Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2002) Страница 6

В городе Умань еще до революции были построены огромные бетониро­ванные подземные хранилища для армейских складов. Мы оставляли их в 1941-м невзорванными, и немцы во время оккупации использовали их в своих целях. Все они были заполнены продовольствием для немецкой армии. Вывезти такое огромное количество они не успели, поэтому в поспешности взрывали перекрытия сводов, и продовольствие оказалось под плитами бетона. После отхода немцев местные жители начали разбирать обрушенную арматуру и вытаскивать деликатесные продукты. Ринулись туда и обозники с тыловиками. Двое наших тоже поехали и сумели откопать ящик с металлическими банками консервированного винограда и слив, коробку с плавлеными сырками, каких мы и не знали в то время в нашей державе. Даже был сыр в больших тюбиках, вроде зубной пасты. Была тушенка и рыбные консервы. Только бутылки шнапса все под тяжестью бетона пропали безвозвратно. Пару дней мы не прибегали к еде из походной кухни, пользуясь немецкими трофеями. Но всему приходит конец. Остались только мятые металлические банки с виноградом. Смыв с них грязь, один из наших, писарь Борис Евдокимов, разложил их в вещевые мешки и взял в поход. Под городом Брацлавом остановились перед взорванным мостом. Вся пехота с пулеметами переходила по пешеходной кладке на металлических тросах. Питались мы теперь по “бабушкиному аттестату”: на десерт открывали железную банку, пробив в ней ножом отверстие. Но из-за вмятости стенок она фонтанировала до потолка. Научились быстро переворачивать над миской и таким образом спасать компот…

Примерно 25 или 26 марта мы прибыли в полночь в одно украинское село и остановились на постой до утра. Населяли его не украинцы, а чисто русские, давно выселенные еще императрицей Екатериной Великой за отстаивание своей веры. В комнате было чисто прибрано, хозяйка оказалась весьма любезной и предложила мне отдохнуть на кровати, но я не мог это сделать, поскольку давно не мылся и знал, что заимел много вшей. Поэтому в изнеможении сидел на лавке. В избе топилась печурка кукурузными кочерыжками, и их нужно было подкладывать регулярно. В дверь снаружи вошла телефонистка Дуся и спросила: “Товарищ ноль третий, тут будэ штаб?” Я ответил утвердительно, и она шагнула в комнату с катушкой провода впереди себя и телефонным аппаратом на лямке через плечо. Шагнула и — упала, зацепившись за порожек двери. Упала на живот с катушкой и не поднимается. Я подумал, что она ушиблась виском о металлическую катушку и потеряла сознание. Писарь Евдокимов подхватил ее под руки и усадил на лавку. Потом сам подсоединил телефон, проверил связь с комбатами и приспособил телефонную трубку Дусе у уха на тесемочной петельке. Телефонистка спала беспробудно, и Борис Евдокимов решил подшутить над нею, так как она все отрицала, что может спать на дежурстве.

Для этого он полез рукою в камин русской печки и смазал палец сажей, после чего подрисовал Дусе “усы” и “бородку”. Через минуту зазуммерил телефон, и она тут же ответила: “Сосна” — слухае”. Борис взял у хозяйки зеркало на столе и поднес к ее лицу. Увидев свое разрисованное отражение, телефонистка расплакалась и обратилась ко мне с жалобой: “Почему сержант Евдокимов издевается?..” Посыльные рассмеялись от души, хотя многие спали. Я приказал Борису подменить на телефоне Дусю, а ей посоветовал выйти во двор и там чистым снегом вымыть лицо. Вернулась она, раскрасневшись от снега, и принялась вполголоса “мурлыкать” песню. Одна из них была у нее особенно популярной. За время оккупации они многому научились у немцев, в том числе и немецким песням. Это была весьма известная песенка “Лили Марлен”. Пела она ее с успехом на трех языках: немецком, украинском и русском, чередуя куплеты…

1993 год. Ольховатский район Воронежской области. Здесь формировалась родная дивизия. Однополчане собрались по случаю 50-летия вручения дивизии боевых знамен. Четвертый справа во втором ряду — А. З. Лебединцев

*   *   *

О подвигах гвардейца Мальцева рассказывает наш постоянный автор, ветеран войны Владимир Павлович Виноградов.

За сорок дней пребывания Николая Мальцева непосредственно на передовой его наградили тремя орденами — Красного Знамени, Отечественной войны I степени и Красной Звезды — и двумя медалями “За отвагу”. В первый бой в воздухе он вступил в 17 лет, последний закончил чуть старше 18-ти.

Девятиклассник саратовской школы Николай Мальцев с 8 октября 1943 года, когда ему исполнилось 17 лет, с нетерпением ждал повестки из военкомата, хотя и отец, бетонщик военного завода, и мать, и сестра Мария встречали письмоносца с тревогой. Они уже получили извещение о гибели Колиного брата Анатолия, защищавшего Севастополь, но муж Марии, летчик, продолжал сражаться с фашистами. Николай же рвался на фронт защищать Родину и отомстить за брата.

Часть Анатолия Мальцева прибыла на Крымский полуостров из Ирана. Брат условно сообщил о месте новой службы: “Обязательно откопаю велосипед Николая, зарытый во дворе дома, где он жил с Марией до нашествия немцев”. Николай спрятал его от крымских татар, начинавших террор против русского населения. Овчарку Индуса подарил пограничникам.

5 ноября Николаю вручили повестку, и отец сказал: “Собирай, мать, сына на войну!” Его направили в Качинскую авиашколу. Однако два месяца спустя Сталин приказал: курсантов, не имевших десятилетнего образования, учить на авиамехаников. Что ж делать? Николай стал авиамехаником и через месяц был направлен на 1-й Белорусский фронт, в 96-й гвардейский отдельный авиаштурмовой полк, к самолетам Ил-2, “черной смерти”, как прозвали немцы грозный штурмовик.

Парня избрали комсоргом эскадрильи, а спустя две недели, когда в боях выбили большую часть воздушных стрелков, комэск, капитан Желтов, сказал ему: “Завтра летишь стрелком с Захаровым”. 16 апреля 1944 года состоялся его первый полет  на штурмовку врага в район Варшавы. Снизу по ним били зенитки, сверху и сзади налетали “мессершмитты”.

— Я начал отстреливаться, — вспоминает Мальцев. — Старший лейтенант Захаров кричит: “Коля! Стреляй короткими, впереди еще бои, не хватит патронов”. А я шуровал вовсю. Думал: не выпущу хоть одну пулю, немец взамен выпустит в меня. Мы сделали четыре захода, сбросили бомбы, стреляли из пушек по танкам и живой силе. Вышли из пике и взяли курс на аэродром. Поднялись на тысячу пятьсот метров, и тут снова набросились “мессеры”. Я стрелял остатками боезапаса. Фашист с хвоста пробил плексигласовый купол, патроны кончились, но пришли на помощь два Яка-3, завязали бой с “мессерами” и дали нам уйти. Этот бой я запомнил на всю жизнь. 22 апреля вылетели семью “Илами” на предместье Варшавы Прагу — разбомбить железнодорожный мост.

Высота пять тысяч метров. На нас набросилось десять “фокке-вульфов”. Мы заняли круговую оборону, но они разбили наш строй. Наши три самолета, звено, откололись от своих и пошли на снижение. Мы пикировали столь стремительно, что “ф-в” отстали. Первой бомбой Герой Советского Союза Филатов поразил мост, а мы его добивали и штурмовали автобронеколонну. За два захода с высоты сто—сто пятьдесят метров подбили три танка, восемь автомашин и расстреляли до сотни солдат. А 1 мая, после второй штурмовки за день, другой мой пилот, лейтенант Коробов, увидел “мессеров” и крикнул: “Коля! Береги патроны, пригодятся. А теперь дело за тобой!” Я поймал в прицел фашиста, нажал гашетку и стрелял, пока не увидел черный дым.

— Тут я поймал второго в прицел, — продолжал рассказывать Мальцев, — нажал гашетку, а патронов нет. Вдруг — удар по кабине! Купол слетел. Что-то кричит Коробов. Я потерял сознание от ранения в голову. Коробов посадил машину. Очнулся я в медсанбате, на санпоезде привезли меня аж в Пензу. За сбитый “мессер” Коробова наградили орденом Красного Знамени, а меня — Отечественной войны I степени.

В госпитале Мальцев пролежал 18 дней, немного подлечился и — рванул на фронт, вместе с авиамотористом, младшим сержантом Сергеем Коротковым. По дороге решили заскочить в Саратов, показаться родным Мальцева. Но в Ртищеве ребят сняли с поезда. Комендант: “Кто? Куда? Откуда?” Документов не было, посадили на гауптвахту, а на другой день под конвоем — в Татищевские лагеря.

Вели их по Рабочей улице Саратова. Мимо родного дома Мальцева. Конвоир не пустил ни на минутку. Николай пытался рассмотреть в окнах родителей, но не увидел. Привели на пересылку. Приезжали “покупатели” из разных родов войск, но ни одного из авиации. Кормили плоховато. Мальцев проел куртку и унты, силы истощались. Приехал капитан под хмельком. “Танкисты есть?” Отозвались трое. “Мне надо пятнадцать человек”. Мальцев с Коротковым пошептались. Капитан заметил и спросил: “Что ждете? Гитлеру скоро капут. Поехали со мной Берлин брать”. Ребята записались, погрузились в теплушки и на третий день оказались в Верхнем Уфалее, в 29-м учебном танковом полку. “Сколько будем учиться и когда на фронт?” — “Месяца через три”. Настроение унылое. “Прокантуемся с полгода, и кончится война”.