Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6353 ( № 1 2012) Страница 7

- То есть, резюмируя вышесказанное, приходим к выводу, что в литературе сейчас всё зависит от вкусов тусовки и связей самого автора. Так?

- Во все времена и во всех странах пробиться неизвестному автору было нелегко. А в моём случае - тем более. Я ведь попытался войти в литературу вновь, после того как больше десяти лет нигде не печатался. Начало моего пути в литературу очень похоже на нынешний возврат в неё. В 1995 году я написал рассказ "Риф", который нигде не хотели брать. Павел Басинский сначала удивлялся, зачем ему подсунули читать байку про какого-то советского пионера на Кубе, а потом номинировал "Риф" на "Малого Букера". А всё потому, что я нашёл того, кому рассказ понравился, - это был писатель Олег Павлов, впоследствии получивший "Букера". Павлов отнёс "Риф" в "Новый мир" - и рассказ напечатали. Затем, уже по накатанной, напечатали в "Октябре" роман "Июльское утро", который получил российско-итальянскую премию. Тут бы мне продолжать в том же темпе, но[?] Времена тяжёлые настали, надо было как-то зарабатывать на жизнь, я ушёл в кино, попытался писать сценарии сериалов. Чего делать не следовало. Потому что спустя десять лет пришлось всё начинать сначала.

- Но ведь есть же примеры, когда малоизвестные, провинциальные писатели успешно дебютировали, получали крупные премии[?]

- Да, Прилепин со своим первым романом "Санькя" сразу прославился. Но это исключение. Суть писательского успеха в нашей стране в том, что если ты зацепился за подножку литературного процесса, то нельзя с неё спрыгивать даже для передышки, пока не напишешь несколько романов, не получишь несколько премий, пока не утвердишься как писатель. В России крайне редки успехи раннего или вообще самого первого романа, как это случается в Европе. Русская литературная среда - это мощная клановая система, в которой, как ни старайся, всем не угодишь. Можно, конечно, плюнуть на это - но тогда надо вообще завязывать с литературой и идти в рекламщики или эффективные менеджеры.

- И как быть в этой ситуации писателям, которые ещё не успели раскрутиться?

- Писателю, которого отторгает литературная среда, нужно, на мой взгляд, упорно искать тех, кому понравится его книга, кто будет ею зачитываться. Мне лично помогали письма в Интернете от неизвестных молодых людей, которые писали, что наконец-то прочитали о том, о чём сами всё время думали. Но были и комментарии, в которых автора называли рефлексирующим лентяем, пуска[?]ющим слюни маразматиком, но[?]ющим о смысле жизни, вместо того чтобы взять судьбу в свои руки[?] А ещё писателю крайне важно найти своего издателя - именно своего. Единомышленника, даже, может быть, друга. Мне кажется, своего издателя я ещё не нашёл.

Беседу вёл Игорь ПАНИН

Три обязательных вопроса:

- В начале ХХ века критики наперебой говорили, что писатель измельчал. А что можно сказать о нынешнем времени?

- Сегодня, я думаю, измельчало время и писатель вместе с ним. Время, социум не ставят перед человеком главных вопросов: кто он, откуда пришёл, куда идёт, в чём смысл его жизни? Не ставит, словно ответы на эти вопросы уже ясны. И соответственно труд писателя оплачивается копеечно. Чтобы достойно зарабатывать, ему нужно не один сильный роман писать раз в несколько лет, а печь свои произведения как пирожки, словно серии в киносериале. Разумеется, настоящей глубины в таких романах не получится. Чтобы написать что-то стоящее, надо всего себя вложить в книгу, весь мир туда вместить, умирать и воскресать вместе со своими героями.

- Почему писатели перестали быть "властителями дум"? Можете ли вы представить ситуацию "литература без читателя" и будете ли продолжать писать, если это станет явью?

- Я думаю, что в идеале писательство - не профессия, а попытка понять и описать мир. Книга - не продукт, это человеческий поступок. Литература без читателя может быть. Потому что по большому счёту настоящие поступки совершаются не только ради людей, а прежде всего ради Бога.

- На какой вопрос вы бы хотели ответить, но я его не задал?

- Зачем вы вообще пишете? Я боюсь этого вопроса. Потому что не знаю, что на него ответить. Может, писать мне вообще и не надо. Что я изменил своими книгами, сделал ли кому-нибудь лучше, стало ли кому-нибудь легче? Иногда мне кажется, что что-то получилось. Иногда - что лучше бы я занялся подводными исследованиями, как хотел в детстве, изучал бы животных, всё больше хорошего было бы[?]

Что происходит на свете?

Что происходит на свете?

ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ - 90

Юрий Левитанский был совершенно не похож на свои стихи. Глядя на него, трудно было поверить, что перед тобой автор "Кинематографа", "Дня такого-то", "Прогулок с Фаустом", поэт, обладающий таким мощным и длинным дыханием, какого, кажется, не бывает вовсе. Перед русской поэзией ХХ века у Левитанского есть две бесспорные заслуги: во-первых, он реанимировал глагол, а во-вторых, доказал, что строка может длиться целую вечность, не теряя при этом своей естественности, органичности. После Пушкина никто, кажется, так не любил глаголы, никто их так изысканно не рифмовал.

Незадолго до его смерти мы столкнулись у выхода из метро "Бабушкинская", где он жил в последние годы (а мне по[?]счастливилось быть ему почти что соседом). И я в очередной раз подивился несоответ[?]ствию его внешнего облика и внутреннего мира. Кажется, он возвращался с занятий в Литературном институте, где вёл семинар. Возвращался тяжело, обессиленно, отдыхал чуть не на каждой ступеньке. У него была одышка. Именно у него - у поэта, обладавшего, казалось, нескончаемым запасом воздуха, таким длинным дыханием, что короткие строки ему были совершенно не впору.

Конечно, Левитанского постоянно пытались втиснуть в какие-нибудь рамки. Для начала - в плеяду поэтов-фронтовиков. Да, он был на войне, он лежал на подмосковном снегу сорок первого года вторым номером пулемётного расчёта рядом со своим другом - поэтом Семёном Гудзенко. Да, он дошёл фронтовыми дорогами до Будапешта, а после ещё и угодил на войну с Японией. Но на том его общность с фронтовой плеядой и закончилась. Ведь Левитанский - поздний поэт. По-настоящему, на мой взгляд, как поэт он родился только в "Кинематографе" - в 1970 году, уже сорокавосьмилетним. А в 54 года книгой "День такой-то" это рождение узаконил. И если и писал о войне, то совершенно с другой высоты - с высоты более позднего духовного опыта:

Ну, что с того, что я там был.

Я был давно. Я всё забыл.

И там же:

Я рядовой. Я имярек.

Я меткой пули недолёт,

Я лёд кровавый в январе.

Я прочно впаян в этот лёд -

я в нём, как мушка в янтаре.

Это строки поэта, который продолжал жить и писать, понимая, что давно уже мог бы не жить и не писать.

Зато Левитанский имеет прямое отношение к январю. Дело даже не в том, что он и родился в январе и умер в этом же месяце, чуть-чуть недотянув до дня рождения. Просто наш январь со всеми его праздниками и каникулами для такого взрослого ребёнка, каким был Левитанский, не мог не быть месяцем особым. Вот он и вписался в него по-своему, на долгие годы вперёд. И в русской жизни появилось несколько поэтических строк, неизменно сопутствующих нашему Новому году и январю. Без них и Новый год какой-то пресный, и январь теряет половину своей прелести:

- Что происходит на свете? - А просто зима.

- Просто зима, полагаете вы? - Полагаю.

Я ведь и сам, как умею, следы пролагаю

в ваши уснувшие ранней порою дома.

Как это часто случается с истинными художниками, именно неисправимый (особенно в последние годы) пессимист Левитанский сумел внушить хотя бы краткий новогодний оптимизм уже нескольким поколениям.

Особенно сегодня подкупает, что он заставляет танцевать карнавальные маски ("и карнавальные маски - по кругу, по кругу!"). Для него это отдельная, серьёзная тема. В последние годы жизни Левитанский не уставал удивляться, негодовать, мучиться вопиющим несоответствием между реальным значением многих и многих людей, с одной стороны, и их масками (как теперь говорят, имиджем) - с другой. Вместо коммуниста - имидж коммуниста, вместо демократа - имидж демократа, вместо поэта - образ поэта, а вместо страны все девяностые годы у нас была маска, фантом страны, а то и просто - оскал.

У Левитанского же - всё живое, всё всерьёз. И ёлки, и Новый год, и карнавалы. Всё говорит о жизни, всё тянется к её продолжению. На примере его стихов очень легко понять, что мы потеряли и что продолжаем терять ежеминутно - непосред[?]ственность, одухотворённость, живые человеческие отношения, живое восприятие действительности, а следовательно, самоё жизнь. И даже смерть. Потому что мёртвое даже умереть не может.