Ф Санктис - Макиавелли Страница 7

Все сказанное об отдельной личности применимо и к человеческому коллективу, к семье, классу. По сути дела, в человеческом обществе существует лишь два класса: класс имущих и неимущих, богатых и бедных. И история есть не что иное, как вечная борьба между теми, кто имеет, и теми, кто не имеет. Различные политические системы - это попытки достигнуть равновесия между классами. Политический строй свободен, если в основе лежит "равенство". Следовательно, там, где есть "господа" или привилегированные классы, там не может быть свободы.

Ясно, что никакая политическая наука или политическое искусство невозможны, если они не опираются на знание предмета, с которым им предстоит иметь дело, то есть на знание человека как отдельной личности и человеческого коллектива - класса.

Поэтому значительная часть "Рассуждений" представляет собой социальный портрет народных масс или плебса, оптиматов или господ, князей, французов, немцев, испанцев отдельных людей и народов.

Эти портреты - результат тонких и оригинальных наблюдений - даны выпукло и убедительно, они воссоздают "характер", то есть выявляют те силы, которые побуждают отдельных людей, целые народы или классы действовать именно так, а не иначе. Его наблюдения плод опыта, накопленного непосредственно им самим, и в этом секрет их нетленности.

Поскольку в основе человеческого характера лежит такая общая для всех людей черта, как то, что они не знают предела своим желаниям или "аппетитам", а достаточной способностью осуществить их не обладают, существует несоответствие между целью и средствами: отсюда потрясения и беспорядки, наблюдаемые в истории. Вот почему политическая наука или искусство управлять и руководить людьми опирается на точность цели и действенность средств. В этой согласованности таится секрет той интеллектуальной энергии, которая делает великими людей и нации. Логика правит миром.

643

Такая строго логическая точка зрения на историю придает изложению спокойствие, исполненное силы и уверенности, свойственное лишь человеку, который знает, чего хочет. Под воздействием разума растет и мужество человека. Чем больше человек знает, тем на большее он отваживается. Если человек слабоволен, то можно безошибочно сказать, что ум его дремлет. В таком случае человек не знает, чего он хочет, он полностью во власти своего воображения и своих страстей; таково обычно простонародье.

Эта неумолимая логика нашла свое воплощение в "Князе". Макиавелли осуждает князей, которые обманом или силой отнимают у народа свободу. Но, коль скоро они добиваются своего, он указывает им, каким образом они должны удерживать свою власть. Цель их не защита родины, а сохранение княжеской власти, однако же князь может заботиться о себе, только заботясь о государстве. Интересы общества - это одновременно и его интересы. Свободы он предоставить не может, но может дать добрые законы, которые охраняли бы честь, жизнь, имущество граждан. Он должен заручиться благоволением народа, держа в узде и господ и смутьянов. Правь подданными, но не бей их до смерти, старайся их изучить и понять, "не будучи ими обманут, а сам их обманывая". Поскольку люди обращают большое внимание на внешнюю сторону, князь обязан о ней заботиться и даже против собственной воли должен делать вид, что он набожен, добр и милосерден, что он покровитель искусств и талантов. Пусть он не боится, что его разоблачат: люди по природе своей простодушны и доверчивы. Самое сильное чувство, на которое они способны, - это страх, поэтому князь должен стараться, чтобы его не столько любили, сколько боялись. Главное, чего он должен опасаться, это ненависти и презрения.

Кто прочтет трактат Эджидио Колонны "De regimine prin-cipum", тот обнаружит в нем прекрасный этический мир, не имеющий, однако, ничего общего с реальной жизнью. Но тот, кто прочтет "Князя" Макиавелли, обнаружит мир жестокой логики, основанный на изучении человека и жизни. Здесь человек, подобно природе, в своих действиях подчинен неизменным законам, основанным не на моральных критериях, а на критериях логики. Здесь не ставится вопрос, хорошо ли или дурно то, что делается, а соответствует ли это разуму или логике, существует ли соответствие между средствами и целью. Миром правит не сила как таковая, а сила разума.

Италия больше не могла создавать мир божеский и этический, и она создала мир логики. Неизведанным оставался у нее лишь один мир: интеллект; и Макиавелли открыл этот мир, очистил его от страстей и воображения.

Именно с этой высокой точки зрения и следует судить о Макиавелли. Главное, о чем он помышляет, - это "интеллектуальная серьезность", то есть точность цели, умение идти к ней

644

прямо, не озираясь по сторонам и не позволяя второстепенным или посторонним соображениям задерживать или сбивать с пути. Его идеал - ясный ум, не замутненный никакими элементами сверхъестественного, никакими фантазиями или чувствами. Его герой - покоритель человека и природы, тот, кто понимает силы природы и человека и регулирует их, делает их своими орудиями. Цель может быть достойна похвалы или осуждения, и если она достойна осуждения, то он первым поднимет голос протеста во имя рода человеческого. Заглянем в главу десятую "Рассуждений", в ней содержится один из ярчайших примеров протеста, когда-либо вырывавшегося из благородного сердца. Но коль скоро цель поставлена, нет границ восхищению Макиавелли человеком, который пожелал и сумел ее добиться. Моральная ответственность заключена в цели, а не в средствах. Что же касается средств, то они не хороши лишь тогда, когда ими не умеют или не желают пользоваться, когда человек невежествен или слаб. Макиавелли говорит: внушайте ужас, но только не ненависть и не презрение. Ненависть - бессмысленное зло, внушаемое сластолюбием, страстью, фанатизмом. Презрение есть результат слабости воли, которая мешает тебе идти туда, куда зовет разум.

Когда Макиавелли писал эти строки, Италия забавлялась романами и новеллами, а в стране хозяйничали чужеземцы. Итальянцы были самым несерьезным, самым недисциплинированным народом на свете, воля была сломлена. Все хотели прогнать чужеземцев, всем было "нестерпимо тошно от этого варварского господства", но дальше пожеланий дело не шло. Отсюда понятно, почему, считая своей первой задачей восстановление волевого характера итальянцев, Макиавелли старается уничтожить корень зла. Мораль, религия, свобода, добродетель без волевого характера - пустая фраза. И, напротив, стоит восстановить волю, как восстановится и все остальное. И Макиавелли прославляет силу воли даже тогда, когда она направлена на злое дело. По его мнению, Чезаре Борджиа с его ясностью ума и твердостью духа, несмотря на полное отсутствие моральных устоев, гораздо в большей мере человек, нежели добрый и благороднейший Пьер Содерини, который, "глупая душа", из-за своей неспособности и слабости погубил республику.

Но если сила воли в Италии ослабла, то дух остался несокрушимым. Если Макиавелли в основу жизни положил принцип быть "человеком", открыв эру сильного разума, то главным комическим мотивом в итальянской литературе, в романах была как раз необузданная сила, сила, не ограниченная никакой дисциплиной, не целеустремленная.

Итальянский вариант героя рыцарского романа был смешным именно в силу того, что он представал воображению как бессмысленная демонстрация гигантской силы, лишенной, однако, какой бы то ни было серьезности цели и средств, силы как таковой, используемой для достижения и самых серьезных и самых пустых целей; это-то и придает такой комизм образам

645

Морганте, Мандрикардо и Фракасса. Были, разумеется, рыцарские цели: опекать женщин, защищать угнетенных и слабых, но в глазах умных, скептически настроенных читателей все это казалось не менее смешным, чем необычайные проявления физической силы.

Об этих рыцарях, изображаемых на итальянский лад, можно сказать то же, что Дораличе сказала Мандрикардо, видя, как он ради меча и щита проделал те же подвиги, что и для овладения ею: "Не любовью ты был движим, а врожденным жестокосердием".

Итак, итальянский дух, с одной стороны, высмеивал средневековье как хаотическое столкновение сил, а с другой - положил в основу новой эпохи мужественный принцип, согласно которому сила заключается в уме, в серьезности цели и средств.

То, что Италия разрушала, и то, что она создавала, свидетельствовало о ее огромной интеллектуальной мощи: она опередила Европу не менее чем на сто лет.

Но у Италии был ум и не было силы. Итальянцы полагали, что умственного превосходства достаточно, чтобы изгнать чужеземцев. То был ум зрелый, живой, но абстрактный: формальная логика при полном равнодушии к цели. То была наука для науки, как бывает искусство для искусства.

Совесть была лишена цели, а когда совесть дремлет, то сердце холодно и воля слаба, каким бы зрелым ни был ум. Жизнь духа была направлена только на отрицание и на осмеяние. Итальянцам было легче смеяться над необузданными, не подчиняющимися никакой дисциплине силами, чем дисциплинировать себя, легче потешаться над чужеземцами, чем прогнать их. Острота служила аттестатом их умственного превосходства и их морального упадка. Им недоставало не физической силы и не смелости, которая из нее вытекает, а силы моральной, той, что сплачивает нас вокруг идеи и наполняет решимостью жить и умереть за нее.