Дэвид Макфадьен - Русские понты: бесхитростные и бессовестные Страница 7

Это влечение к мажорству вызывает и другой парадокс. Если материальные и общественные притязания на гордую обособленность заставляют тебя контачить с соседями, то тут все наоборот. Все утверждения со стороны понтярщика, что он лучше всех понимает непростой порядок вещей в мире, глядя на все с высоты птичьего, если не с ангельского полета, отстраняют его от мира. Любой представитель умного «превосходства» нуждается в изолированности. Быть интеллектуально особым — значит быть отдельно и в явном меньшинстве. И там его сразу забудут.

На последнем — или самом фундаментальном — месте оказываются четвертые — «детсадовские» — понты. Это нормы поведения, освоенные нами давным-давно, когда мы были еще окружены игрушками и длинными ногами людей высокого роста. Можно даже сказать, что детсадовские понты — синтез всех предыдущих. Звучат они примерно так: «Да, это неправильно. Сейчас тебе все объясню: мой папа играет в Red Hot Chili Peppers, а дед служил в Чернобыле, поэтому твои слова — ложь, а я — гений». Как мы помним, способность этих иллюзий действовать — даже недолго — зависит от блефа, от каменного лица в ситуациях, где «главное не быть, а выглядеть».[19] Понт, что для многих является сутью всего грубо материального, оказывается воплощением всего виртуального. Того, что может быть.

Русским детям сегодня говорят, что если очень надо понтоваться, то лучше с большой долей юмора. Взрослые по горькому опыту знают, что в состязаниях по понтам никаких гарантий нет. Надо поступать так, чтобы «главным было именно действие или эмоция, а не какая-то замечательная особенность или вещь у рассказчика», делающая его особым.[20] Почему так? Потому что взрослые у нас умные: самоуверенность всегда обратно пропорциональна неверию в себя. Если эмоции влияют на суждения и самоуверенность развивает доверие к ним, то по-настоящему самоуверенные люди менее восприимчивы к психологическому влиянию извне.

Они вроде бы сами все решают, но это только кажется. Они доверяют окружающему (пустому/незнакомому) миру: психологи иногда проводят параллель с пилотом, летящим по гряде облаков. Как пилот полагается на бортовую навигационную систему, так в бытовых ситуациях (как в «Цементе») люди следуют своим эмоциям, когда просто плывут по течению. В потоке игры. Как этому пилоту, так и нам лучше доверять надежности своей «бортовой» системы, т. е. эмоциям, когда мы окружены безбрежностью «туманной» реальности. Уверенность в себе обеспечивает основу для использования эмоционального компаса.[21] Часто бывает, этот компас не работает только из-за сомнений в своей надежности или комплекса неполноценности. Эмоции не только рисуют карту не совсем понятного облачного мира, но и диктуют лучшие возможности его покорения.

Мы вступаем в мир с надеждой, но делаем вид, будто с уверенностью. Понт — вовсе не признак уверенности, наоборот, он показывает наше подсознательное преклонение перед миром слишком большим, непредсказуемым. Это мы знаем с детства и защищаемся понтами.

Пусть говорят, что взрослый понт — это беззастенчивая предпродажная подготовка самого себя. Рекламный трюк. Представление. На понтах, как на котурнах. Нет, понт не театр. Он меняет жизнь. Борхес [на самом деле Ницше!], большой любитель величавых трюизмов, однажды написал волнующую фразу: «Если ты долго смотришь в бездну, то и бездна долго смотрит в тебя». Это про понты писано.[22]

Итак: понт — неотъемлемая часть социализации любого ребенка. Но что с ним делать, когда наступает юность или взрослая жизнь? Станет ли понт полезной, сознательной тактикой на будущее или будет неосознаваемой особенностью нашей психики? У Сартра есть пьеса под названием «Кин». Там некий лондонский лицедей XIX века Эдмунд Кин так часто играет пафосные шекспировские роли на сцене, что, когда в его реальной жизни наступает беда (в виде крупных долгов), он ведет себя перед кредиторами подобно гордым, самоуверенным персонажам английского театра. Он воспринимает собственную виртуальность, как явь.

Подобный выбор стоит перед сегодняшними молодыми людьми. У одних такое явление театральной показухи довольно быстро проходит, «как насморк, а у других это просто приобретает хронический характер и постепенно становится патологией».[23] В случае реализации, как у Кина, второй возможности временная маска сможет легко стать настоящим лицом. Форма станет содержанием: реклама станет самим продуктом, и голограммы материализуются.

Как можно представить, такие маски обнаруживаются достаточно часто в глянцевом, показном мире бизнеса. Имидж — всё. И действительно, казалось бы, чем солиднее фирма смотрится «с улицы», тем важней директор. «Ан нет!., сидит такой “босс” в съемной однокомнатной квартирке. Весь персонал — бухгалтерша неопределенного возраста (она же секретарша) и 2–3 разнорабочих… А понтооооов!!! Ваааж-ный, ну до невозможности. Прям Брежнев в лучшие годы! Вот думаю — почему так? Комплексы?»[24] Именно.

Откуда все это берется? Стремление объявить неоправданную или не состоявшуюся победу над незнакомым окружением означает на самом деле желание атаковать среду и готовность перейти на язык жестов, как только заканчиваются веские аргументы. Когда человек не знает, где находится или что будет на плохо освещенном поле игры, неуспешная самозащита становится атакой. Такое нападение «не спровоцировано опасностью, т. е. нападающий от цели нападения угрозы не имеет».[25] Но опять же в облаках и в темноте так кажется. Что это за вызов, якобы появившийся ниоткуда? Там вообще ничего нет, как узнали Кука и беглянки, но нападения продолжаются — «на всякий случай». В темноте размахиваем руками в направлении невидимой «угрозы». Мало ли что.

Напоследок скажу, что есть еще один хороший повод считать детсадовскую теорию самой доказательной: время нас не учит пониманию, что эта угроза отсутствует. Неправильное и давно освоенное представление о мире — этот «детский лепет 7–8-го класса», нас не покидает:[26]«Признайтесь, что все (ну или почти все) мы через это проходили».[27] Если мы дошли до такой универсальной простоты, то можно сделать еще один шаг, чтобы максимально упростить ситуацию. Получается один принцип во всех видах понта: «Не делай лишнего».[28] Он касается истины и проблемы ритма, т. е. сколько можно убедительно понтоваться и как часто. Для школьной площадки это, безусловно, хороший совет, и мама нам скажет, когда хватит. А что это за предел или избыток для взрослых? Когда понт провалится? Любой лимит должен быть узнаваемым: он должен там быть при каждом твоем к нему возвращении. Так он лимитом и становится: это постоянный предел. Следовательно, он должен быть заметен и фиксирован. Так можно его назвать. Но сначала надо его найти на карте — где-то на просторах бесконечной страны.

Давным-давно: потемкинские деревни и их чванливые жители

— Вы еще и хам в придачу, как я погляжу!

— Так воспитали.

Что такое «понт» с философской и психологической точки зрения, мы теперь знаем. Понтуемся, когда не соображаем, как поступить в новой, пугающей нас и непредсказуемой ситуации. В этой главе мы проанализируем примеры из прошлого и отражение их в современности. Иными словами, ответим на вопрос: давно ли у нас такая проблема. Дурное поведение, нас интересующее, претендует на стабильность, статус… в общем на то, чего нет. Значит, нужна иллюзия, поскольку, как было сказано в фильме 1973 года «Неисправимый лгун» про неопытного понтярщика: «У него два больших недостатка. Во-первых, врет, а во-вторых, не умеет врать». Но не надо печалиться (надейся и жди!). Неумение в данном случае имеет свои странные преимущества.

В истории России понт находим уже в Крыму 1787 года, когда появились на свет потемкинские деревни — и их потомство множится до сих пор:

Катались тут с друзьями на великах. Погода удалась. Зарулили чисто случайно на территорию, прилегающую к довольно такой серьезной базе. И вот что удивило: спереди и по бокам мощные стены, охрана и прочее. Заезжаешь с тыла — и все это кончается. Забора нет вообще, шныряют какие-то отморозки бродяжного вида. И прям как на ладони территория базы. Заходи кто хошь, крепи динамитную шашку (или несколько) и уходи. Часть города будет обгажена капитально. И всё это творится на фоне громких «антитеррористических» мероприятий! Воистину вся Россия…[29]

Легенда гласит, что потемкинские деревни — это бутафорские сооружения, по-быстрому построенные графом Потемкиным, точнее, его чумазыми, беззубыми войсками — и не только в одном месте. Бедные солдаты вкалывали по всей южной области, особенно на территориях, захваченных у Османской империи. Императрица решила посетить их. Темпы ее передвижения по улицам давали Потемкину достаточно времени, чтобы раз за разом снимать и устанавливать фасады, изображающие красивые домики. Затем войска козьими тропами перевозили их на следующее место. Подобно городскому фону в дешевом мультике, взору императрицы открывались одни и те же строения. Якобы этот только что покоренный край отличался густонаселенностью, а на самом деле степь да степь кругом: «В награду за столь успешное заселение новой территории Потемкин был награжден титулом “князя Таврического”».[30] Орден за смелость и наглость.