Владимир Бушин - Гении и прохиндеи Страница 65

"Жидовская морда" скорченная Сарновым

Автор никак не хочет отлипнуть от alma mater как цитадели государственного антисемитизма и сообщает нам вот что: "В Литературном институте на одном курсе со мной учился студент С., обладавший ярко выраженной еврейской внешностью. Такой еврейский нос, как у него, можно было встретить нечасто. И вот однажды другой студент, без всякого к тому повода, ну, просто так, ни с того, ни с сего, с криком "Жидовская морда!" врезал кулаком по этому выдающемуся еврейскому носу. Хлынула кровь. Драчуна оттащили, пострадавшему оказали первую помощь..." Вы только подумайте, какая зверская картиночка! Ведь не где-то в темном переулке, а в общественном месте, в храме литературы с диким воплем лупцевали в кровь обладателей еврейских носов. Сарнов видел это своими глазами? Нет, не видел. А вот что об этом жутком эпизоде поведал в своих воспоминаниях "Лобное место"(М., 2000) Михаил Годенко, тогда студент этого же курса и даже участник происшествия: "Помню взрывной случай. На одной из лекций Семен Сорин, сидевший сзади Малова, разговаривал с соседом. Малов сделал ему замечание. Сеня, не задумываясь, ответил: "Заткнись, говно!" Обиженный с разворота, с левой, наотмаш стеганул по лицу обидчика. Сорин тоже не из флегматиков. Рывком вскочил, вырвал из-под себя стул, занес его над головой Малова... Могла произойти трагедия. Пришлось мне, моряку-балтийцу, вмешаться в конфликт. Успел выхватить занесенный для удара стул, поставил на место. Взяв под локоть Сорина, вывел его из аудитории (от греха подальше!), посадил на низкий подоконник в конце коридора. Сорин бушевал, грозил жестоко отомстить... "(с. 13). Действительно могла произойти трагедия: у вернувшегося с войны майора Малова было страшное ранение головы, видно было, как под кожей пульсировала кровь. Итак, что же мы видим? Во-первых, уверения Сарнова, что Сеня схлопотал "без всякого повода, просто так, ни с того ни с сего" достойны лучших афоризмов Свирского и Войновича. Во-вторых, оскорбительный выкрик и впрямь имел место, но принадлежал не Малову, а Сорину и смысл его был совсем другим. В-третьих, потока крови и первой помощи пострадавшему не было, а была элементарная пощечина. В-четвертых, Сеня отнюдь не проявил здесь свою незлобивость и готовность простить. Вы думаете это всё? Не тот человек Сарнов... Он продолжает: "Обладатель еврейского носа легко согласился с товарищами, уговаривавшими историю эту оставить без последствий. Но вмешалась комсомольская организация. Возникло персональное дело. Объектом разбирательства стал и получил суровое комсомольское взыскание, однако, не студент, который ударил, а тот, - которого ударили... Обвинялся он в том, что спровоцировал русского человека на драку... Спровоцировал своей ярко выраженной "жидовской мордой". Точнее, носом. Такой нос не мог не возмутить и не вывести из себя истинно русского человека." А какое же суровое взыскание получил Сорин? Ведь очень выигрышно назвать его. Но автор не называет. Почему? А потому что, никакого взыскания не было. Почему? А потому что, комсомольская организация не вмешивалась и никакого персонального дела не было. Почему? А потому что Малов был не комсомольцем, а членом партии, Сорин же - ни членом партии, ни комсомольцем. Уж это всё я знаю точно, поскольку был тогда членом комсомольского комитета, а потом и его секретарём. Из всего сказанного предельно ясно, кто тут истинный провокатор и антисемит. И к слову сказать, жестоко избитый Сеня пережил обидчика на 47 лет...

Мандельштам и проблема российских сортиров

Как уже говорилось, Сарнов - великий энтузиаст защиты культуре вообще, русской культуре в частности, и особенно - русского языка. Это, пожалуй, даже главное в его последних книгах. Что ж, прекрасно!

Как же именно защищает он эти духовные ценности? Прежде всего, проходится по именам известных русских писателей от Горького до ныне здравствующего Николая Доризо и лепит им ярлыки такого пошиба: "чучело", "слюнтяй", "холуй"... А чаще - известного фекального характера: "г...о", "г....к", "г....ед" и т.д. Иногда это делается мимоходом, иногда сопровождается байкой. Так, пишет, например, что когда арестовали Л.Авербаха, то одна талантливая русская поэтесса, "выступая на партийном собрании, на котором клеймили разоблаченного, будто бы сказала:

- Даю слово коммуниста, что ни в какой связи с врагом народа Авербахом, кроме половой, я не состояла." Это, видите ли, сарновский юмор. Но ничего подобного быть не могло не только потому, что молодой поэтессе чужд такой цинизм и непристойность (это недоступно пониманию Сарнова), но и просто потому (уж это-то он должен понять), что она была беспартийной. Какое же "слово коммуниста"? Да ведь и замужем. И вот при живом муже публично такие хохмочки? На это способны только существа, подобные нашему критику да иные активисты телепередач Ханги... Что же касается "г...а", то, как мы уже видели и раньше, критик так привержен к нему в его разных ипостасях, словно ничего прекраснее на свете и быть не может. Так, на странице 485 оно трижды шибает в нос. Отсюдаповышенный интерес к тому, что он назвал "проблемой российских сортиров". Вот однажды побывал критик в гостях у Надежды Мандельштам. О чем конкретно они долго беседовали, не рассказывает, но счёл нужным сохранить для истории русской литературы вот что: "Провожая меня, она кивнула на дверь в прихожей: "Первый раз в жизни у меня отдельная уборная". Конечно, Надежда Яковлевна прожила жизнь нелегкую, но всё же не всегда - без отдельной уборной. Об этом свидетельствует хотя бы Эмма Герштейн, большой друг семьи. Она рассказывает в своих "Мемуарах"(М.,1998), что в 1933 году Мандельштамы получили отдельную двухкомнатную квартиру в писательском доме в Нащокинском переулке. Они не имели права на эту квартиру, поскольку Осип Эмильевич не состоял в Союзе поэтов, построившем дом. Однако, "энергия Мандельштамов преодолела все препятствия. Мандельштам был включен в список членов кооператива, но какая-то неуверенность чувствовалась до самого последнего дня. Как только был назначен день вселения, Надя с ночи дежурила у подъезда, поставив рядом с собой пружинный матрац.

Утром, как только дверь подъезда открыли, она ринулась со своим матрацем на пятый этаж и первая ворвалась в квартиру. И вот врезан замок, вселение свершилось.

Квартирка казалась нам очаровательной. Маленькая прихожая, напротив дверь в крошечную кухню, направо - неописуемая роскошь! - ванная, рядом уборная"(с,40). Именно такая, отдельная. Никто, кроме поэта и его супруги, ею не пользовались.

Куда конь с копытом...

Осветив как смог сортирную проблему, Сарнов объявил "благословенным" мат и в интересах русской литературы оснастил похабщиной да матерщиной всю книгу. Это отвращало и у Астафьева, но тот всё-таки изведал сиротство, беспризорщину, бродяжничество, в юности прошел войну, - было где набраться. А этот? Вырос, как уже отмечалось, на ступеньках Елисеевского магазина, с детства питался апельсиновым соком, слушал лекции профессоров с дореволюционным стажем, работал в "Пионерской правде", в "Пионере", был членом жюри конкурса имени Николая Островского, который проводил ЦК комсомола, словом, ведь прожил жизнь под парниковой рамой,- а тоже туда со своей клешней!.. Вот еще Ерофеев такой же. Но как эти словесно буйные гении беспомощны, банальны и жалки, когда их препирают. Этого Ерофеева недавно в телепередаче загнала в угол с его похабщиной группа молодых ребят. И как же он стал выкручиваться? Ну, самым пошлым способом! Вы, говорит, еще всего Достоевского не прочитали, а обо мне судите. Можно подумать, что он прочитал. Да и зачем читать всего? И никто не читал. Иные большие художники не любили его. Чайковский, например. А Бунин просто терпеть не мог. Да и причем тут этот большой писатель, когда речь идет о писателе совсем иного масштаба. А дело в том, что такие, как Никита Михалков и Ерофеев, превратили Достоевского в канделябр, которым бьют по головам своих противников. Можно сказать и так: это их последнее убежище... Да, картина тут еще более удручающая, чем у Астафьева и даже Ерофеева, особенно для тех, кто помнит Беню ангинозным пай-мальчиком в Литинституте. Вполне в сортирном стиле выдержаны и образцы его остроумия, национального по форме, демократического по содержанию. Например:

"-Почему у нас всегда проблема с туалетной бумагой? - Потому что вся она уходит на сырье для производства сосисек." Смешно?

Или: "Между понятиями "социалистические страны" и "сосиски сраные" гораздо более прочная связь, чем брежневское косноязычие". Весело? Или бесчисленные частушки, самая приличная из которых такова:

Жопа гола, лапти в клетку,

Выполняем пятилетку. Зловонные слова он вкладывает в уста многим персонажам своей книги от Твардовского до Сталина.

А вот, говорит, сгорая от нетерпения блеснуть остроумием и потешить нас, был у меня знакомый поэт, он не выговаривал букву "р", картавил, у него, например, получалось: "Мы прошли говнило Великой Отечественной войны".