А Кони - Совещание о составлении устава о печати Страница 6

Сводя всё мною сказанное, нахожу, что по отношению ко всем книгам и брошюрам, за исключением, быть может, подлежащих духовной и медицинской цензуре, предварительная цензура должна быть заменена карательною в судебном порядке, с соблюдением точно установленного срока для получения разрешения на выпуск издания из типографии.

Я не могу согласиться ни с предложением ограничить срок рассмотрения книг 24 часами, ни с предложением освободить их вовсе от такого рассмотрения, предоставив цензурным органам и прокуратуре усматривать преступление в уже выпущенной в свет книге. Отменяя стеснения предварительной цензуры, установляя явочный порядок, упраздняя залог и сводя статью 140 к минимальным размерам, следует снабдить карательную цензуру по суду действительными средствами для осуществления своего назначения.

Свобода печати не должна состоять в устранении всяких условий, необходимых для осуществления уголовной репрессии, иначе печатное слово сделается орудием посягательств, нетерпимых в культурном обществе и разлагающих его возбуждением дурных страстей и низменных инстинктов. Поэтому надо дать органам государства возможность своевременно предотвратить появление книг или брошюр, сеющих смуту, оскорбляющих нравственность или призывающих к преступлению и его прославляющих.

Нельзя думать, что такая недопустимая книга не будет иметь никакого влияния потому, что компетентные власти, узнав о ней, успеют ее задержать и начать уголовное преследование в то время, когда разойдется лишь несколько экземпляров. Не надо забывать, что книга или брошюра может быть предназначена к раздаче и притом в больших количествах, что она в день выхода в свет полетит во все концы России по линиям железных дорог и что ей могут предшествовать рекламы и возбуждающие особое любопытство извлечения.

Поэтому задержание ее после выпуска в свет может представиться не только бесплодным, но и неосуществимым, не говоря уже о том, что известие о задержании ее в одном месте возбудит удвоенный к ней интерес везде, где она еще не задержана.

Поэтому определенный срок для нахождения книги в рассмотрении цензурных органов безусловно необходим и определять его в 24 часа совершенно невозможно. Просмотр книги, с целью проверки ее содержания с точки зрения. Уголовного уложения, потребует гораздо больше работы и внимания, чем, как здесь выразились, "чирканье красным карандашом", в большей части случаев не подлежащее никакой проверке. Тут дело не вкуса или личных взглядов цензора, не его направления или настроения, а серьезной вдумчивости в подчас сложное и обширное сочинение. Нужно не раз вчитаться в остановившие на себе внимание места, сопоставить их между собою, вглядеться в статьи Уложения, вникнуть в кассационные решения и познакомиться с выводами судебной практики.

Где же сделать все это в течение одних суток, когда книг и брошюр много и когда задержание книги будет по закону непременно сопряжено с возбуждением уголовного преследования? Для того, чтобы разумно действовать в этом отношении и сообщать прокурорскому надзору не поспешные выводы, а проверенный и серьезный взгляд, недостаточно, как здесь рекомендовалось, перелистать книгу. Ее надо прочесть и, быть может, не один раз. Только при таком условии издатель книги будет гарантирован от задержания ее без достаточных оснований лишь потому, что цензор будет опасаться подвергнуться упреку за то, что выпустил книгу, которая впоследствии вызвала против себя преследование.

Для такого tempus deliberandi (времени для размышления - лат.) установленный семидневный срок представляется наиболее подходящим. В крайнем случае, по отношению к брошюрам, он мог бы быть доведен до 4 или 5 дней.

Предложение представлять книги прямо прокурору тоже неприемлемо. Нельзя механически переносить в наши законы правила иностранных кодексов из тех стран, где печать достигла давно гражданской зрелости и свободы, тогда как у нас она лишь выходит из-под строгой опеки. Прокурор не может быть отождествляем с цензором и обременяем просмотром всех выходящих в свет книг, причем обвинитель и возбудитель преследования будут сливаться в нем воедино, не говоря уже о том, что по статье 545 Устава уголовного судопроизводства ему же будет принадлежать и право предания суду. На основании пункта 2 статьи 297 того же Устава уголовное преследование возбуждается сообщениями и донесениями административных мест и лиц. Ими и будут цензурные органы, а их сообщения будут проверяться прокурором, и последним будет даваться или не даваться ход в судебном порядке. Этим путем создадутся, согласно с духом Судебных уставов, две власти, независимые друг от друга и самостоятельно установляющие свой взгляд на возбуждающую сомнение книгу, издатель которой, при разногласии таких мнений, только может выиграть, а при единогласии подвергнется суду по более прочным основаниям.

Не представляется нужным также установлять и особую имущественную ответственность цензора за задержание книги, признанной прокурором не подлежащей преследованию, так как, во-первых, задержание книги должно последовать одновременно с сообщением прокурору, от которого уже будет зависеть рассмотреть сообщение цензора вне очереди, и, во-вторых, потому, что для имущественной ответственности должностных лиц за неправильные, противные закону или корыстные действия установлена общегражданская ответственность в особом порядке, по Уставу гражданского судопроизводства.

Нельзя согласиться и с замечанием, что семидневный срок даст цензору возможность чрезмерно вчитываться в книгу и усиленно искать в ней признаков преступления, так как это всего скорее может случиться при кратком сроке, когда цензор будет стеснен временем для проверки своих впечатлений и для взвешивания своих взглядов на весах Уложения о наказаниях, а, опасаясь пропустить что-либо преступное, будет писать свои сообщения наскоро и без остаточной обдуманности, задержав вместе с тем книгу. Трудно себе представить, в чем состоит великий вред от представления книги на недельный или четырехдневный просмотр и какие могут существовать неотложные нужды или мировые истины, которые бы пострадали от того, что будут оглашены несколькими днями позже и притом не в газете, а в книге?

Я не могу разделить мнение о том, что общее начало освобождения от предварительной цензуры книг и газет должно безусловно распространяться на всякого рода рисунки, издаваемые отдельно и в тексте.

Несомненно, что тут есть разница, особливо если рисунок помещается не в тексте книги, а издается отдельно и выставляется для продажи. Книгу надо купить, надо прочесть, надо себе усвоить ее содержание, а рисунок, доступный и неграмотному, сильнее и гораздо определеннее действует на воображение и отпечатывается в памяти ясным образом. Два рода изображений останавливают на себе, в этом отношении, внимание: лубочные картины и открытые письма. Первые давно уже утратили наивную прелесть и здоровый юмор прежних лубочных картин. Произведений подлинного народного творчества уже и не встречается в продаже, а приходится искать их в изданиях Д. А. Ровинского *. Теперь они сделались не отражением народного взгляда на те или другие события, а предметом предприимчивости, очень часто рассчитанной на возбуждение в народе недобрых чувств, на разжигание страстей, на воздействие на душу путем развития в ней хвастовства и высокомерия

* Подразумевается многотомный труд Д. А. Ровинского "Русские народные картинки" (СПб., 1881), посвященный русскому лубку до 1839 года.

Еще недавно в книжных магазинах пестрели, привлекая толпу прохожих, картины, относящиеся к настоящей японской войне, очень мало говорившие зрителям об исторической доблести русского народа, о его героях, о созидателях русского государства, но зато изображавшие с преждевременною поспешностью разбитые в кровь носы сжатых в мощный кулак неприятелей, верховный вождь которых легким движением плеча сталкивается в пропасть. Едва ли патриотизм русского народа нуждается в таких возбудителях.

Вместе с тем, лубочные картины, в целях своего наибольшего распространения, могут представить и изображения явно бесстыдные, действующие на чувственность и вносящие соблазн туда, куда соблазн книги достигнуть еще не может.

В последнем отношении являются особо вредными распространившиеся в последнее время открытые письма, большая часть которых именно направлена на возбуждение похоти. Больно видеть мальчиков и девочек, в которых только еще начинает пробуждаться физическая природа, стоящими пред многочисленными витринами с карточками, изображающими весьма недвусмысленно разные моменты интимных отношений и действующими разжигающим образом на молодое и восприимчивое воображение. Дело идет не о наготе статуй, не об изображении анатомической и художественной гармонии линий и очертаний человеческого тела, а о том, про что совершенно правильно сказал известный французский сенатор Беранже: "Се qui nuit, се n'est pas le nu, c'est le retrousse" (Вредит не нагота, а приподнятое (платье) - франц.). В таких изображениях художник или, очень часто, фотограф тщательно избегает ставить точку над i, и тем может избегать явного бесстыдства своих порнографических трудов, влекущего судебное преследование, но оставлять такую деятельность, растлевающую мысль, чувство и здоровье молодежи, без контроля, едва ли возможно.