, какую он имеет сейчас, он в значительной мере направлен против Советского Союза и выражает по ряду вопросов американскую точку зрения. Именно такое впечатление остается от меморандума», – заключил Молотов[27].

В ответ на такую критику Ли смог лишь произнести: «Что я могу сказать?» Сталин же, который в этой беседе играл роль «доброго полицейского» и не перебивал Молотова, напомнил Ли, что посредник всегда получает удары с обеих сторон, и выразил надежду, что Ли учтет критику при подготовке окончательного текста своей программы. Вождь заявил, что генеральный секретарь международной организации должен встать на защиту прав ООН, нарушаемых некоторыми ее членами. Когда же Ли, на вопрос Молотова, готовы ли США к компромиссу с СССР, выразил сомнение в этом, Сталин закончил беседу словами: «Тогда ничего не выйдет»[28].

Трюгве Ли был явно расстроен результатом этой встречи. Тем не менее, он постарался не показать вида и, делясь впечатлениями о беседе со своим заместителем К. Е. Зинченко, представлявшим в Секретариате ООН Советский Союз, выразил уверенность в доброжелательном отношении в Кремле к идее встречи на высшем уровне. По его мнению, Сталин даже не возражал против своей поездки с этой целью в Вашингтон. В подтверждение этого Ли ссылался на реплику вождя о том, что подготовка к встрече имеет большее значение, чем вопрос о месте ее проведения[29]. Но несмотря на стремление выдать желаемое за действительное, Ли сознавал, что визит в Москву не принес ему ожидаемых результатов. Вскоре же не только его программа мира, но и он сам оказался под огнем критики со стороны Москвы в связи с позицией, занятой им в отношении конфликта на Корейском полуострове.

Война в Корее остается наиболее неоднозначным эпизодом истории ООН. И сегодня не существует единой точки зрения в отношении роли международной организации в этой войне. Американский исследователь П. Кеннеди в своей книге, посвященной ООН, называет Корейскую войну «самой значительной из всех предпринятых ООН операций по восстановлению мира»[30] и первым знаменательным событием в истории организации. Автор другой книги по истории ООН И. Луард считает принятие резолюции Совета Безопасности, одобрявшей участие ООН в войне, «главным событием истории ООН». «Впервые, – пишет он в своей работе, – ООН обратилась к членам организации с призывом выступить в защиту государства, подвергшегося нападению. Это был классический пример претворения в жизнь принципа коллективной безопасности»[31].

Российский исследователь Ю. В. Ванин придерживается, однако, противоположной точки зрения. «Уникальность ситуации 1950–1953 гг. в том, – пишет он во вступлении к своему исследованию о роли ООН в Корейской войне, – что ООН не только стала основным инструментом превращения локального внутреннего конфликта в международный, но и сама оказалась в полной мере втянутой в Корейскую войну. ООН – воюющая сторона! Такого не было за всю историю существования этой организации, призванной как раз предотвращать войны, устранять угрозу разрастания конфликтов, обеспечивать мир, безопасность и суверенные права народов»[32]. Этот критический подход к роли ООН очевиден на протяжении всей его книги.

Вызывает удивление, что несмотря на доступность значительного количества документов, связанных с войной в Корее, включая и документы из российских архивов, которые были рассекречены в последние годы и которые ясно свидетельствуют, что именно северокорейский режим начал военные действия, нарушив границу по 38-й параллели, разделившую страну после окончания Второй мировой войны на две части, некоторые российские историки продолжают сомневаться в том, что послужило началом войны[33]. Они ссылаются на растущее число провокаций, имевших место на границе между Севером и Югом после вывода с Корейского полуострова советских и американских оккупационных войск в 1948–1949 гг. Лидеры противостоявших друг другу режимов в обеих частях Кореи не переставали выступать с призывами к объединению страны даже и при помощи оружия и разрабатывать планы вторжения. В результате этого, напряженность вдоль границы между Севером и Югом была такова, что любой инцидент мог вызвать полномасштабные военные действия. Именно это и случилось, как пишет Ванин, 25 июня 1950 г., когда северокорейская армия отразила вторжение вооруженного контингента Южной Кореи и продолжила его преследование на южнокорейской территории[34].

Даже если принять эту версию событий, трудно не считаться с тем фактом, что к тому времени Корейская Народная Армия (КНА) уже была полностью подготовлена к вторжению, с учетом в том числе и той помощи, которую оказывал северокорейскому режиму Советский Союз. Более того, во время переговоров в Москве с лидером Корейской Народно-Демократической Республики (КНДР) Ким Ир Сеном в апреле 1950 г. Сталин дал окончательное добро на вторжение и тем самым отказался от своих прежних доводов, основывавшихся на неверии в возможность объединения Кореи вооруженным путем под властью коммунистического режима[35]. Даже принимая во внимание тот факт, что советский лидер сделал согласие Пекина одним из условий начала вторжения, сталинское одобрение – это то, чего добивался Ким Ир Сен для осуществления своих планов объединения Кореи.

Как только сообщение о начале военных действий на Корейском полуострове достигло Вашингтона, администрация Трумэна решила обратиться в Совет Безопасности ООН с целью получения поддержки мирового сообщества своим действиям по отражению того, что американские руководители считали агрессией и открытым нарушением Устава ООН. Государственный департамент США известил генерального секретаря ООН Трюгве Ли о северокорейском вторжении и потребовал срочного созыва Совета Безопасности ООН. По мнению американского историка Р. Байснера, госсекретарь США Д. Ачесон стремился получить санкцию ООН действиям, которые США предприняли бы в любом случае. Однако с поддержкой международной организации эти действия приобретали характер многосторонней операции, что было встречено с одобрением американскими союзниками[36].

Но если причины обращения США в ООН с целью отражения агрессии Северной Кореи против Юга достаточно очевидны, то продолжавшийся бойкот Советским Союзом Совета Безопасности даже после того, как там была принята первая резолюция, обвинявшая КНДР в нарушении мира, вызывает недоумение. В своих мемуарах А. А. Громыко, в то время заместитель министра иностранных дел СССР, пишет, что он безуспешно пытался убедить Сталина разрешить советскому представителю вернуться в Совет Безопасности с тем, чтобы предотвратить принятие Советом решений против Северной Кореи[37]. 27 июня, как раз накануне нового заседания, на котором была принята вторая резолюция, одобрившая военные меры по отражению агрессии, генеральный секретарь ООН Ли вместе с заместителем американского представителя в Совете Безопасности Ч. Россом встретили Малика за обедом и между ними состоялся разговор по поводу событий на Корейском полуострове. Малик критиковал резолюцию от 25 июня, называя ее односторонней и незаконной ввиду отсутствия на заседании Совета Безопасности двух постоянных членов – СССР и народного Китая. Тогда Ли пригласил Малика принять участие во втором заседании, которое должно было начаться сразу после обеда. Если бы советский дипломат согласился, неизвестно, какова была бы история этого конфликта, так как Малик наверняка бы наложил вето на любое решение, не соответствующее интересам Москвы. Как вспоминает Росс, Ли мог испортить все дело, и у американца было сильное желание «дать ему тумака»[38]. Но, как бы там ни было, Малик отказался и тем самым спас для американцев задуманную ими операцию по отражению агрессии в Корее под эгидой ООН.