Журнал современник - Журнал Наш Современник 2008 #9 Страница 63

Откуда взялось "в советском", если речь идёт о западных авангардистах?

Чтобы как-то обосновать этот вывод, "Литератор" перетасовывает вышеприведённую цитату Д. А. Жукова (опустив фразу о посмешище, в которое

авангардисты стремятся превратить национальную историю и культуру), вставляет в неё рассказ Д. А. Жукова о впечатлениях от одного давнего спектакля в театре на Таганке (режиссёр Ю. Любимов) и заключает другой частью цитаты об "использовании… замечательных творений прошлого в своих разрушительных целях".

Несложный механизм этой подтасовки очевиден.

Рассказ писателя об одном конкретном факте, о спектакле на Таганке, послужил основанием для вывода, что Жуков безапелляционно судит в целом о "советской (разрядка "Литератора") литературе и искусстве"…

Об этом и о других обстоятельствах говорится в письме Д. А. Жукова, присланном в редакцию. Несмотря на то, что справедливость обиды писателя вполне можно понять, редакция не сочла нужным публиковать его письмо, чтобы не делать достоянием широкой гласности недобросовестные, по существу заведомо подложные методы, допускаемые "Литературной газетой". Однако, по нашему мнению, и молчать о них нельзя. Трудно будет работать в условиях, если подобные методы, противоречащие традициям и нравам нашей советской печати, будут оставаться без внимания и получат как бы негласное оправдание и поддержку…

Поэтому, обращаясь в столь высокую инстанцию и лично к Вам, Михаил Васильевич, редакция надеется, что будут приняты меры, способствующие упрочению здоровой атмосферы в нашей литературной жизни.

Главный редактор журнала "Наш современник" С. Викулов

Ну, а что же Михаил Васильевич? В своей резолюции на викуловском письме, адресованной отделу культуры, он предлагает "поручить ССП (так в тексте. - Г. Г.) СССР разобраться в фактах, относящихся к публикации статей Д. Жукова в "Нашем современнике" и "Литератора" в "Литературной газете", учитывая при этом, что письмо Д. Жукова, упоминаемое т. Викуловым, пронизано не только "недоумением и горечью", но и выпадами, недостойными советского литератора и гражданина".

Что имел в виду начальник партидеологии, говоря о "недостойных выпадах" - наверное, так и останется неизвестным. Во всяком случае, в приведённой выше цитате из жуковского письма, ей-Богу, невозможно обнаружить каких-либо "недостойностей". Куда интереснее другое: СП СССР рассмотрел писательские письма, и в своей информации, адресованной ЦК, председатель правления Георгий Марков доложил, что заявителям (и Жукову, и Вику-лову) "указано на ошибочность положений, содержащихся в их письмах".

Дело было закрыто. Викулов получал очередную выволочку на самом "верху", - уж не за то ли, что позволил себе перечить "Литературке" - тогдашней идеологической "священной корове", усердно защищавшей советскую власть от русских патриотов? А за что, собственно?

Вспоминаю, как на одной из отдельских "планёрок", незадолго до моего долгожданного ухода из ЦК, Шауро информировал нас об этом инциденте примерно так: "Товарищ Викулов напрасно вступается за своего коллегу и автора Жукова, которому чудится, что в творческой среде, да и в партии, постоянно усиливается чуждое, прозападное влияние лиц нерусской национальности. Они-то якобы и пытаются всячески навязать нам модернистские эстетические пристрастия и дурные вкусы, свойственные буржуазной массовой культуре. Здесь всё у товарища Жукова перевёрнуто с ног на голову: идейная и духовная враждебность модернизма увязывается только с опасностями для русской культуры, для русских творцов. Что за странный, явно отдающий шовинизмом, подход к советской культуре, национальной лишь по форме? Модернизм космополитичен по своей природе, да - но тогда совсем ни к селу, ни к городу попытки увязать его только с некоей антирусской тенденцией. Модернизм для всех плох - и для русской, и для европейской, вообще для любых национальных культур".

Шауро выдержал многозначительную паузу, а потом, как бы нехотя, продолжил:

- Помните, не так давно нам пришлось разбираться с письмом поэта Ку-няева о якобы еврейском засилии в нашей литературе? Товарищи Викулов и Жуков явно подпевают идеологически незрелой, творчески несостоятельной

концепции вражды, несовместимости русского и еврейского начал в нашей культуре и даже - это уж совсем недопустимо! - в культурной политике партии. Тут совсем недалеко и до национальной, и до расовой нетерпимости!

Он чуть не поперхнулся от негодования (что бывало с ним чрезвычайно редко), и в его выцветших серо-голубых глазах вдруг, мне почудилось, сверкнула молния гнева…

Между прочим, о провокационной выходке "Литературки", которая "вдруг" обрушилась с критикой на книгу Д. Жукова десятилетней давности, Шауро тогда и словечком не обмолвился. Ни словечка - и о любимовской Таганке. Теперь, с высоты прожитых лет, эти умолчания более понятны. Именно в конце 70-х, в эпоху совсем одряхлевшего "звездоносца" Л. И. Брежнева сотоварищи по Политбюро, прозападное лобби из числа расплодившихся в аппарате ЦК консультантов, помощников, референтов, экспертов и т. п. фактически "дожало" руководство партии до полного отказа от национальных традиций в пользу "новой исторической общности людей". Не пройдёт и десяти лет, как этот очередной идеологический фантом разлетится вдребезги под ударами злобных антирусских "народных фронтов" на всех окраинах советской империи.

Десять лет прошло с той поры, как ворвался в "Наш современник" взволнованный, обрадованный Палиевский. Как мне кажется, я почти разгадал "третьяковскую" загадку покойного Шауро: он признал себя неправым, потому что его, меломана и киномана, сама жизнь на старости лет "макнула" в зловонную клоаку "интернациональной" подлости и мщения, заставила по-другому взглянуть на Русь и её историю. Честь для него была и осталась выше. Дорогой отступника Яковлева он не пошёл. Не мог пойти.

Ну а как же "историческое признание" - что в нём теперь? Неужели это была просто эмоциональная реплика литературоведа Палиевского?

Как знать… Старый крот истории роет основательно и не так уж неторопливо. Схлынули проклятые девяностые годы - и кто сейчас презрительно хмыкает по поводу "последнего прибежища негодяев"? Разве что полоумная Новодворская. Даже Чубайс, не к ночи будь помянут, нарядился в патриотический сюртук… Признание Шауро исторической и моральной правоты Вику-лова и Куняева (шире - всей "русской партии") не означает ли истинный вектор движения патриотически мыслящей русской интеллигенции от более чем вековой традиции поношения России (в том числе и под герценовским лозунгом: "Я ненавижу родину, потому что люблю её") - к активной, самоотверженной поддержке и защите Отечества, его истории и культуры?

СЕРГЕЙ ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ

К 80-летию со дня рождения Аполлона Григорьевича Кузьмина

Так и хочется начать этот очерк словами: "Давно это было…" И смех, и грех, в самом деле! Однако как бы это ни казалось смешным или же, наоборот, грустным, тут уж как посмотреть, с каким настроением окунаться в воспоминания, но, тем не менее - давно это было, тридцать один год назад…

Тридцать один год тому назад я стал студентом исторического факультета Московского государственного педагогического института. Помню свое тогдашнее совершенно счастливое состояние. А как же иначе - Москва, начало осени, горьковатый запах сухой опадающей листвы, множество новых людей, ставших моими знакомыми, и я - уже студент, уже историк! Насколько понимаю, в таком же полублаженном состоянии пребывали и мои новые знакомцы-однокурсники. И, конечно, всеми нами владела полная уверенность, что теперь в жизни все будет замечательно, все будет просто отлично. Ничего нам не страшно, все трудности позади, ведь мы - поступили!

И вот первая лекция. В битком набитую аудиторию вошел средних лет мужчина в темном костюме. Зачесанные вверх и назад вьющиеся темные волосы открывали крупный, можно сказать, "значительный" лоб. На несколько выдающемся вперед, с небольшой горбинкой носу сидят большие очки. Крупные кисти рук. И - очень добрая, немного ироничная, какая-то даже родительская улыбка.

Я не помню его первых слов, но, скорее всего, он представился, и мы узнали, что нашего преподавателя зовут Аполлон Григорьевич Кузьмин. А потом, то складывая свои руки перед грудью "домиком", когда длинные пальцы его крупных рук упирались друг в друга, то опираясь руками о спинку стула и покачивая его, то медленно расхаживая по аудитории, он начал говорить - негромким, спокойным голосом. И дальше случилось невероятное…