Курт Воннегут - Человек без страны Страница 7

Дальше я иду в почтовое отделение в квартале от угла 47-й улицы и Второй авеню. Это совсем недалеко от штаб-квартиры Организации Объединенных Наций, там всегда полно забавных персонажей со всех концов света. Я захожу внутрь и снова становлюсь в очередь. Я тайно влюблен в женщину за прилавком. Но она этого не знает. Зато в курсе моя жена. Я не собираюсь ничего предпринимать в этой связи. Она просто очень милая. Я даже не знаю, как она выглядит ниже талии, потому что всякий раз, когда я ее вижу, она стоит за прилавком. Но каждый день в ее внешности (по крайней мере, выше талии) появляется что-то новенькое. Она делает это специально, чтобы развеселить нас. Сегодня у нее вся голова в завитушках, а назавтра — уже прямые волосы. Однажды у нее на губах даже была черная помада. Все это проявление такой изобретательности и щедрости с ее стороны — стараться поднять настроение людям со всех уголков света.

Одним словом, я стою в очереди и любопытствую у тех, кто стоит рядом: «Что это за язык, на котором вы только что говорили? Это урду?» Мы мило беседуем. Иногда не очень мило. Иногда даже так: «Если вам тут не нравится, почему бы вам не вернуться туда, откуда вы приехали, — в вашу маленькую славную претенциозную страну с маленьким славным диктатором во главе?» Однажды в этой очереди у меня даже обчистили карманы. Пришлось вызывать полицейского и давать показания. Короче говоря, в конце концов я добираюсь до прилавка. Я не хочу признаваться ей в своей любви. Стараюсь сделать каменное лицо. С тем же успехом она может смотреть на мускусную дыню — так мало информации на моей физиономии. Зато сердце чуть не выпрыгивает из груди. Я отдаю ей конверт, потому что хочу, чтобы она его взвесила и сказала, наклеил ли я необходимое количество марок. Если она говорит, что марок достаточно и проштампует конверт, дело сделано. Значит, обратно он ко мне не вернется. Марок как раз на нужную сумму, так что я смело пишу на конверте адрес Кэрол из Вудстока.

Затем я выхожу па улицу, где стоит почтовый ящик. Огромная лягушка-вол, ждущая, когда ее накормят. Я засовываю свои страницы ей прямо в пасть и говорю: «Ква-а-а-а!»

После этого я возвращаюсь домой. И я чудесно провел время, черт возьми.

Электронное общение ничего подобного не приносит. Вы остаетесь ни с чем. Мы все — танцующие животные. Так чудесно бывает проснуться утром, выйти на улицу и чем-нибудь заняться. Мы появились на Земле, чтобы валять дурака. И не позволяйте никому убедить себя в обратном.

Глава 7

Do you think Arabs are dumb? They gave us our numbers. Try doing long division with Roman numerals.

По-вашему, арабы тупые? Они подарили нам числительные. Попробуйте-ка поделить столбиком, используя римские цифры!

11 ноября 2004 года мне исполнилось восемьдесят два. Каково это — быть таким глубоким стариком? Я уже не способен поставить машину ровно по линиям парковочной разметки, будь она неладна, так что нет смысла подсматривать, как я пытаюсь это сделать, — ничего интересного все равно не увидите. Да и закон всемирного тяготения стал обходиться со мной не так милосердно и дружелюбно, как раньше.

Когда вы доживете до моих лет (если, конечно, доживете) и у вас будут дети (если они, конечно, у вас будут), вы непременно спросите своих детей, которые к тому моменту тоже будут уже на полпути к смерти: «Что же такое эта жизнь?» У меня, кстати говоря, семеро детей, причем четверо из них — приемные.

Этот важнейший вопрос о смысле жизни я задал своему сыну, который работает педиатром. И вот что доктор Воннегут ответил дряхлому отцу-маразматику, еле держащемуся на ногах: «Знаешь, отец, я думаю, что все мы здесь для того, чтобы облегчить друг другу сам процесс путешествия, в чем бы ни заключался его высший смысл».

Какими бы коррумпированными, алчными и бессердечными ни становились наши правительство, большой бизнес, СМИ, религиозные и благотворительные организации, музыка никогда не перестанет поражать и очаровывать.

Если я когда-нибудь все же умру — Боже упаси, конечно, — прошу написать на моей могиле такую эпитафию:

НЕОПРОВЕРЖИМЫМ

ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ

СУЩЕСТВОВАНИЯ БОГА

БЫЛА ДЛЯ НЕГО МУЗЫКА

А теперь вот что: в период войны во Вьетнаме — катастрофической по размаху идиотизма — музыка становилась все прекраснее и совершеннее. Войну, кстати говоря, мы проиграли. А порядок в Индокитае не начал восстанавливаться до тех пор, пока местные жители не дали нам пинка под зад.

Единственный результат этой войны — то, что миллионеры стали миллиардерами. Война, которая идет сейчас, превращает миллиардеров в триллионеров. Как вам нравится такой прогресс?

А главное, почему жители стран, которые мы пытаемся оккупировать, не воюют, как подобает леди и джентльменам, — в униформе, на танках и боевых вертолетах?

Ладно, вернемся лучше к музыке. С ней почти каждому жизнь кажется приятнее, чем без нее. Хоть я и пацифист, но даже военные оркестры поднимают мне настроение. Мне очень нравятся Штраус, Моцарт и другая классика, но поистине бесценный дар преподнесли человечеству афроамериканцы — еще в те времена, когда были рабами. Их подарок был настолько щедрым, что сегодня это чуть ли не единственная причина, по которой многие иностранцы все еще видят в нас хоть что-то положительное. Предназначение этого подарка — стать лекарством от охватившей мир эпидемии, депрессии, и называется он блюз. Вся современная поп-музыка—джаз, свинг, би-боп, Элвис Пресли, «Битлз», «Роллинг Стоунз», рок-н-ролл, хип-хоп и так далее и так далее — произошла от блюза.

Действительно ли это дар всему миру? Да. Одна из лучших ритм-энд-блюзовых групп, которую мне доводилось когда-либо слышать, состояла из трех парней и девушки из Финляндии. Они выступали в одном клубе в Кракове, в Польше.

Замечательный писатель Альберт Мюррей, который, помимо прочего, является историком музыки, специализирующимся в области джаза, и к тому же моим другом, рассказал мне, что в нашей стране во времена рабства со всеми его зверствами (от последствий которого мы, наверное, никогда окончательно не оправимся) средний уровень самоубийств среди рабовладельцев был гораздо выше, чем среди рабов.

Мюррей полагает, это связано с тем, что у рабов был способ справляться с депрессией, тогда как у их белых хозяев ничего подобного не имелось: рабы играли и пели блюз, и демон Суицид отступал. Кстати, Мюррей поделился со мной еще одной догадкой, и мне она показалась совершенно правильной. Он сказал, что блюз не может окончательно выгнать депрессию из дома, но прижимает ее к стенке и разгоняет по углам — везде, где звучит эта музыка. Можете взять на заметку -вдруг пригодится.

Иностранцы любят нас за наш джаз. А ненавидят вовсе не за свободу и справедливость для всех, на которые мы претендуем[14]. Они ненавидят нас за наше высокомерие.

Когда я ходил в начальную школу в Индианаполисе — это была школа №43 имени Джеймса Уиткомба Райли, — мы любили рисовать будущее: дома будущего, корабли будущего, аэропланы будущего и так далее. Это были наши мечты о будущем. В то время вся страна, со всеми ее заводами и фабриками, будто остановилась. Была Великая депрессия, и слово «процветание» стало магическим словом. В один прекрасный день оно наступит, это Процветание. И мы готовились к нему. Мы представляли, в каких домах будут жить люди будущего. Идеальные жилища, идеальные средства передвижения.

Но сегодня все изменилось радикальным образом: моя дочь Лили, которой недавно исполнился двадцать один год, а вместе с ней и ваши дети, равно как и Джордж У. Буш (тоже до сих пор несмышленыш), Саддам Хусейн и все остальные, получили ужасающее наследство. Они унаследовали новейшую историю рабства, эпидемию СПИДа и атомные подлодки, дремлющие на дне исландских фьордов и в других точках Мирового океана. Их экипажи в любой момент готовы запустить огромную мясорубку по перетиранию мужчин, женщин и детей в радиоактивный пепел и костную муку при помощи ракет с ядерными боеголовками. Наши дети унаследовали технологии (причем мирные немногим лучше, чем военные), побочные продукты которых быстрыми темпами уничтожают планету как экосистему, дарующую нам воздух, пригодный для дыхания, воду, пригодную для питья, и поддерживающую жизнь в любых ее проявлениях.

Каждый, кому довелось заниматься наукой или хотя бы беседовать с учеными, не мог не заметить, что сегодня мы в большой опасности. Люди — как наши предки, так и мы сами — устроили на планете помойку.

Главная и неопровержимая истина сегодняшнего дня — и она сильно отравляет мне остаток дней — состоит в том, что людям совершенно наплевать, останется ли эта планета живой или погибнет. Ощущение такое, будто все ныне живущие — участники программы «Анонимные алкоголики» и не в состоянии жить иначе, кроме как одним днем. Кое у кого на горизонте проступают смутные очертания еще парочки дней этого едва обозримого будущего. Очень немногие из тех, кого я знаю, размышляют о том, какой мир они оставят внукам.