Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2001) Страница 60

Ведь имелись и соответствующие прецеденты. Так, в конце 1806 — начале 1807 годов одержавший в Центральной Европе военные победы и добившийся существенных дипломатических успехов Наполеон говорил: “Я — не Дон-Кихот в польском вопросе”. В его деловой переписке с комендантом Познани маршалом Даву и некоторыми французскими министрами содержатся весьма жесткие суждения и инструкции:

1). “Польша — это трудный вопрос, допустили разделы, перестали быть народом, лишены общественного духа, шляхта играет там слишком большую роль. Это труп, в который надо вдохнуть сначала жизнь, прежде чем я начну думать о том, что с ним делать... Я извлеку из нее солдат, офицеров, а потом посмотрю”.

2). “Если Королевство Польское и будет когда-нибудь восстановлено, оно должно быть таким, чтобы по первому сигналу 60000 польских солдат на лошадях могли стать в авангард французской армии, без подобной кавалерии мы не сможем атаковать и победить Россию”. (В 1812 году князь Ю. Понятовский под знаменами Наполеона вторгся в Россию во главе 80-тысячного кавалерийского корпуса. — А. П. ).

3). “Ставьте патриотов на место”... “Не давайте никаких письменных обязательств”... “Не говорите о независимости Польши и сдерживайте всех, кто стремится показать императора как освободителя, принимая во внимание то, что он никогда ничего по этому вопросу не высказывал”18.

Возникшие было относительно “освободительной миссии” Наполеона шляхетские иллюзии неизбежно должны были в скором времени рассеяться; что же касается народа, то период неравноправного франко-польского союзничества был сразу же весьма недвусмысленно отображен им в фольклоре: “Сняли кандалы вместе с сапогами”.

Тем не менее, когда Денис Давыдов 9 декабря 1812 года триумфально вступил в Гродно, он обнаружил там все еще весьма сильные антирусские настроения. Поэтому в официальной бумаге, адресованной Давыдовым гродненскому населению, сурово говорилось: “Господа поляки! В черное платье! Редкий из вас не лишился ближнего по родству или по дружбе: из восьмидесяти тысяч ваших войск, дерзнувших вступить в пределы наши, пятьсот только бегут восвояси, прочие — валяются по большой дороге, морозом окостенелые и засыпанные снегом русским...

И что же? Я вас спасаю, а вы сами себя губить хотите! Я вижу на лицах поляков, здесь столпившихся, и злобу, и коварные замыслы; я вижу наглость в осанке и вызов во взглядах; сабли на бедрах, пистолеты и кинжалы за поясами. Зачем все это, если бы вы хотели чистосердечно обратиться к тем обязанностям, от коих вам никогда не надлежало бы отступать?.. ...один выстрел — и горе всему городу! Невинные погибнут с виновными... Все — в прах и в пепел!”19.

В 1812 году в Гродно никто не осмеливался ослушаться Давыдова. Что же касается событий 1830—1831 годов, то Давыдов в числе многих других военачальников успешно укрощал польских мятежников силой оружия и был произведен за это в генерал-лейтенанты.

Фернан Бродель, известный французский историк, один из основателей знаменитой школы “Анналов”, явно стоит в вопросе русско-польских отношений XVIII—XIX веков на порядок выше отвлеченного морализирования. Во “Времени мира” беспристрастный, универсально образованный Бродель говорил: “Желая того или нет, но Россия выбрала скорее Восток, чем Запад. Следует ли в этом видеть причину отставания ее развития? Или же Россия, отсрочив свое столкновение с европейским капитализмом, убереглась, возможно, от незавидной судьбы соседней Польши, все структуры которой были перестроены европейским спросом, в которой возникли блистательный успех Гданьска... и всевластие крупных сеньоров и магнатов, в то время как авторитет государства уменьшался, а развитие городов хирело?

Напротив, в России государство стояло как утес среди моря”20.

Как видим, выбор Броделя, учитывающего евразийский характер российского “мира-экономики” однозначен — в пользу сильного государства как фактора нашей экономической и политической стабильности.

По совокупности причин та русофобская пропаганда, что навязчиво осуществляется сейчас электронными СМИ, не должна бы отвращать нас от понимания нашей национальной самобытности, от следования идеалу российской великодержавности. Что же касается “мирового сообщества”, то ему ли опасаться возможного возрождения и возвышения России? Напомним, что Отечество наше не раз вело справедливые оборонительные войны и неоднократно приходило на помощь соседям, подвергшимся вражескому нашествию, но при этом никогда не мстило побежденным и не пыталось решать свои проблемы за чужой счет. Прислушаемся к себе. Доверимся Пушкину. Вдумаемся в его обнадеживающую фразу: “Еще ли росс Больной расслабленный колосс?” И поищем ответа у любимого им, “Бородинской годовщиной” помянутого А. В. Суворова. “Я русский, — говаривал бывало Суворов, — какой восторг”. И добавлял: “Мы — русские, мы все перенесем и все преодолеем!”.

На том стоим.

И.Смирнова • «Не оставьте меня, братие!» (Наш современник N6 2001)

Ирина Смирнова

"НЕ ОСТАВЬТЕ МЕНЯ, БРАТИЕ!"

(Пушкин и "золотой" фонд эпохи)

1

Пусть время рушит все:

В сердечной глубине

Былому место есть

И это место свято.

Кн. П.А. Вяземский

"Дневник" - именно так должна была называться историко-литературная газета, издание которой задумал А.С. Пушкин в 1832 году. Как говорится, первое впечатление, записанное по горячим следам, самое верное. А в этом Пушкин был глубоко убежден! Вместе с тем он уже давно мечтал о собственной печатной трибуне.

С начала 30-х годов Пушкин вдумчиво занимается историей, критикой, его интересуют реформы в стране. "Правительство, - писал он 16 марта 1830 года Вяземскому, - действует или намерено действовать в смысле европейского просвещения. Ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных - вот великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу" (курсив мой. - И. С.).

"Дневник"! К сожалению, проект остался на бумаге. Справедливости ради отметим, что разрешение на это издание выхлопотал у Государя граф Д. Н. Блудов, друг Жуковского и Карамзина. У Н. А. Муханова1 в Дневнике от 29 июля 1832 г. записано: "Говорили о его газете, мысли его самые здравые anti-либеральные, anti-Полевые, ненавидит дух журналов наших(...) Он очень созрел"2. В письме к Михайло Петровичу (так Пушкин называл друга, историка Погодина) он радостно сообщает, что ему "разрешили политическую газету". Правда, не было сотрудника. Пушкин хотел, чтобы это был М. П. Погодин, которого он высоко ценил и как историка, и как издателя. В это время, в письме к И. В. Киреевскому, касаясь вопроса о разрешении издания газеты, он воскликнул волшебные слова: "Не оставьте меня, братие!" Пушкин пессимистически оценивал возможности двух периодических изданий - "Московского телеграфа" Н. Полевого и "Московского вестника" (который, к слову, Пушкин называл "своим", а редактором которого был М. Погодин). Издание Пушкина было как нельзя ко времени, так как в этот период почти не печатались дневники и записки современников, что было большим упущением, по его глубокому убеждению. Известно, какие важные события и внутреннего и международного значения сотрясали землю и Россию. Отечественная война 1812 года, восстание декабристов 1825 года, польское восстание 1830 года, Русско-турецкая война, Русско-персидская война, восстание в Греции, революция во Франции.

"Литераторы во время царствования покойного Императора, - отмечает Пушкин, - были оставлены на произвол цензуре, своенравной и притеснительной. Редкое сочинение доходило до печати. Весь класс писателей (класс важный у нас, ибо по крайней мере составлен из грамотных людей) перешел на сторону недовольных..." Важно также и следующее его высказывание: "Могу сказать, что в последнее пятилетие царствования покойного Государя я имел на все основание литераторов гораздо более влияния, чем министерство, несмотря на неизмеримое неравенство средств".

В записке "Об издании газеты" Пушкин констатировал, что "книжная торговля ограничивалась переводами кой-каких романов и перепечаткой сонников и песенников...". Не многое могла себе позволить печать! При этом он справедливо отмечал: "Несчастные обстоятельства, сопровождающие восшествие на престол ныне царствующего Императора, обратили внимание Его Величества на сословие писателей. Он нашел cue сословие совершенно преданным на произвол судьбы и притесненным невежественной и своенравной цензурой. Не было даже закона касательно собственности литературной" (курсив мой. - И. С.). Пушкин утверждает: "Ограждение сей собственности и цензурный устав принадлежат к важнейшим благодеяниям нынешнего царствования". Пушкин одновременно говорит о необходимости издания газеты, так как "известия политические привлекают большое число читателей, будучи любопытны для всего".