Иоахим Гофман - Сталинская истребительная война (1941-1945 годы) Страница 62

Вообще после того, как допрос, наконец, проводился, командные структуры больше не участвовали в дальнейшей судьбе пленного, а передавали его в особый отдел НКВД, «о котором известно, что он расстреливает всех пленных». Так, например, интендант 57-й танковой дивизии Розенцвейг, согласно показанию начальника оперативного отделения в штабе 1-й Пролетарской моторизованной дивизии подполковника Ляпина, 16 сентября 1941 г. после допроса, не долго думая, лично застрелил двух немецких офицеров. Один советский полковник сообщил 21 февраля 1942 г. о расстреле немецкого офицера-летчика даже в присутствии командующего 3-й армией генерал-лейтенанта Кузнецова и других высоких офицеров армейского штаба.

Начальник штаба 47-й армии, воевавшей на Кавказе, полковник Васильев, военный комиссар штаба, старший батальонный комиссар Маков и начальник разведотдела подполковник Баранов, сославшись на обычные убийства военнопленных в частях в 1942 г., привели пример расстрела двух летчиков 83-й Отдельной морской стрелковой бригадой. Командирам и комиссарам всех войсковых частей запретили тогда не расстреливать пленных в принципе, а лишь «расстреливать военнопленных без разрешения Военного совета армии». Впрочем, о том, как в этой армии поступали с экипажами немецких самолетов после допроса, сообщил офицер связи при оперативном штабе Туапсинского оборонительного района (ТОР) лейтенант Редко 26 ноября и 1 декабря 1942 г.: «В штабе 47-й армии 3-х немецких летчиков допрашивали три дня, им не давали есть, затем им пришлось снять униформу, вырыть самим себе могилу, и они были расстреляны». Уже в директиве начальника политотдела 9-й кавалерийской дивизии комиссарам всех частей от декабря 1941 г. говорится: «Разъясните бойцам и командирам, что враг нигде не найдет пощады, в смысле — и в высших штабах тоже… Мы всегда придем вовремя, чтобы разобраться с ними. Ни один захватчик не покинет нашу землю живым». «Служба Вермахта по расследованию нарушений международного права», изучив трофейные документы и сотни показаний пленных, выразила свое мнение в памятной записке от марта 1942 г.: причиной для запрета убийств пленных в частях «ни в малейшей мере не послужила, например, забота об обращении с военнопленными согласно международному праву, а исключительно заинтересованность в доставке военнопленных со стороны русских штабов, заботящихся о своей разведке».

И, тем не менее, в некоторых документах, наряду с соображениями чисто военной пользы, проскальзывает нечто вроде политического мотива. Так, командующий 5-й армией генерал-майор Потапов (член Военного совета дивизионный комиссар Инкишев [Никишев?], начальник отдела политической пропаганды бригадный комиссар Кольченко) в своем приказе № 025 от 30 июня 1941 г. хотя и охарактеризовал расстрелы немецких офицеров и солдат как «вполне правомерные», но одновременно запретил на будущее «самостоятельные» расстрелы, причем не только для того, чтобы получить возможность сначала допросить немецких солдат, но и по скорее политическому соображению содействия разложению немецкой армии. Начальник отдела политической пропаганды 31-го стрелкового корпуса бригадный комиссар Иванченко, похоже, все еще ошибочно исполненный классовых идей, в своем приказе № 020 политорганам 193-й стрелковой дивизии от 14 июля 1941 г. сетовал не только на то, «что пленных душат и закалывают», но и на «позорные случаи… грабежа», то есть насильственного отнятия даже «часов, карманных ножей и бритв». Бригадный комиссар, очевидно, несколько оторванный от жизни, указывал на политическую вредность этого «недостойного Красной Армии обращения с пленными» и разъяснял подчиненным политическим органам, «что немецкий солдат — рабочий и крестьянин — воюет не по своей воле, что немецкий солдат, если он сдается в плен, перестает быть врагом», что, следовательно, нужно «принять все меры для пленения солдат и особенно офицеров». И, совершенно не понимая политической линии и реальной ситуации, он добавил: «Помните, что пленным разрешено сохранять все личные вещи, носить униформу и даже свои ордена».

Аналогично начальник штаба 21-й армии, репрессированный позднее генерал-майор Гордов и комиссар штаба, бригадный комиссар Погодин в приказе от 8 августа 1941 г., доведенном также до сведения военного прокурора и начальника особого отдела НКВД 21-й армии, еще раз настойчиво внушали частям о мнимом «запрете правительства» «грубо обращаться с пленными и отнимать у них личное имущество», идет ли речь о «золотых часах» или о «носовых платках» — более чем наивное представление об обычной практике солдат Красной Армии. «Позорящие» Красную Армию мародерские бесчинства надлежало прекратить немедленно. Политический мотив звучал (возможно, уже менее отчетливо) и в других приказах — так, когда командир 6-го стрелкового корпуса генерал-майор Алексеев, военный комиссар, бригадный комиссар Шаликов и начальник штаба полковник Еремин 23 июля 1941 г. объявляли, что командные структуры не могут получить данных о положении врага, «поскольку многие части корпуса до сих пор расстреливали пленных». Начальнику отдела политической пропаганды 159-й стрелковой дивизии батальонному комиссару Севастьянову и начальнику особого отдела Рахуву за «возмутительный случай» самовольного расстрела как-никак был объявлен выговор. Одновременно командирам дивизий и других частей корпуса пригрозили, что ответственные за нарушение международных норм будут впредь «строжайшим образом» привлекаться к ответственности. И еще 2 декабря 1941 г. начальник штаба Приморской армии в Севастополе приказом № 0086 обратился против распространенной практики «уничтожения» военнопленных без предварительного допроса. Он тоже усматривал в «многократно практикуемом методе расстрела пленных уже при задержании отпугивающее средство для врага, которое затем удерживает его от сдачи».

Приказы такого рода восходили к той стадии войны, когда старый лозунг коммунистической классовой борьбы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» еще продолжал для проформы сохраняться. Этот лозунг, как теперь говорилось, частично приводил к «неуверенности» и «дезориентации определенного слоя военнослужащих армии». Отныне, когда, как открыто признавалось, нужно было «уничтожать всех фашистских извергов», оказалось целесообразно заменить пролетарский лозунг другим программным лозунгом. 10 декабря 1941 г. начальник Главного политического управления Красной Армии армейский комиссар 1-го ранга Мехлис директивой № 278 распорядился устранить лозунг «Пролетарии всех стран…» и помещать отныне во главе всех изданий политорганов, от армейской газеты «Красная звезда» до последней листовки, ясно видимый лозунг «Смерть немецким оккупантам!», который должен был теперь служить неизменным руководящим принципом для всей Красной Армии и восприниматься в этом смысле дословно.

Глава 11.

«Всех до единого».

Убийствам военнопленных нет конца

Если отныне и в политической пропаганде «национальный» принцип уничтожения занял место интернационального классового принципа, еще — по крайней мере, формально — не забытого до сих пор, то это объяснялось тем, что Сталин в своем докладе по случаю 24-й годовщины Октябрьской революции 6 ноября 1941 г. в Москве официально призвал к истребительной войне против немцев. «Что ж, — воззвал он на торжественном заседании Московского Совета к представителям партийных и общественных организаций, — если немцы хотят иметь истребительную войну, они ее получат. (Бурные, продолжительные аплодисменты). Отныне наша задача, задача народов СССР, задача бойцов, командиров и политработников нашей армии и нашего флота будет состоять в том, чтобы истребить всех немцев до единого, пробравшихся на территорию нашей Родины в качестве ее оккупантов. (Бурные аплодисменты, возгласы: «Правильно!», крики «Ура!»). Никакой пощады немецким оккупантам! Смерть немецким оккупантам! (Бурные аплодисменты)… Но, чтобы осуществить эти цели, нужно… истребить всех немецких оккупантов до единого… (Бурные, продолжительные аплодисменты).»

Желание Сталина являлось, разумеется, приказом, и оно было буквально в этом смысле воспринято советской военной пропагандой и всюду распространено в Красной Армии по испытанным правилам политагитации. В какой форме теперь смог дать волю своему инстинкту ненависти особенно Эренбург, уже было изложено в другом месте. Он с готовностью воспринял призыв Сталина, во все новых вариациях взывая к убийству всех немецких солдат без исключения. «Мы зароем в нашу землю… пять миллионов (трупов)», — послышалось от него 2 декабря 1941 г. «Теперь мы решили перебить всех немцев, которые ворвались в нашу страну…, — воззвал он к солдатам Красной Армии 3 декабря 1941 г. — Мы попросту хотим их уничтожить. Это гуманная миссия, она выпала на долю нашего народа. Мы продолжаем дело Пастера, который открыл сыворотку против бешенства. Мы продолжаем дело всех ученых, нашедших способы уничтожения смертоносных микробов.» «Их нужно загнать в землю. Их нужно уничтожить. Одного за другим,» — писал он 22 декабря 1941 г. 20 февраля 1942 г. было сказано: «Тебе поручено убить их — отправь их под землю», и 13 марта 1942 г. вновь: «Вы должны истребить немцев с лица земли».