Владимир Романовский - Скандальный путеводитель по экономике Страница 6

Несмотря на пальбу, политические движения не замедлили темп, и в России сделалась революция. Когда она закончилась, возникли непонятки с защитой родины. Нужно ли продолжать защищать, или можно не защищать? И от кого?

Большинство людей, не имеющих отношения к власти, склонны были думать, что не нужно. Воспользовавшись этим, две партии, не дожидаясь выборов, устроили переворот, объявив предыдущее правительство, частичными членами которого они являлись, вне закона. Еще некоторое время спустя одна из этих партий исключила из игры другую, и в связи с этим дело защиты родины плавно перетекло в гражданскую войну на ее, родины, территории. В этот момент союзники свергнутого правительства, возможно впервые в истории, проявили лояльность, вспомнили вдруг о чести и долге, и стали ему, свергнутому, помогать восстановиться, но из этого ничего не вышло.

Когда и эта война закончилась, первое в мире атеистическое правительство, произошедшее от обезьян, первым испытало принципы Призрачного Производства в условиях одной отдельно взятой страны, предварительно уничтожив физически несколько миллионов тех, кто не был согласен с такой постановкой вопроса, а также тех, кто под горячую руку попался, или же выглядел так, как будто мог, в принципе, быть не очень согласен.

Поскольку правительство было атеистическим и исповедовало материализм, духовные устои отвергли сразу и до конца. В идеал было возведено исключительно материальное – призвали стремиться к набитию желудков всех без исключения граждан и к постепенному приходу к распитию чая с лимоном на веранде индивидуального дворца всеми гражданами. При этом ничего не было сказано о том, кто этот дворец будет убирать и следить за санузлами. Стиль постройки дворцов вначале предполагали татлинский, прогрессивный, но потом решили, что лучше пусть будет неоклассицизм. По проектам Татлина строить было нельзя. Татлин ничего не знал о зависимости устойчивости здания от расположения несущих конструкций.

Вспомнили лубочную картинку из эпохи Индустрии. Стоит, мол, безработный, демонстрирует, держит в руке плакат, а на плакате написано – "хочу работать". На самом деле он, конечно же, хочет, чтобы у него было много денег и чтобы все его уважали, даже его жена. А собственно выполнять простейшие операции на каком-нибудь конвейере он не очень хочет. А кто хочет? Тем не менее появилась фраза "право на труд", и идея, заключенная в ней, ханжеской, доведена была в конце концов именно в России до полного абсурда – идея всеобщей ежедневной и круглогодичной занятости. Идея эта так глубоко оказалась вбита в сознание человечества, настолько воспринималась как нечто само собой разумеющееся, что нежелание кого-нибудь из потомков обезьян жертвовать во имя этой идеи как минимум сорока часами своего времени каждую неделю стало приравниваться в России к уголовному преступлению. При этом пролетарии всех стран были братья и так далее.

Помимо прочих забавных аспектов, человек отличается от животных еще и тем, что в условиях группового существования не каждой особи нужно добывать себе пищу, что и позволяет человечеству открывать для себя другие области деятельности. В аграрных странах, даже в античную эпоху, достаточно было, при правильной организации, подписать на производство жратвы, одежды, и градостроительства половину трудоспособных мужчин. Индустрия, и особенно аграрные реформы Бель-Эпокь, снизили цифру до двадцати процентов. Это никак не соответствовало идее всеобщей занятости. В России не было тогда, в тридцатые годы, ни компьютеров, ни, по большей части, драндулетов, не было сложных, запутанных финансовых систем, а культурную агитацию, да и вообще любую социальную деятельность, правительство взяло на себя. Чем же занять население? А тут еще феминизм дал себя знать очередным всплеском – женщинам тоже следует работать. То есть, им тоже нужно занятие искать.

Таким образом, Призрачное Производство началось в России в условиях типа "играем без декораций". Россия любит такие вещи, любит трудности и театральность, с ними связанную. Это ведь сегодняшнему клерку, и в России тоже, легко делать умный вид, сидя за компьютером и нажимая время от времени на клавиши. А пусть бы он попробовал сделать умный вид без компьютера, без телефона – на ровном месте. А каково было начальству? Ему, начальству, нужно ведь приказы сочинять, задания подчиненным давать – а какие? Чего делать-то?

Большое количество народу пристроилось на первых порах на заводы, в милицию, на почту, в театр. Кого-то ловили и изолировали, или расстреливали, это освобождало квартиры и еду для остальных. Но все равно выглядело все это глупо. А тут еще деревня в город побежала от голода. Там, в деревне, организовали колхозы (типично призрачно-производственная придумка), и насадили принцип – чтоб все были заняты с утра до вечера, и от этого на полях будет все расти. Все стали делать вид, что заняты. То, что должно было расти, сделало вид, что растет. Результаты известны.

Появились уникальные фразы и термины, отличающие русский призрачно-производственный стиль от остальных призрачно-производственных стилей – "имитация бурной деятельности", "пятилетний план", "ударник", "герой социалистического труда", "функционировать", "тунеядство" (т.е. еда втуне, за дарма, не жертвуешь своим временем, не соблюдаешь ритуал). А деньги платили, конечно же, как везде, только тем, кто ритуалы соблюдал. О фиговых листках вроде "пособия по безработице" никто в правительстве и слышать не хотел.

Интересная дисциплина появилась – научный атеизм. Оно, понятно, храмы атеистической религии по всему миру стоят, и, к примеру, научный диплом сегодня практически невозможно получить нигде, не провозгласив несколько раз свою преданность этой идее. Но теологическую отрасль этому придумали именно в стране, первой вступившей в Призрачное Производство.

Всеобщая якобы-грамотность, гордость нашей эпохи, в России проявилась своеобразно. Во всех больших городах планеты ругают правительство, поскольку оно, правительство, все делает не так. В России же все знают, что нужно делать на самом деле. И об этом говорят. Это не свойство народного темперамента, вовсе нет, это лингвистическая культурная традиция. При Сталине, к примеру, большинство населения совершенно точно знало, что правительству следует быть жеще, что нельзя проявлять ему, правительству, такую мягкость альтруистскую, не до того сейчас, время горячее, что врагов надо давить как можно яростнее, недостатки выявлять интенсивнее на местах, за недостаточную интенсивность расстреливать, и обо всем сообщать, куда надо. Меньшинство также точно знало, что нужно было следовать заветам Ленина, не допускать к власти Сталина, что все исказили и извратили. Редкие недобитые интеллигенты и даже дворяне точно знали, что нужно было сначала идти на Москву, а Сибирь временно подарить Китаю, или же сворачивать военные действия за границей, а землю отдать народу, чтобы не допустить большевиков к власти. Все это совершенно не значит, что большинство собиралось баллотироваться на государственные посты, меньшинство – выходить на демонстрации протеста, а недобитый элемент – добывать оружие и идти свергать власть. Традиция ведь, повторяю, лингвистическая, несмотря на то, что на меньшинство поступали доносы, и представителей этого меньшинства иногда подвергали репрессиям и депрессиям. Иногда вместе с доносчиками, для ровного счету и под настроение.

Все это делалось на фоне общенационального ежедневного бесполезного труда, и редко кому приходило в голову, что труд этот трудом вовсе не является. То есть были, конечно же, и стройки, и посевы, и текстиль, хотя и там, с благословения Призрачного Производства, дело обстояло не то, чтобы очень хорошо, организация была никакая, никаких стимулов, помимо возможности быть посаженным или расстрелянным, не было. Стройки шли не очень быстрыми темпами, сеяли и убирали неспоро, с огромными потерями, текстиль выпускали дрянной. Количество рабочей силы, занятой во всем этом, и действительно что-то производящей, редко превышало обычные призрачно-производственные двадцать процентов от общего числа.

Одна из истин, которую по глупости ли, по невежеству ли, не учли большевики – Призрачному Производству ни в коем случае нельзя позволять внедряться до конца в действительно важные, реальные отрасли – в сельское хозяйство, в текстильную промышленность, в градостроение, поскольку какими бы ни были идеалы правительства и народа – дворцы для всех или для немногих – населению все-таки нужно чем-то питаться, во что-то одеваться, и где-то жить. Цифрами и докладами сыт не будешь.

После очередной позорной глобальной глупости, отвратительной и страшной, известной сегодня, как Вторая Мировая Война, Советский Союз, поколебавшись, стал постепенно отказываться от полной изоляции от остального мира. Это нормально – людям хочется общаться с себе подобными. Уровень сельскохозяйственной и текстильной промышленности остальных стран поразил советских людей. Вместо цифр на полях Франции зрели персики. Без всяких докладов об успехах, фермеры Аризоны кормили своей продукцией полмира. А уж одевались к западу от Бреста так, что даже самые идеологические русские глаза полезли на лоб от зависти и обиды.