Эльчин Сафарли - Туда Без Обратно Страница 7

И все-таки в моей жизни есть один человек, даже имя которого ненавижу: мой отец. Отец, не папа. В последний раз назвала его «папой» за день до смерти мамы. После — исключительно по имени-отчеству. Я ненавижу отца! Всем моим сердцем, всем телом. Когда вспоминаю его улыбку-ухмылку, начинают дрожать конечности. Чувствую едкий аромат его одеколона, и возникают рвотные позывы. А его фальшивые поцелуи в макушку! Передергивает от злости. Обычно с годами ненависть утихает, а во мне наоборот — с каждым годом она увеличивается в масштабах. От невысказанности?…

Он выжил меня из дому, женился снова на второй месяц после маминой кончины. Но причина даже не в этом: моя ненависть к отцу — результат увиденного, услышанного задолго до отъезда… Как я переживала из-за его поступков, кричала в подушку! Десятки раз писала письмо маме… По дороге в гостиную рвала бумагу, смывала клочки в унитаз. Не хватало смелости, жалела маму, берегла покой уставшей женщины. Любой ценой избежать скандалов, переживаний… И не жалею. Мама так ничего и не узнала — умерла спокойно. Для нее на протяжении многих лет мы с отцом разыгрывали пьесу «Папочка с доченькой». Если бы учредили «Оскар» за кино без кинокамер, приз за «лучшую женскую роль» был бы мой. Отец получил бы за «лучшую мужскую»…

Он изменял маме с собственной сестрой. Трахал Олесю буквально у мамы под боком. Заводил на кухню под предлогом заварить кофе и отдирал прямо на столе, не снимая одежду. Она зажимала отцовский рот ладонью: вдруг похотливые вздохи самца услышит невестка… Этот кошмар повторялся несколько раз в неделю. Олеся приходила к нам, «чтобы помочь замотавшейся золовке». Убрать квартиру, приготовить кулебяку с мясом, прокипятить постельное белье. Мама гордилась мужниной сестрой: «Олесь, без тебя бы окончательно загнулась. Дай бог здоровья! А как твои детки, Сашка в школу пошел?» Пока мама работала над заказом в гостиной, я следила за Олесей. Пряталась в кладовке, подслушивала телефонные разговоры, подсматривала через щель в кухонной двери. Я видела, как отец рвал на Олесе, трусики, входил в нее резко и грубо, как у нее закатывались глаза во время оргазма. Мне происходящее казалось какой-то игрой с неизвестными правилами. Но в этой игре чувствовалась угроза материнскому покою…

Часто спасала отца с тетей. Однажды, пока они курили на балконе, мама решила налить себе чаю и пошла на кухню. Я знала, что минут десять назад там сношались чертовы любовники, и забежала туда первой. Заметила на краю стола лужицы мутной белой жидкости. Если бы мама вошла на полминуты раньше, что она бы подумала? Я вытерла рукавом свитера вязкие капли со стола. Кого я спасала — маму или отца-подонка?… Может, и нужно было бросить обвинения в ненавистное лицо отца. Или проткнуть ножом сердце Олеси. Но я, маленькая запуганная девочка, молчала, чтобы не навредить матери. Никому не рассказывала, что знала, — даже брату, который вырос копией отца. Да ведь и во мне течет его кровь, к несчастью…

Зачем он спал с сестрой на протяжении стольких лет? Что за чертова привязанность или это болезнь? Неужели не мог завести другую женщину? Внешне Олеся не была привлекательной. Толстая, белокожая, пухлогубая. Маленькие глазки, короткие ножки, нос с горбинкой. Гуляя по Москве, я часто примечала дамочек такой же внешности — машинально «примеряла» их к паршивому родителю, хотелось подойти, попросить телефонный номер. Для отца. Только бы перестал спать с тетей, которую я когда-то очень любила. Олеся готовила восхитительные вареники с курагой, делилась смешными историями, интересовалась отцом. Ладят ли они с мамой? Спят ли в одной комнате? Работает ли мама по ночам? Я, глупышка, уплетая очередной вареник, выкладывала все. Думала, тетя волнуется за семью брата, за мамино здоровье…

…Иногда хочется вернуться в Москву — на пару часов. Пробраться в родной двор, подняться в нашу «двушку», найти отца и поговорить. Вот в присутствии его новой жены! Наверняка же продолжает изменять ей с сестрой. Проорать, что все знала. Проорать, что он скотина. Плюнуть в лицо…да нет, если бы и представилась такая возможность, я все равно на родину не поехала бы. В прошлое возвращаться не хочу. Пусть лучше обиды жгут в настоящем…

13

Прошел мимо. С какой-то девушкой, невысокой большеглазой брюнеткой. Взглянул на меня мимоходом и не узнал. И я сделала вид, что не узнала. Внешне он почти тот же, хотя и потерял былую форму, отрастил живот. Он, конечно, и подумать не мог, что я в Стамбуле. На расстоянии двух шагов от него. Он-то думал, сестричка в Дубае… Прошел мимо, вытирая бело-синим платком пот со лба. Глупец, какого ж ты прикатил в Стамбул в конце июля, в самое пекло? Лучше бы в Бодрум съездил… Я и сама задыхалась от жары: таких душных вечеров давно не было. Рабочий макияж медленно растекался, голова в парике взмокла… Он уже почти исчез из поля зрения, а мне вдруг захотелось побежать следом. Встать перед ним. Спросить, гордится ли он сестрой-проституткой, обслуживающей «черножопых»? Опозорить перед спутницей… Тушь потекла — от жары или от слез? Черт, плачу.

Вообще-то мы с детства грызлись. Разлад начинался с игрушек, продолжался дракой за телефон, скандалами из-за того, как он обращался с матерью. С подросткового возраста брат относился к маме пренебрежительно. Для него существовал авторитет одного отца — его идеализировал, ему поклонялся, им восхищался, Женя старше меня на два года. По словам бабушки, брат жутко взревновал, когда я родилась. Как младшую меня всячески баловали, позволяли то, что запрещалось Жене. Он сердился, срывал обиду на мне. Однажды столкнул меня, пятилетнюю, с дивана во время игры, и я сломала правую руку. Женю наказали и скоро на год отправили к бабушке на юго-запад. В школе мы тоже не общались. Даже друзья брата не знали, что Александра из «б» на две параллели младше — его сестра. Стыдился…

Выросли в одной семье врагами. Я заходила на кухню, когда Жени там не было. Женя смотрел телевизор, пока я гуляла с подружками во дворе. Жили на одной территории, но по разные стороны от стены непонимания. Если в подростковом возрасте мы чуть ли не ежечасно ругались, то, повзрослев, стали друг для друга ничем… Папа стоял на стороне сына в любой ситуации: «Он мужчина, ты — девушка. Ему лучше знать, как себя вести. У Жени более трезвый взгляд на жизнь. А ты летаешь в облаках, читаешь глупые романы, забиваешь голову чепухой. Лучше иди посуду вымой! Олеся устала за тобой прибирать!» Я с отцом не спорила и все больше отдалялась от них. Мама замечала натянутость в наших отношениях, волновалась, пыталась вызвать на откровенный разговор. Брат отмалчивался, опустив голову. Если отец был дома, моментально становился на защиту Жени: «Ладочка, ты мужика воспитываешь, а не девку. Что ты хочешь? Чтобы они вместе играли в куклы?! Или вязали перед телевизором?! Пойми, он — муж-чи-на»…

После смерти мамы отношения с отцом ухудшились. Доходило до рукопашной. Он вечно меня упрекал: слишком вызывающе одеваюсь, слишком поздно возвращаюсь… Когда отец сообщил о своем намерении снова жениться, я решила уйти из дому.

Собиралась временно пожить в доме покойной бабули. Но отец ключей не дал: «Проваливай, куда хочешь…» Брат стоял рядом, ничего не говоря. Они были заодно. Одним целым. Через неделю я уехала из России…

На вопросы о родных отвечаю: «Погибли в автокатастрофе». Вычеркнула из памяти нашу московскую квартиру, ненавистных отца с братом, лицемерных родственников. Теперь я одна, сама за себя в ответе. Стамбул принимает такой, какая я есть.

Задаюсь вопросом: повезло ли мне в жизни? Следом за этим вопросом рождаются еще и еще десятки вопросов. Закуриваю четвертую сигарету, вновь возвращаясь к мыслям о настоящем. В настоящем не вижу никого кроме себя, Босфора, Дневника. Клиенты не в счет, как и толпы на улицах. Я опасаюсь приближаться к людям.

…Появление брата в Стамбуле похоже на сон. Было или не было? Спешу в отель. Звонил Джемаль: ждут двое клиентов. Состоятельные арабы, отлично заплатили, за целую ночь. Мужчины и деньги — вот приметы моей реальности. В ней проще жить и легче дышать. О везении мы побеседуем с Аллахом на том свете. Если верить священному писанию, Аллах отвечает на самые безответные вопросы. Надеюсь, безвозмездно…

14

Для нас, проституток в чужой стране, самый страшный сон — оказаться за решеткой. В холодной турецкой hapishane,[25] где кормят баландой, не отапливают камеры, и от сырости разбухают вены. Вчера вычитала в «Хуррийете»,[26] что в «Кадын ве чоджук»[27] отбывают наказание около 50 русских женщин. Часть из них сидит за распространение наркоты, проституцию. И все они — за подделку виз. Закончится срок, будут депортированы из страны. Турция не встретила их с распростертыми объятиями, напрасно тешили себя «восточной сказкой». Восток не всегда гостеприимен… Проблемы сутенера зачастую становятся нашими проблемами. К примеру, замечаю, что у упрямца Джемаля возникли «денежные» препирательства с полисменами, и моментально подключаюсь к разговору. Отзываю сутенера в сторонку, предлагаю десять сотен: «Возьми, заткни им рты. Нам головная боль не нужна». Вынуждена отдавать из «копилки». Если Джемаль откажется платить полиции, ему, а значит, и мне несдобровать. А я не хочу коротать свои деньки в турецкой тюрьме. Хочу быть свободной: видеть Босфор, слушать чаек, покупать любимые жареные каштаны у уличного торговца… Полицейские в Стамбуле специально от сезона к сезону повышают сумму взятки. Своего рода «чистка»: отказывающихся платить арестуют и покажут по телевидению с анонсом: «Бдительные правоохранительные органы Стамбула обнаружили очередной очаг разврата». А тех, кто быковать не станет, оставят в покое на время.