Михаил Назаров - Миссия Русской эмиграции Страница 7

Несколько тысяч человек поступили во французский Иностранный легион, став его наиболее «дисциплинированной и боеспособной и наиболее ценимой частью». «На долю русских легионеров выпала тяжесть борьбы с рифянами, кабиллами, туарегами, друзами и другими восставшими племенами в период 1925-1927 гг. В раскаленных песках Марокко, на каменистых кряжах Сирии и Ливана, в душных ущельях Индо-Китая, - всюду рассеяны» русские кости [26]...

Первые годы эмиграции были тяжелейшими и для гражданских лиц. «Кроме немногих банкиров, владельцев ресторанов, врачей и адвокатов, русские беженцы существовали в крайней бедности, в невозможных условиях; некоторые умирали с голоду», не имея ни денег, ни работы, ни социальных прав – так описывает немецкий исследователь Х.-Е. Фолькман положение в послевоенной Германии, куда уже в 1919 г. хлынул основной поток эмигрантов. Возникновение там множества эмигрантских профессиональных союзов было продиктовано прежде всего стремлением к взаимопомощи. Но все они зависели от благотворительных организаций, из которых главными были Русский Красный Крест (хранивший за границей дореволюционные средства для опеки военнопленных) и, конечно, иностранные учреждения: Международный Красный Крест (особенно помог американский) и католическая Церковь (которая не скрывала, что помимо благотворительной цели преследует и иную: «побуждение к переходу в унию» и даже прямо в католичество; для этого уже в 1917 г. был создан «Папский Восточный Институт»; впрочем, как отмечает Фолькман, успеха на этом поприще достигнуто не было) [27].

Западной Европе еще не приходилось сталкиваться с таким количеством беженцев. Сначала Лига Наций и немецкое правительство пытались побудить эмигрантов вернуться в Россию. Однако Ф. Нансен, Верховный комиссар Лиги Наций по беженским делам (этот пост был создан в 1921 г.), смог уговорить лишь около 10 тысяч человек[28] (правда, с началом нэпа их число возросло). Русский Совет в Турции и другие организации выразили протест. Большевики тоже не очень настаивали на репатриации и указом от 15 декабря 1921 г. лишили гражданства всех эмигрантов, которые не возьмут советские паспорта к 1 июня 1922 г.

После этого Лига Наций приняла решение о расселении эмигрантов уже как безподданных. В 1922 г. было принято решение о выдаче им соответствующих документов, и в 1924 г. были введены так называемые «нансеновские» паспорта, за которые с эмигрантов взимался немалый сбор (на нужды эмиграции и на беженские учреждения самой Лиги Наций). Однако, эти паспорта не устраняли огромных, трудностей в получении виз и разрешений на работу, не давали прав на пособия по инвалидности, болезни, безработице – социальное положение эмигрантов оставалось прежним и зависело от усмотрения местных властей. Получение же гражданства было практически невозможно: например, в Германии дети, родившиеся у безподданных, считались тоже безподданными; немка, выходившая замуж за безподданного, теряла собственное гражданство[29]. Причем, немцы, по сравнению с другими странами, чинили беженцам наименьшие бюрократические препятствия. В других странах за малейшее нарушение закона эмигрантов высылали заграницу. Нередки были самоубийства...

Эмиграция могла бы быть значительно большей, но пограничные с Россией страны (особенно скандинавские) заслонились кордоном, который удавалось преодолеть лишь немногим. И.В. Гессен приводит примеры высылки беженцев в Советскую Россию из Финляндии, убийство проф. Л.Э. Нольде финским пограничником, расстрел семьи купца Рейдер с малолетним ребенком на румынской границе [30]...

Все это привело к немалому числу нелегальных эмигрантов (поэтому точная статистика эмиграции невозможна). Лишь в 1933 г. была принята «Конвенция о юридическом статусе русских и армянских беженцев», но она могла войти в силу только после ее ратификации определенным числом стран, и за это в каждой стране шла продолжительная борьба (осложнявшаяся противодействием СССР, который вступил в Лигу Наций в 1934 г.). Юридическое положение русских беженцев было урегулировано лишь после Второй міровой войны...

Сначала русская эмиграция имелась во всех странах, прилегавших к России – как в Европе, так и в Турции, Иране, Индии, на Дальнем Востоке. Но не только беженцы составили Зарубежную Россию. Более 8 миллионов постоянного русского населения было на территориях, включенных в состав Чехословакии (Подкарпатская и Пряшевская Русь), Румынии (Бессарабия) и прибалтийских государств: Латвии (Латгалия и др.); Эстонии (части Петербургской и Псковской губерний); к Литве отошли районы с белорусским, к Польше – обширные земли с белорусским и украинским населением. Нарком иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерин откровенно разъяснял: «Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские земли Польше. Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской Республики как цитадели революции... Мы руководствуемся не национализмом, но интересами міровой революции»[31]...

Согласно переписям 1920-х годов русскими (тогда к ним себя относили великороссы и большинство малороссов и белорусов) записались – в Польше 5 млн. 250 тыс., в Румынии 742 тыс., в Чехословакии 550 тыс., в Латвии 231 тыс. (до ограничений, введенных правительством Ульманиса, русский язык был там одним из трех государственных и в основу судебного законодательства легло русское дореволюционное[32]), в Эстонии 91 тыс., в Литве 55 тыс., в Финляндии 15 тыс. Эти данные, приводимые П.Е. Ковалевским[33], совпадают с числом русских прихожан православных церквей; но для Финляндии цифра, возможно, занижена, ибо там насчитывалось 450 тыс. православных (в основном в финской части Карелии), из которых только 50 тыс. были финнами[34]. Поначалу все эти русские эмиграцией себя не считали, продолжая жить прежней, укорененной жизнью, и хотя большей частью это были крестьяне, не участвовавшие в политической жизни зарубежья – они тяготели к центрам эмиграции, а не к советской России. (Именно потому, что они были оседлым национальным меньшинством, вскоре на них почти везде стало возрастать давление с целью ассимиляции, доходившее в некоторых странах до прямого насилия. В Румынии и Польше были запрещены русские школы, в Польше было закрыто и разрушено множество православных храмов, начались аресты православных священников, насильственная полонизация пяти миллионов русских под лозунгом: «русских в Польше нет»...)

Особо следует отметить Маньчжурию, где еще до революции имелось около 200 тыс. русского оседлого населения, связанного с эксплуатацией Китайско-Восточной железной дороги: это было как бы «государство в государстве», имевшее свои охранные войска, суд, средние и высшие учебные заведения, множество газет и журналов, десятки церквей, 4 монастыря; активно работала Русская духовная миссия в Китае.

Оказались без связи с родиной и такие частицы России, как Духовная Миссия в Иерусалиме и Св. гора Афон; в 1917 г. в «Афонском листке» писалось, что «русских монахов на Афоне было большинство (5.800 из 10.000): прошло бы еще немного времени, и Афон сделался бы совсем русским»[35]...

Если учесть и дореволюционных русских эмигрантов в США (500 тыс.), Канаде (119 тыс.) и Западной Европе (50 тыс.) - то за пределами Советской России всего оказалось около 10 миллионов русских[36].

Несмотря на постоянную нужду, в крупных городах Берлине, Париже, Риге, Таллине, Праге, Софии, Белграде, Харбине, Шанхае – быстро наладилась культурная жизнь эмиграции. Фолькман пишет: «Просто поразительно, какой духовной творческой силой обладали эмигранты, несмотря на политические и социальные трудности. В этом можно видеть еще одно доказательство того, что в эмиграцию ушла значительная часть русского образованного слоя. Уже тот факт, что с 1917 по 1924 гг. было издано около 1450 произведений художественной литературы, показывает, как велик был круг заинтересованных» (всего же за этот период эмигрантами было издано не менее 3735 книг и брошюр)[37]. Возникали (правда, часто и закрывались) русские газеты, журналы, книгоиздательства, работали культурные и политические организации, кружки, приюты, школы, гимназии. В 1920-е гг. возникло много высших учебных заведений (разного уровня и масштаба, просуществовавшие разное время)[38]:

- в Праге (пять: Русский юридический факультет, Педагогический институт, Институт сельскохозяйственной кооперации, Высшее училище техников путей сообщения, Русский институт коммерческих знаний);