Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2001) Страница 6

Биографам Федора Михайловича практически неизвестны факты общения писателя с иными католическими или протестантскими священнослужителями. В исследованиях биографии и в творческих зарисовках писателя трудно найти иную, столь характерную фигуру, сопоставимую с этим значимым в религиозных кругах Ревеля деятелем. Поэтому властного, внешне благочестивого проповедника Хууна можно достаточно обоснованно считать прототипом Великого Инквизитора.

Ревельские страницы жизни Достоевского далеко не исчерпываются связью образов гернгутера Хууна и Великого Инквизитора. Множество прототипов из ревельского общества нашли впоследствии воплощение в произведениях романиста. Это — и Картузов, ставший Лебядкиным в “Бесах”, девушка Елизавета — Соня Мармеладова, персонаж “Преступления и наказания”, врач Виклер в лице доктора Рутеншпица в “Двойнике”, барон Майдель в образе барона Вурмергельма из “Игрока”... В книгах Достоевского — сама жизнь. Впечатления молодости ожили в произведениях, созданных на протяжении всех последующих лет. Таков характерный штрих его литературного творчества.

П р и м е ч а н и я

Гернгутерство, гернгутеры — религиозная община, движение в Германии, получившее название по названию поместья Гернгут (Herrnhut) графа Н. фон Цинцендорфа, в котором нашла пристанище группа “богемских братьев”, бежавшая в 1722 году от притеснений римско-католической церкви. К 1729 году Цинцендорф упорядочил проповедническую деятельность “о пришествии через веру от Иисуса Христа свободы для человечества”, проще говоря, об искупительной жертве Христа. Под влиянием графа богемские, или моравские, братья признали аугсбургское исповедание. В это же время (1729—1730) первые эмиссары гернгутеров прибыли в Ливонию и в Ревель, который в 1736 году посетил лично Цинцендорф. Здесь он нашел поддержку у симпатизирующих учению пиетизма представителей местной немецкой знати и у некоторых влиятельных лютеранских пасторов. Например, в лице пресвитера ревельского Домского собора Миквица (C. F. Micwitz, 1696—1748). В 1741 году было создано ревельское братство гернгутеров. Движение распространилось также в Лифляндии (южная Эстония) и на острове Эзель (Сааремаа). Несмотря на попытку получить в Санкт-Петербурге поддержку, в 1743 году императрица Елизавета Петровна под влиянием иерархов лютеранской церкви запретила братство, насчитывавшее к тому времени, по некоторым данным, свыше 11 тысяч членов. После десятилетий затишья гернгутерство получило новый толчок после манифеста Екатерины Второй (1763), открывшего российские границы для иностранцев. К 1818 году движение насчитывало почти 22 тысячи человек. Во многом по требованию лютеранской церкви их деятельность была несколько ограничена в 1832 году. Тем не менее недовольство крестьян лютеранскими пасторами-немцами продолжало расти. Оно стало причиной роста движения гернгутеров. Другой возможностью для недовольных стал переход в православие. Это стремление в 1841 году тоже обрело характер религиозного движения. К этому времени в одной эстонской части Лифляндии насчитывалось 49 (!) молитвенных домов гернгутеров, принявших православную веру. Все это вызывало открытую ненависть и лютеранских священников, и проповедников-гернгутеров. Пастор Яннау из Лайского прихода Дерптского уезда называл перешедших в православие “паршивыми овцами”, “полуверниками”, “русскими змеями” и т. п. О таком непримиримом отношении наверняка был наслышан и Ф. М. Достоевский во время посещений Ревеля.

В наши дни гернгутеры активно действуют среди паствы и клира Эстонской Евангелической Лютеранской Церкви (ЭЕЛЦ), легализовавшись в 1990 году под названием Эстонского Евангелического Братства.

Богемские братья (моравские или чешские братья) — основанное в 1457 году религиозное движение сектантского толка стало продолжением радикального крыла гуситов. Впоследствии в XVIII веке многие из богемских братьев полностью перешли в лютеранство. Это движение послужило основой для гернгутеров.

Пиетизм — протестантское движение в Германии XVII—XIX веков. Толчок получило от католических мистических учений и требований строгой протестантской морали, испытывая влияние клерикальных кругов Голландии и Англии. В движении, так и не обретшем своего цельного религиозного учения, практиковались жесткая критика действующих догм и нравов лютеранской церкви, наблюдение за строгим исполнением требований лютеранской религиозной морали. Из-за ханжеского и лицемерного поведения некоторых сторонников пиетизма эпитет “пиетист” некоторое время нес для критиков отчетливо негативный и даже издевательский смысл. Пиетизм в прошлом получил также распространение в Прибалтике, и его носителями стали гернгутеры. Пиетистом был также основатель гернгутерства граф Цинцендорф.

Е.Стариков • Россия: «время Лемминга» (Особенности национального суицида) (Наш современник N11 2001)

Евгений Стариков

Россия: “Время Лемминга”

(Особенности национального суицида)

Живут на свете такие интересные существа — лемминги. Эти маленькие грызуны из подсемейства полевок в некоторые годы размножаются в огромных количествах и предпринимают далекие миграции. Конечная цель этих миграций — самоубийство. Безобидные маленькие существа, служащие пищей для многих хищников, во время своего исхода за смертью сметают на своем пути все живое, чтобы с маниакальным упорством добраться до норвежских фиордов и огромными многомиллионными потоками обрушиться со скал в ледяные воды океана.

Талантливый русский писатель Александр Громов, творящий в жанре социальной фантастики, опубликовал три года назад роман “Год Лемминга”. Проблемный узел, вокруг которого завязывается вся ткань фантастического повествования — неожиданный рост в геометрической прогрессии числа самоубийств по всей Земле, Непонятен принцип “отбора” самоубийц: добровольно расстаются с жизнью и бомжи и преуспевающие бизнесмены, мужчины и женщины, причем без видимых причин. Отгадка оказалась простой и, в соответствии с жанром романа, сугубо фантастической: накладывали на себя руки морально нечистые люди — от явных мерзавцев вплоть до безобидных бездельников-паразитов. Род людской в силу неведомого механизма самоочищался от человеческого балласта.

Россия вот уже десять лет переживает “время Лемминга”, но, в отличие от фантастического сюжета, в российской реальности от самоубийств гибнут отнюдь не мерзавцы, а скорее наоборот. По числу погибших “не своей смертью” самоубийцы в России стоят на первом месте, двукратно превышая по численности погибших от умышленных убийств. А ведь по числу умышленных убийств в расчете на 100 тысяч человек Россия превосходит США в 3,2 раза и стоит на втором месте в мире после Южно-Африканской Республики.

До последнего времени по уровню суицида (количество самоубийц на 100 тыс. населения) в мире лидировала Венгрия. Дело в том, что, по наблюдениям этнопсихологов, угро-финны (к которым относятся и венгры) имеют, как правило, традиционно высокий уровень суицида. Но вот в 1999 году Россия делает решительный рывок и отбирает у Венгрии это малопочетное место. Теперь мы первые в мире по числу самоубийц на 100 тыс. населения (а возможно, и по их совокупной численности — просто никто не подсчитывал число самоубийц в Китае).

Уровень самоубийств является одним из важнейших социологических показателей степени благополучия данного общества. Предельно-критическое (пороговое) значение в мировой практике — 20 суицидов на 100 тыс. населения (“Социс”, №4/98, с. 90). В 1994 г. Россия превысила критическую массу в 2 раза, а в 1999-м — в 3,3 раза. Такие цифры свидетельствуют уже не о болезни, а о смертельной агонии общества. Социальные условия, созданные в современной России, оказались, как выражаются патологоанатомы, несовместимыми с жизнью: за десятилетие реформ полмиллиона россиян наложили на себя руки. Это только учтенные статистикой так называемые “истинные суициды”. Но есть еще и “скрытые суициды”. Скрытым суицидом считается поведение, сознательно связанное с повышенным риском и часто приводящее к как бы “случайной” смерти. Среди прочих вариантов сюда относят рискованное вождение автомобиля, злоупотребление алкоголем и наркотиками. По этим позициям Россия также лидирует в мире. Многие социологи рассматривают безумный российский рост алкоголизма как проявление национального суицидального комплекса, т. е. стремления к национальному самоубийству. По крайней мере, не надо быть социологом, чтобы понять очевидную вещь: алкоголизм и наркомания — тоже способы “убежать”: не знать, не видеть, не слышать, не чувствовать. Самоубийство — лишь логичное завершение этого стремления к бегству от того страшного мира, который сотворили на развалинах России “молодые реформаторы”. С 1991-го русских превратили в леммингов, и “время Лемминга” не завершено этим “славным десятилетием”, оно продолжается по нарастающей, плавно перетекая в третье тысячелетие.