Петр Мультатули - Кругом измена, трусость и обман. Подлинная история отречения Николая II Страница 65

Вскоре поступила телеграмма от инженера Гавалова с разъяснениями: «Сведения (об отправлении императорских поездов в Двинск. — П. М.) были на основании наряда, имеющегося на Императорский поезд, который был дан до известия о выезде Гучкова. Теперь наряд отменён или отложен. По окончании разговора с Гучковым вопрос разрешится окончательно»{948}.

При этом следует отметить, что вообще предстоящее подписание мало заботило генералов Ставки. Они говорят о нём как о деле решённом. Их больше заботило, например, назначение на должность командующего Петроградским военным округом генерала Л. Г. Корнилова. На вопрос генерала Д. Н. Дубенского, заданный 2 марта одному приехавшему из Петрограда полковнику, «что же говорят о Государе?», последовал ответ: «Да о Государе ничего не говорят…»{949}.

Как бы там ни было, воспоминания свиты, генералов Рузского, Данилова, Саввича — свидетельствуют, что манифест об отречении Императора Николая II от престола был написал и Государь его согласился подписать. Возникает вопрос: зачем же тогда Гучков и Шульгин ехали в Псков?

Зачем А. И. Гучков и В. В. Шульгин ездили в Псков 2 марта 1917 г.?

А. И. Гучков уверяет, что, отправляясь в Псков, он ничего не знал о решении Государя отречься от престола. Своё же решение отправиться в Псков за отречением Гучков объяснял своей личной инициативой, проявленной на «свой страх и риск» на заседании ВКГД 1 марта. По словам Гучкова, ВКГД дал Гучкову соответствующие полномочия{950}.

Спутник Гучкова В. В. Шульгин утверждал, что решение о поездке было принято узким кругом лиц — М. В. Родзянко, А. И. Гучковым, П. Н. Милюковым и им, В. В. Шульгиным, около 4 ч утра 2 марта. Инициатором поездки был А. И. Гучков, который заявил, что нужно как можно скорее ехать в Псков и получить от Государя манифест об отречении. При этом Гучков якобы подчеркнул, что ни в коем случае нельзя сообщать о поездке Исполкому Совета: «надо действовать тайно и быстро, советуясь». Гучков считал, что «надо дать России нового государя». Таким новым государем Гучков предполагал Наследника. На это М. В. Родзянко сообщил, что Рузский телеграфировал ему, что уже говорил об этом с Государем, Алексеев запросил главнокомандующих фронтами о том же{951}.

В воспоминаниях В. В. Шульгина есть принципиальные неточности. Ночью 2 марта, или вечером 1-го, Н. В. Рузский не мог телеграфировать Родзянко об отречении, а Алексеев запрашивать главнокомандующих, потому что всё это имело место не раньше 11 ч утра 2 марта. Главная мысль, которую хочет донести до читателя В. В. Шульгин, это полная законспирированность поездки от членов Исполкома. Для этого Шульгин подчёркивает, что на встрече не было ни Керенского, ни Чхеидзе, а сама поездка проходила в тайне ото всех. Со своей стороны это же утверждали и представители Совета. Член Исполкома Н. Н. Суханов (Гиммер) категорически утверждал, «что Исполком Комитета узнал о поездке только на следующий день, уже получив акт об отречении, не зная, при каких условиях он был подписан, и ничего не подозревая ни о миссии, ни о поездке Гучкова и Шульгина»{952}.

Но чем больше одна сторона отрицает сотрудничество с другой по вопросу поездки в Псков, тем больше закрадываются сомнения.

На поверку утверждение о полной засекреченности поездки Гучкова — Шульгина при даже неглубоком изучении оказывается полностью несостоятельным. Прежде всего, о поездке знал А. Ф. Керенский. Об этом он сам свидетельствует в своих воспоминаниях. А. Ф. Керенский пишет, что Исполком принял решение направить вместе с Гучковым и Шульгиным собственную делегацию в Псков{953}.

На самом деле такого заседания не было и никакой делегации от Исполкома в Псков не направлялось, но то, что А. Ф. Керенский об этом говорит, означает, что он был в курсе поездки делегатов от Думского комитета.

Не был никаким секретом приезд депутатов и в штабе Северного фронта. А. И. Гучков на допросе ЧСК говорил, что он «телеграфировал в Псков генералу Рузскому о том, что еду, но чтобы на телеграфе не знали цели моей поездки, я пояснил, что еду для переговоров по важному делу, не упоминая, с кем эти переговоры должны были вестись»{954}.

Однако в 16 ч 30 мин 2 марта генерал Ю. Н. Данилов сообщил генералу М. В. Алексееву телеграммой, что «около 19 часов сегодня Его Величество примет члена Государственного Совета Гучкова и члена Государственной Думы Шульгина, выехавших экстренным поездом из Петрограда»{955}.

В 17 ч 43 мин генерал В. Н. Клембовский направил генералу М. И. Эбелову телеграмму, в которой сообщал: «Государь Император находится в Пскове, куда выехали к нему экстренным поездом из Петрограда уполномоченные Государственной Думы Гучков и Шульгин. Это всё можно объявить в печати»{956}.

Что же это за государственный секрет, который разрешается объявлять в печати!

А. И. Гучков, начиная с 28 февраля, был полностью уверен в успехе переворота. С. Д. Масловский (Мстиславский) пишет в своей книге, что в критические дни 28 февраля и 1 марта Гучков, окружённый офицерами Генерального штаба, пребывал в состоянии «оптимистическом и самоуверенном»{957}.

Граф В. Н. Коковцов вспоминал, что вечером 28 февраля к нему домой пришёл Гучков, который оставался у Коковцова «до 2-х часов ночи, расспрашивая обо всем, самом разнообразном из области финансового положения страны»{958}.

Такое спокойствие А. И. Гучкова объясняется лишь одним: он был уверен в полном контроле над Государем.

Между тем ни Гучков, ни Шульгин не могут объяснить, зачем же они поехали в Псков, если знали о согласии Императора на отречение, а манифест был уже выработан? О том, что они об этом знали, свидетельствует генерал А. С. Лукомский, который пишет, что по приказу генерала М. В. Алексеева «после передачи проекта манифеста в Псков об этом было сообщено в Петроград председателю Государственной думы»{959}.

Таким образом, ехать в Псков, не дождавшись подписанного царём манифеста, было бессмысленно. Тем не менее А. И. Гучков и В. В. Шульгин в Псков поехали. При этом, как оба уверяют, у каждого из них был собственный вариант манифеста. Правда, Гучков утверждает, что текст его написал Шульгин, а Шульгин, что — Гучков.

А. И. Гучков: «Накануне был набросан акт отречения Шульгиным»{960}.

В. В. Шульгин (как всегда витиевато): «В пятом часу ночи мы сели с Гучковым в автомобиль, который по мрачной Шпалерной, где нас останавливали какие-то посты и заставы, и по неузнаваемой чужой Сергиевской довёз нас до квартиры Гучкова. Там А. И. набросал несколько слов. Этот текст был составлен слабо, а я совершенно был неспособен его улучшить, ибо все силы были на исходе»{961}.

Но генерал Н. В. Рузский, в рассказе Великому Князю Андрею Владимировичу, утверждал: «Никаких документов они с собой не привезли. Ни удостоверения, что они действуют по поручению Государственной Думы, ни проекта об отречении. Решительно никаких документов я в их руках не видел»{962}[6].

Зададимся ещё одним вопросом: почему А. И. Гучков, даже если поверить его рассказам о полной неосведомлённости в псковском манифесте, был уверен, что Император обязательно согласится на отречение? Гучков не мог не знать о незаурядном личном мужестве Императора Николая II. Д. Н. Дубенский свидетельствовал в ЧСК, что Государь был человек «в высшей степени мужественный, и никакой физической опасности он, безусловно, не боится. Я его видел, когда он объезжал войска в Галиции. Он, безусловно, храбрый человек»{963}.

Может быть, Гучков рассчитывал, что Государь подпишет манифест под угрозой убийства его семьи? Вряд ли Гучков бы решился на такой шаг, если бы он предлагал царю отречься в пользу своего сына. Шантажом прекращения поставок снарядов в армию, обрушением фронта? Тоже сомнительно. Услышав подобный шантаж, царь, без всякого сомнения, отказался бы передавать власть таким людям. Да и все эти расчеты, вместе взятые, не могли давать Гучкову полной уверенности в успехе предприятия.

Итак, подведём итог: А. И. Гучков и В. В. Шульгин собирались в Псков, зная из телеграмм М. В. Алексеева, что Государь принял решение отречься, не имея с собой на руках никакого проекта отречения и не будучи совершенно уверенными в успехе. Что это — авантюра? А. И. Гучков не был авантюристом. Он действовал всегда осторожно, продуманно и хладнокровно. Для чего же он ехал тогда в Псков?