Клод Дюфрен - Великие любовницы Страница 62

Оставшись в полном одиночестве в Париже, Зоэ Дюкейла заскучала: не было больше балов, изысканных ужинов, а главное, обожателей, она не знала, чем занять дни… и ночи. Для того чтобы скрасить одиночество, она располагала только письмами Состена. Опять он, все время он… Как и следовало ожидать, г-н де Ларошфуко последовал за королем в Гент. При этих обстоятельствах Зоэ стала относиться к его письмам уже не с досадой, а с волнением. Тон ее ответов отражает состояние ее духа. Поэтому после Ста дней, когда королевский «обоз» снова прибыл в Париж, для Состена был праздник. Даже двойной, поскольку Зоэ встретила его с распростертыми объятиями и дала возможность отведать вкус встречи после разлуки. Но вскоре ей пришлось уехать вместе со свекром и свекровью в Монпелье, и переписка между любовниками возобновилась. Письма Со-стена выражали не только страсть, но и ревность: он достаточно хорошо знал Зоэ, и его недоверие к ней было вполне оправданным…

А в это время второе отречение Наполеона и возвращение короля в Париж, опять в обозе врага. Пробили час реванша для ультра, в число которых входил и Состен. На этот раз они решили больше не проявлять снисхождения к бывшим друзьям «Буонапарте»! Во всей стране началась охота за ведьмами. К чести Людовика XVIII следует отметить, что у него хватило благоразумия ограничить чрезмерное рвение своих сторонников или, скорее, сторонников своего брата. Последний вместе с двумя своими сыновьями, герцогом Ангулемским и герцогом Беррийским, а также с мадам Руайяль, своей племянницей и невесткой[123], стали в авангарде когорты мстителей, которая мечтала снова пережить прошлое, пройдя по трупам всех тех, кого они считали политически неблагонадежными. Единственной гарантией свобод стала Хартия, которую дал французам Людовик XVIII после своего возвращения. Он твердо держался за нее, поскольку понимал, что ее отмена могла привести к крушению королевской власти.

Когда в конце 1816 года Зоэ вернулась в Париж, политическая обстановка была очень напряженной, что ее лично никак не устраивало. Кроме того, свекровь ее была очень плоха и вскоре умерла, к огромному огорчению нежно ее любившей невестки. Молодая графиня Дюкейла вдруг почувствовала себя совершенно одинокой. К тому же ей уже стукнуло тридцать, что по тем временам означало для женщины конец молодости. Но она ничего не потеряла ни в своем очаровании, ни в соблазнительности. Эти качества совершили чудо в 1817 году, когда она познакомилась с королем. Постоянно осаждаемый просителями и посему редко соглашавшийся на аудиенции, Людовик XVIII на сей раз не заставил себя упрашивать и немедленно принял графиню Дюкейла. Конечно, в поспешности, с которой он согласился ее принять, не обошлось без воспоминания о признаниях маркиза де Фавра, которые преследовали его, как туника Нессуса. Он, вероятно, не без беспокойства, спрашивал себя, обладала ли его посетительница документом, выставлявшим в неприглядном свете его прошлое. Не менее вероятным кажется и то, что Зоэ поостереглась делать малейший намек на столь компрометировавший короля документ. Гораздо более действенным было бы оставить висеть в воздухе вопрос о судьбе этих бумаг. Графиня, которая чувствовала себя всеми покинутой и опасалась, что у нее могли забрать детей, попросила защиты у монарха, который, со своей стороны, ограничился расплывчатыми обещаниями. Но его поведение во время их второй встречи явно свидетельствовало о том, что с первой встречи он уже был в плену ее очарования…

Эта вторая просьба об аудиенции была спровоцирована письмом Ашиля Дюкейла к королю, в котором он представил жену в неприглядном свете и, в частности, привел список ее измен супружеской верности! Поэтому молодой женщине было не по себе, когда она снова входила в рабочий кабинет короля. Но очень скоро она успокоилась, если верить рассказу барона Ида де Невиля:

«Еще довольно молодая, смущенная изучающим и глубоким взглядом короля, графиня подошла к стулу, на который ей указали, не заметив, что на ее пути стоял столик с какими-то бумагами. Она смахнула их на пол неловким движением, и бумаги разлетелись по ковру кабинета… Несчастная просительница смущенно бормотала извинения, поднимая с пола разбросанные бумаги. Она попробовала их сложить по порядку, читая несколько строк взволнованным голосом, потом поняла свою неловкость и, как это бывает в подобных случаях, смутилась еще больше… Король улыбался. Она протянула ему манускрипт, который он отказался взять в руки.

– Продолжайте, мадам, – сказал он ей, – Пусть очарование вашего голоса добавится к очарованию видеть вас.

Несчастная женщина совсем растерялась, но решила, что проще всего подчиниться. Она прочла доклад, содержание и слова которого понимала с большим трудом. Наконец король прервал ее словами: “Спасибо, мадам, я всегда мечтал о том, чтобы иметь такую умную и очаровательную чтицу, как вы. Приходите ко мне почаще”»[124].

Зоэ была слишком умна, чтобы не понять, какое действие она произвела на Людовика XVIII. Что, в общем-то, было не столь удивительно, ибо тот всегда неровно дышал к прекрасному полу. А в тот момент, даже несмотря на то, что силы Людовика в сфере любви были ограниченны, он воспылал к тридцатидвухлетней женщине страстью, которая затухла только вместе с ним.

Состен де Ларошфуко, чья преданность королевской власти граничила с глупостью, целомудренно написал Зоэ: «Отеческое отношение, с которым Его Величество вас принял, укрепило мое доверие». Спустя совсем немного времени у него появилась возможность оценить, как именно проявлялось «отеческое отношение» Людовика…

А пока графиня решила не терять времени и воспользоваться добрым отношением к ней короля. В ее тяжбе с мужем дело попало в руки герцога Деказеса, первого министра короля, который поручил его известному адвокату Пьеру де Пейронэ. Тот довел это дело в выгодном для клиентки ключе, и 6 мая 1818 года тяжба закончилась разводом и разделом имущества, причем дети остались на попечении их матери. Спустя четыре года Зоэ с радостью получила назад приданое, которым завладел Ашиль Дюкейла. Естественно, решающим стало вмешательство Людовика XVIII на различных уровнях рассмотрения дела. Однако Зоэ доказала, что умеет быть благодарной, и по-своему «вознаградила» Пьера де Пейронэ за усердие. Позднее она даже сделала его министром юстиции! По-прежнему благодаря своему влиянию на Людовика XVIII.

Очень скоро монарх уже не мог ни в чем отказать молодой женщине. Впрочем, он даже и не думал хоть в чем-то ей отказывать. Тем более он об этом не думал, что Зоэ никогда и ничего у него не просила, но всегда поворачивала дело так, что ее венценосный воздыхатель сам ей все предлагал. В течение семи лет своего царствования над разумом и сердцем Людовика мадам Дюкейла, не будучи влюбленной, могла все делать с расчетом, ей не мешали чувства, которые могли бы затруднить принятие решений. К этой хитрой тактике, позволившей ей стать «королевой сердца», Зоэ прибегла сразу же, как только почувствовала, что Людовик у нее на крючке. Вначале, поскольку король стал все чаще и чаще требовать ее присутствия рядом, она повела себя сдержанно. По предлогом необходимости сохранять все в тайне, она стала реже бывать в Тюильри. И тогда король потерял голову и несколько раз присылал ей горячие письма, в которых умолял ее прийти к нему, ибо он не мог без нее обойтись. Просто «по доброте душевной» Зоэ уступила его просьбам, и ее посещения Тюильри стали все более и более частыми. Как и водится, под предлогом дружбы. Когда одна из знакомых графини намекнула при ней на честь, которую Зоэ оказывал король, та стыдливо потупилась и объяснила: «Интерес Его Величества ко мне и моим детям объясняется добротой короля и моими несчастьями. Было бы черной неблагодарностью скрывать причину этого».

Король как «покровитель детей мадам Дюкейла» – вот что стало алиби при получении солидных выгод, которые Зоэ вырвала у своего щедрого венценосного любовника. Разумеется, эта лицемерная официальная версия не ввела в заблуждение ни двор, ни общественное мнение, но она позволила чувствовать себя вольготно графине Дюкейла, которая, как нам известно, любила прикинуться невинной овечкой. Вскоре ее привилегированным положением надумали воспользоваться некоторые из ее друзей, которым не нравилась излишне либеральная позиция Людовика XVIII и которые хотели вернуться к старым дореволюционным порядкам. В первых рядах этих людей был Состен де Ларошфуко. Сей муж был типичным эмигрантом из тех, что «ничего не забыли и ничему не научились». Когда он понял, какое влияние оказывала на короля мадам Дюкейла, хотя при этом он и продолжал застенчиво приписывать монарху в отношениях с ней отцовские чувства, он решил, что этот шанс упускать нельзя. Он не сомневался в том, что молодая женщина способна заставить Людовика XVIII вести более жесткую политику, и попытался убедить ее в необходимости этого шага. Но Зоэ была осторожна: она хотела самостоятельно пользоваться милостями короля и не желала подвергать себя риску их лишиться из-за неосмотрительных шагов. Другими словами, она ждала, куда подует ветер. Она отклонила просьбу своего друга, сославшись на то, что совесть не позволяет ей вмешиваться в государственные дела. И таким образом смогла успокоить ультраправых, не пообещав им ничего конкретного и не вызывая недовольства своего покровителя. Но желание не вмешиваться в политику было только внешним: продолжая делать вид, что ей ничего не нужно, графиня ставила на важные посты своих друзей всякий раз, когда хотела. Таким образом, она сумела, как мы уже видели, добиться назначения министром юстиции г-на де Пейронэ, который своим возвышением был больше обязан своим заслугам в качестве любовника Зоэ, нежели своим деловым качествам. Для того чтобы иметь возможность пуститься в это новое любовное приключение, мадам Дюкейла, как обычно, приняла все меры предосторожности: ей крайне нежелательно было, чтобы об этом прослышал король, который был убежден в чистоте любимой женщины. Она действовала с той же скрытностью, когда заводила роман со своим нотариусом. Любопытная деталь: фамилия того была… Леруа[125]! Это слово явно преследовало Зоэ!