Юрий Тавровский - ДВУХЭТАЖНАЯ ЯПОНИЯ: Две тысячи дней на Японских островах Страница 60

…После поездки в Акита прошло ровно три года, и вот осенью 1985 г. газеты стали публиковать сенсационные статьи про «рисовый бунт в Огатамура». Почему образцовая деревня взята в кольцо полицейских застав? Почему ее жители стали именоваться «контрабандистами» и «смутьянами»? Оказывается, все больше и больше крестьян стали засевать рисом ту часть полей, что по приказу властей должна использоваться под другие культуры, а урожай продавать перекупщикам вместо государства. В «бунте» приняло участие 170 из 580 семей, а площадь незаконных полей достигла 520 га. Чтобы предотвратить вывоз «контрабандного» риса, и без того окруженная со всех сторон водой деревня была взята в блокаду. Каждую выезжающую из Огатамура машину стали обыскивать на контрольно-пропускных пунктах. Вот тут-то и начались сцены, достойные фильмов о нарушителях границ.

В кромешной тьме машины с потушенными огнями стали прорываться через сонные кордоны. Был налажен перевоз риса на лодках. Происходили погони, бурные стычки задержанных «смутьянов» с полицией и чиновниками префектуры, в ходе которых обе стороны обменивались не только крепкими словечками. Крестьянам удалось вывезти «налево» 3,5 тыс. т риса. Представители властей заявили, что без их контроля эта цифра была бы в несколько раз больше.

Во время встреч с журналистами участники «бунта» объясняли его причины невозможностью свести концы с концами без увеличения продаж риса. Тадаси Куросэ, главный из «смутьянов», призвал снять ограничения для крестьян, которые не имеют побочных приработков и целиком зависят от работы в поле. Таких крестьянских дворов, по его словам, на всю Японию осталось меньше 10 %. Свой резон есть и в рассуждениях чиновников. Около полутора процентов госбюджета 19В5 г., 625 млрд иен, было потрачено на поддержание высоких закупочных цен на рис. Львиная доля денег ушла на выплату компенсации крестьянам, которые вообще воздержались от сева риса. Остальная часть — на скупку риса у производителей по ценам чуть ли не в 10 раз выше мировых. Все это делается, заявляли чиновники, чтобы предотвратить резкое падение цен на рис и массовое разорение рисоводов. «Контрабандисты» же, каких немало по стране, подрывают эти усилия, ежегодно выбрасывая на «черный рынок» около 3 млн т риса, примерно треть от 10,5 млн т, потребляемых японцами. Выигрывают от этого, утверждают власти, даже не сами крестьяне, а оптовые перекупщики. Проигрывают же все налогоплательщики.

«Рисовые бунты», незаконная торговля рисом вряд ли прекратятся, если даже к каждому рисоводу будет приставлен полицейский. Вся эта история будет повторяться до тех пор, пока правительство не перестанет субсидировать завышенные цены. А эта политика станет проводиться до тех пор, пока правящая партия зависит от несправедливо «весомых» голосов сельских избирателей. Так что рано ставить точку в этом постскриптуме очерка об Акита. За ним может последовать постпостскриптум.

В своей самой северной части остров Хонсю раздваивается, образуя два полуострова, похожих на крабью клешню. Эта «клешня» и прилегающие к ней земли входят в префектуру Аомори, что значит «зеленый лес». Для любого японца Аомори прежде всего связывается с яблоками. Полуостров Цугару, западная часть «клешни», дает ежегодно полмиллиона тонн яблок, почти половину общеяпонского урожая. Яблоневые сады подступают прямо к ограждению скоростного шоссе, по которому теперь за 7–8 часов можно домчаться сюда из Токио. Летом из машины видны крестьянки в сине-красных хлопчатых кимоно, заботливо защищающие от птиц каждый зеленый плод бумажным пакетиком. Кое-где на будущие яблоки наклеивают иероглифы с пожеланием счастья, плоды с отпечатавшимся на кожице рисунком ценятся на свадьбах, юбилеях. Но и «обычные» яблоки всегда желанны на столе японцев, оставаясь на нем чуть ли не круглый год. Осенью вдоль дорог появляются бесчисленные флаги и плакаты, приглашающие к столь же бесчисленным придорожным лавкам торговцев яблоками. Продают только ящиками, и редкий автомобилист уезжает из Аомори с пустым багажником. Особую популярность приобрели сады, в которых сочные, крупные, переливающиеся золотом и багрянцем яблоки позволяют собирать самому покупателю. «Самый большой яблоневый сад в мире» — так именуют полуостров Цугару в рекламных проспектах для туристов. Еще настойчивее эти проспекты рекомендуют посетить полуостров Симокита, восточную половину «клешни».

На Симокита ведет дорога номер четыре, начинающаяся на токийской Гиндзе. Старинный 600-километровый тракт может творить чудеса, переносить на целые десятилетия в прошлое. После толчеи и блеска витрин главной улицы Японии вдруг оказываешься в малолюдных краях, чуть тронутых современной цивилизацией. От заасфальтированной дороги начинают ответвляться то щебеночные, то просто грунтовые колеи. Исчезают дорожные указатели. Люди говорят на каком-то странном наречии, глядят на иностранца, как на инопланетянина. Упитанный и загорелый мальчик-пастух на просьбу объяснить дорогу несколько минут молчит, а затем убегает под защиту стада буренок с криком: «Чужак! Чужак!»

За поворотом другая неожиданность — фигура «голосующего» человека. В городках не принято ни предлагать, ни просить подвезти попутчиков. Для нас знающий запутанные дороги местный житель оказался полезным сюрпризом. Без него рассчитанная на городские условия «нежная» машина вряд ли бы достигла мыса Сириядзаки, восточной оконечности Симокита. Серые утесы, зелень чахлой травы, белоснежный маяк, синее море, черные точки далеких кораблей… Все это создает забытое за время токийской жизни ощущение шири, простора. Смотритель маяка, одинокий художник да еще пара старушек, молившихся у памятников погибшим морякам, — вот и все люди, встретившиеся за несколько часов осмотра Сириядзаки.

Не слишком многолюдно и по дороге на мыс Омадза-ки, самую северную точку острова Хонсю. Повязавший голову махровым полотенцем старик чинит сеть у сарая; пожилая пара развешивает сушиться длинные ленты морской капусты; молодые парни укладывают у края дороги поленницу дров на продажу; на прибрежной гальке рыбаки в теплых куртках и рыбачки в шерстяных платках закусывают перед выходом в море обжаренными на костре вялеными каракатицами и прихлебывают из крошечных чашек слабое рисовое вино сакэ.

Выстроившиеся кое-где вдоль дороги небогатые дома неожиданно сменяются показавшейся из-за поворота современной гостиницей. Стоит открыть дверь машины, чтобы сразу понять причину возведения пятиэтажного «гиганта» в этом малолюдье. Острый запах сероводорода подсказывает, что здесь бьют горячие источники «онсэн». Мутновато-белая целебная вода стала источником существования для многих жителей Симокита, работающих в гостиницах или содержащих небольшие постоялые дворы «рёкан».

«Онсэн-рёкан» всегда были популярны в Японии, все острова которой богаты горячими источниками. В последние же годы гостиницы с баней на горячих ключах стали не только местом семейного или «холостяцкого» отдыха. Большие и маленькие фирмы снимают их для коллективного отдыха служащих. В них проводят симпозиумы, профсоюзные конференции и даже партийные съезды. Издается масса путеводителей, журналов и книг о популярных и малоизвестных горячих источниках, им посвящают выступления по телевизору знатоки.

Как раз из одной такой передачи про Симокита я узнал об источниках Оку-Ягэн, которые известны не только окружающими их девственными кедровыми лесами, но еще и сохранившимся с давних времен обычаем совместного купания обнаженных мужчин и женщин. До начала «модернизации» Японии в конце прошлого века такое купание было правилом, а не исключением. Но этот обычай показался возмутительным христианским миссионерам. Не желая прослыть варварами на «просвещенном Западе», правители Японии пошли навстречу ханжам и стали искоренять общее купание. Окончательный удар по нему был нанесен после войны, в годы американской оккупации. Совместное купание сохранилось теперь только в «медвежьих углах».

Не глядя друг на друга и умело прикрываясь небольшими полотенцами, купальщики и купальщицы входят с разных сторон в обложенный камнями бассейн под открытым небом. Оказавшись в горячей воде, они сосредоточенно начинают заниматься тем, ради чего приехали в Оку-Ягэн, — наслаждаться целебным купанием, любоваться лесом и горами. Главное развлечение — подталкивать по воде друг другу лакированные деревянные подносы с кувшинчиками сакэ и чашечками. Если соседи не возражают, то любители пения затянут протяжную, со множеством повторов и припевов крестьянскую песню, популярный романс.

Затененная гигантскими кедрами, усыпанная острыми камнями извилистая горная дорога ведет из Оку-Ягэн к известной каждому японцу горе Осорэдзан, «горе Ужас». Здесь, по старинным поверьям, находится вход в преисподнюю. Здесь же и выход из нее, которым четыре дня в году пользуются души умерших, желающие пообщаться с родственниками. Эти четыре дня в июле месяце становятся самыми доходными для подвизающихся там 20 слепых колдуний, выполняющих роль переводчиц с языка мертвых.