Лев Троцкий - Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война Страница 6

Победа – самый действительный аргумент, и успех – наиболее убедительная рекомендация. Но в чем секрет этой победы и где тайна этого головокружительного успеха?

На эту тему «Речь»[8] писала с укоризной по адресу левых: в Турции разные классы шли де в борьбу с сохранением той иерархии, которая связывает их в хозяйственной жизни страны; экономически господствующие классы удержали в революции гегемонию над народной массой, – отсюда победа.

А «Новое Время»[9] в свою очередь с нравоучительным злорадством выговаривало кадетам: младотурки, не в пример российским либеральным доктринерам, крепко держали де знамя патриотического национализма и ни на минуту не порывали с монархическими и религиозными верованиями народа, – посему и были вознесены.

В политике, как и в личной жизни, нет ничего дешевле морализирования – дешевле и бесплоднее. Это занятие для многих, однако, привлекательно тем, что избавляет от необходимости вникать в объективную механику событий.

Чем объясняется поразительная победа младотурок – победа почти без усилий и жертв?

По своему объективному смыслу революция есть борьба за государственную власть. Эта последняя непосредственно опирается на армию. Поэтому всякая историческая революция ставила ребром вопрос: на чьей стороне армия? – и так или иначе разрешала его. В турецкой революции, – и это составляет ее индивидуальную физиономию, – сама армия выступила носителем освободительных идей. Новым общественным классам не только не приходилось преодолевать военное сопротивление старого режима, наоборот, им оставалось лишь играть роль сочувственного хора при революционном офицерстве, которое вело за собою против султанского правительства солдатские фаланги.

По своему происхождению, по своим историческим традициям Турция – военное государство. И в настоящее время она по относительной численности своей армии стоит впереди всех крупных европейских государств. Многочисленная армия требовала многочисленного офицерства. Часть его пополнялась из унтер-офицеров путем выслуги. Но Ильдиз{8}, при всем своем варварском сопротивлении запросам исторического развития, вынужден был хоть до некоторой степени европеизировать свою армию и открыть в нее доступ интеллигентным силам. Они не заставили себя ждать. Ничтожество турецкой индустрии и молодость городской культуры почти не открывали турецкой интеллигенции иного поприща, кроме офицерской или чиновничьей службы. Таким образом, государство в собственных недрах организовало боевой авангард слагавшейся буржуазной нации: мыслящую, критикующую, недовольную интеллигенцию. В последние годы волнения шли в турецкой армии непрерывно: из-за неуплаты жалованья, из-за задержек в чинопроизводстве. Войска овладевали телеграфной станцией и вступали в непосредственные переговоры с Ильдизом. Султанская камарилья неизбежно уступала. Таким путем полк за полком проходил школу возмущения.

После успеха восстания многие европейские политики и публицисты с таинственным видом рассуждали о гениально задуманной великой всепроникающей организации младотурок. В этом наивном представлении выразилось лишь фетишистское суеверие пред успехом. На самом деле революционные связи между офицерами, особенно с гарнизонами Константинополя и Адрианополя, были крайне недостаточны. По признанию самих Ниази-бея и Энвер-бея,[10] восстание прорвалось в такой момент, когда младотурки были к нему «совершенно не готовы». Но на выручку пришла автоматическая организация самой армии. Стихийное недовольство голодных оборванных солдат естественно толкало их на сторону политически оппозиционного офицерства, и, таким образом, механическая дисциплина армии естественно превратилась во внутреннюю дисциплину революции.

К восстанию армии присоединилось разложение бюрократического аппарата. В книжке бывшего сербского министра Владана Георгиевича мы встретили указание на то, что в начале восстания каймакамы и мутессарифы{9} трех македонских вилайетов побуждали население посылать в Ильдиз телеграфные петиции о восстановлении конституции 1876 года[11]{10}. При этих условиях Абдул-Гамиду ничего не оставалось, как предложить себя в почетные председатели комитета «Шура и Умет» («Единение – и прогресс»).[12]

По своим задачам (экономическая самостоятельность, национально-государственное единство и политическая свобода) турецкая революция представляет собою самоопределение буржуазной нации и в этом смысле примыкает к традициям 1789 – 1848 г.г..[13] Но исполнительным органом нации явилась армия, руководимая офицерством, – и это сразу придало событиям планомерный характер военных маневров. Было бы, однако, чистейшей нелепостью – а в ней повинны многие – видеть в турецких событиях июля прошлого года простое пронунциаменто и ставить их на одну доску с каким-нибудь военно-династическим переворотом в Сербии. Сила турецкого офицерства и тайна его успеха не в гениальном организационном «плане», не в дьявольской конспирации, а в активном сочувствии передовых классов: купечества, ремесленников, рабочих, части чиновничества и духовенства, наконец, деревни в лице крестьянской армии.

Но все эти классы, кроме своего «сочувствия», несут с собой свои интересы, требования и надежды. Все долго подавлявшиеся социальные страсти выступят наружу именно теперь, когда парламент создал для них центр устремления. Горько разочаруются те, которые думают, что турецкая революция уже закончилась. И к числу разочаровавшихся будет принадлежать не только Абдул-Гамид, но, по-видимому, и младотурецкая партия.

На первой очереди стоит национальный вопрос. Национально-религиозная пестрота турецкого населения создает могущественные центробежные тенденции. Старый режим думал преодолеть их механической тяжестью армии, набираемой из одних мусульман. Но на деле он привел к распадению государства. В одно лишь царствование Абдул-Гамида Турция потеряла: Болгарию, Восточную Румелию, Боснию и Герцеговину, Египет, Тунис, Добруджу. Малая Азия фатально подпадала под экономическую и политическую диктатуру Германии. Накануне революции Австрия собралась строить дорогу через Новобазарский санджак, пролагая себе стратегический путь к Македонии. С другой стороны, Англия – в противовес Австрии – прямо выдвинула проект македонской автономии… Расчленению Турции не предвиделось конца. Между тем, обширная и единая в хозяйственном отношении территория является необходимой предпосылкой развития промышленности. Это относится не только к Турции, но и ко всему Балканскому полуострову. Не национальное разнообразие, а государственная расщепленность тяготеет над ним, как проклятие. Таможенные линии искусственно разрезают его на части. Происки капиталистических держав переплетаются с кровавыми интригами балканских династий. При сохранении этих условий Балканский полуостров останется и впредь ящиком Пандоры.[14] Только единое государство всех балканских национальностей на демократическо-федеративных началах – по образцу Швейцарии или Северо-Американской республики – может внести внутреннее умиротворение на Балканы и создать условия для могущественного развития производительных сил.

Младотурки, однако, решительно отвергают этот путь. Представители господствующей национальности, имеющие за себя национальную армию, они хотят быть и оставаться националистами-централистами. Их правое крыло последовательно отвергает даже провинциальное самоуправление. Борьба с могущественными центробежными тенденциями делает младотурок сторонниками «сильной центральной власти» и толкает их к соглашению с султаном quand meme. Это значит, что, как только в рамках парламентаризма развернется клубок национальных противоречий, правое крыло младотурок станет открыто на сторону контрреволюции.

За национальным вопросом идет социальный.

Во-первых, крестьянство. Отягощенное милитаризмом, полукрепостное, в одной пятой своей части безземельное, оно так или иначе предъявит еще новому режиму свой счет. Между тем, только македонско-адрианопольская организация (болгарская группа Санданского) да армянские революционные организации (дашнакцаканы и гинчакисты) выдвигают более или менее радикальные аграрные программы.[15] Что же касается господствующей младотурецкой партии, в составе которой не последнее место занимают беки-помещики, то она в своей национал-либеральной слепоте начисто отрицает существование крестьянского вопроса. Младотурки, очевидно, надеются, что обновление администрации плюс формы и обрядности парламентаризма сами по себе удовлетворят мужика. Они весьма ошибутся. Недовольство деревни новым строем, кроме того, неизбежно отразится на крестьянской по составу армии. Самосознание солдат за последние месяцы должно было значительно возрасти. И если партия, опирающаяся на офицерство, ничего не дав крестьянам, начнет подтягивать дисциплину в армии, может легко статься, что солдаты выступят против своих офицеров, как раньше офицеры выступили против Абдул-Гамида.