Внутренний СССР - От человекообразия к человечности Страница 7

Чтобы показать разницу между деспотичным типом психики и объективно лидерствующим, приведем историю о беседе одного из суфиев с багдадским халифом.

«… великий суфий [35] Фудайл ибн Айат, в прошлом был разбойником. Он умер в начале 9 века.

Согласно суфийскому преданию, подтвержденному историческими материалами, Гарун аль-Рашид, халиф Багдада, пытался собрать “все знания” при своем дворе. Различные суфии жили под его покровительством, но ни одного из них всемогущий монарх не мог заставить служить себе. Суфийские историки повествуют, как Гарун и его визирь посетили Мекку специально для того, чтобы увидеть Фудайла, который сказал при встрече:

— Повелитель правоверных! Я боюсь, что твое миловидное лицо может оказаться в аду.

Гарун спросил мудреца:

— Знаешь ли ты человека, достигшего большего отречения, чем ты?

Фудайл ответил:

— Твое отречение больше моего. Я могу отрекаться от обычного мира, а ты отрекаешься от чего-то более великого — от вечных ценностей.

Фудайл объяснил халифу, что власть над самим собой лучше тысячелетней власти над другими [36]«. [37]

В этой истории интересно то, что в прошлом Фудайлу был свойственен деспотичный тип психики, лишенный видения длительной перспективы, ориентированный на краткосрочные во всех отношениях интересы разбоя.

Но вследствие каких-то причин, подтолкнувших его к переосмыслению жизни и целей жизни, Фудайл выстроил в себе объективно лидерствующий тип психики. И фактически он с его позиций указал Гаруну аль-Рашиду на то, что тому свойственен деспотичный тип психики, ориентированный на краткосрочность: «Твое отречение больше моего. Я могу отрекаться от обычного мира, а ты отрекаешься от чего-то более великого — от вечных ценностей». Если в последней фразе из всего многообразия её смысла выделить только хронологический аспект, то останется: Из-за подневольности сиюминутным пристрастиям ты отрекаешься от благой .

Объективно лидерствующий тип психики проявляется в отношениях индивида с окружающей его общественной и природной средой, в том числе и в отношениях индивида с представителями другого пола. И в отношениях мужчин и женщин в жизни не столь уж редкий женский деспотизм, статистически часто исходящий из сиюминутности, может сдержать мужскую дальновидность, не способную к осуществлению лидерствующей миссии, что приводит подчас к тяжелым личностным и общественным последствиям. В основе этого статистически часто лежит то, что в поведении такого мужчины проявляется его зависимость от женщины, обусловленная половыми инстинктами.

В художественных образах это неоспоримо и ярко показано в фильме “Белое солнце пустыни”: гибель Верещагина обусловлена прежде всего тем, что он с оглядкой на жену и “павлинов” отказывает товарищу Сухову в своевременной помощи. В этот критический момент, когда Верещагин оказывается в обстоятельствах, требующих дальновидности и непреклонности, “любящая” жена уже психологически висит у него на шее, хотя в кадре она появляется с воплем “Не пущу!!!” значительно позднее. Но Верещагин не способен своевременно освободиться от её психологического деспотичного гнета, безоглядного и близорукого, ориентированного на “живи настоящим!”, и действовать дальновидно-целесообразно по своему пониманию течения событий. Запереть жену в доме-крепости вместе с “павлинами” и бежать на поле боя — это не выход из кризиса семейных отношений на основе половых инстинктов, чьи программы не обеспечивают целесообразное поведение при решении разного рода проблем общественного развития, что и показали дальнейшие события сюжета фильма.

При всей привлекательности Верещагина и многих его достоинствах, ему лучше было бы продолжать прятаться за бабью юбку, чем суетливо из-под неё вылезти, когда он узнал, что Петруху, на которого он обратил свои (неудовлетворенные из-за смерти в детстве сына Гриши) отцовские инстинкты, убил Абдулла. О такой возможности следовало думать раньше, когда товарищ Сухов обратился за помощью, вместо того, чтобы петь спьяну под гитару “Ваше благородие, госпожа удача…”. Верещагин пал жертвой своей же концептуальной неопределенности поведения: сначала решил остаться при “павлинах” в стороне от внутриобщественного конфликта, в котором выразилось взаимно исключающее понимание Добра и Зла; потом — нет, пойду спасать Петруху, однако, опять же из мелочного своекорыстия: решил спасать для себя — в качестве вожделенного наследника “павлинов”, накопленных в бездетной семье.

Эта концептуальная неопределенность его поведения во многом обусловлена его инстинктивно-психологической зависимостью от женщины, живущей сиюминутностью без оглядки на прошлое и без предвидения разнообразных возможностей будущего. С другой стороны его деспотичная жена, попытавшаяся в очередной раз настоять на своем, осталась никому не нужной бездетной вдовой на пороге старости лет также вследствие свойственного ей сиюминутно ориентированного деспотизма, который она вряд ли когда пыталась сдерживать.

Если же действительно «За Державу обидно», то должно строить в себе объективно лидерствующий тип психики, несущий Любовь и не порабощающий ни себя, ни других, а не суетиться под порывами сиюминутно меняющихся обстоятельств и не быть невольником унаследованной от предков культуры (в наши дни телесериалов прежде всего) и инстинктов.

Насколько дееспособным оказался бы легендарный товарищ Сухов, сопровождай его в походе «любезная Катерина Матвевна», это — также большая проблема известного и популярного фильма, над глубоким и разнородным смыслом которого мало кто задумывается, хотя и с удовольствием и смотрит его.

Варианты разные: если Катерина Матвевна — дубликат сиюминутно деспотичной супруги Верещагина, а товарищу Сухову свойственен объективно лидерствующий тип психики, то Катерина Матвевна — первый кандидат в покойники [38]. Если же при сиюминутном деспотизме Катерины Матвевны Сухову не свойственен объективно лидерствующий тип психики и он дубликат Верещагина, существующего на коротком поводке у супруги, то возможно, что сценарий такого варианта фильма просто не сложился бы. Если Катерина Матвевна способна к осмысленной поддержке деятельности объективно лидерствующего мужа, то, находясь под непрерывным присмотром Катерины Матвевны за обоими, недовоспитанный Петруха, неизменно не готовый к бою, не ко времени и не по обстоятельствам возжелавший Гюльчатай и потому погибший, и Гюльчатай, полная детской наивности, возможно остались бы живы.

Полезно отметить, что и у Абдуллы проблемы в деятельности, каковой бы она ни была по сути, возникли из-за гарема, а не сопутствующих ему в жизни его и любимых [39] им жен, не порабощенных его деспотизмом. Абдулла — экземпляр сиюминутно деспотичного мужчины — во многом психологический дубликат супруги Верещагина, но мужского пола.

Ориентация поведения на настоящее, как особенность статистически преобладающего среди женщин типа психики, выражающаяся в подчиненности её поведения сиюминутности была известна давно и нашла выражение в пословицах: “у бабы волос долог, да ум короток”; “девичья память”; и в подытоживающем обобщении “женщина живет чувствами, переживаниями” — то есть строит свое поведение на основе той информации, что в каждый момент времени приносят ей чувства [40], игнорируя при этом даже хорошо ей известную и памятную информацию, которой однако в данный момент нет в потоке, приносимом чувствами. Поскольку такого рода пословицы-сетования фиксируют бедственные явления, то и особенности мужского деспотичного типа психики, замкнувшегося во вчерашнем дне, также нашли выражение в пословице “мужик задним умом крепок”, прямо указующей на “хвост” распределения “Прошлое” на рис. 1 в случаях, когда действия в настоящем на основе прошлого опыта без попытки заглянуть в будущее завершаются изначально предопределенной неудачей.

Соответственно такого рода опыту реакция общества на беды, приносимые статистически преобладающим женским деспотизмом, подчиняющим через половые инстинкты поведение мужчин сиюминутности, и породила в прошлом стремление устранить женщину из тех видов деятельности, эффективность которых предопределяется ориентацией поведения не на сиюминутность, а на весьма удаленные в будущее открытые возможности развития событий: то есть прежде всего женщина была устранена из политики [41].

Те же женщины, которые не смогли довольствоваться предложенным им местом “церковь, кухня, дети” [42] в такого рода устройстве жизни общества, порождали исключительно женские субкультуры разного рода “гетер”, в том или ином виде существующие во всех обществах, где мужчины однозначно монополизировали публичную деятельность общественного в целом уровня значимости.