Александр Верховский - Беспокойное соседство: Русская Православная Церковь и путинское государство Страница 7

В опыте церковно-государственных отношений появился качественно новый эпизод. Трудно пока сказать, какие выводы сделала из него кремлевская администрация. Может быть, антикатолическая кампания станет прообразом других совместных идеологических кампаний Кремля и Патриархии против религиозных меньшинств, а может быть, этот опыт научил Кремль лишь сугубой осторожности в отношениях с Церковью. Впрочем, власть многолика, и разные группы могли сделать разные выводы.

Церковь и власть. Против «сект» или против «религиозного экстремизма»?

Понятия «деструктивная секта» и «нетрадиционная религия», кроме культурной или религиозной чуждости, вызывающей ксенофобные чувства и опасения (более или менее обоснованные), ассоциируются в последние годы и с новыми течениями в российском исламе, более или менее политизированными, более или менее оппозиционными традиционным исламским лидерам, более или менее связанными с реальной вооруженной борьбой на Северном Кавказе или хотя бы с перспективой вооруженной борьбы с властью.

Явная исламизация чеченского сепаратизма и обнаружение (где реальное, где не очень, не столь важно) его идейных и организационных союзников в мусульманских группах в разных частях страны заставили власть всерьез отнестись к новой угрозе – политического экстремизма с религиозной программой. Но угроза была и остается плохо осознаваемой. Мешают исламские лидеры, подающие свои разногласия как борьбу с ваххабизмом: муфтий Талгат Таджуддин неизменно и явно без должных оснований обвиняет в ваххабизме сторонников муфтия Равиля Гайнутдина; тарикатистское Духовное управление Дагестана своих оппонентов числит ваххабитами (отчасти справедливо) и террористами (иногда справедливо) и добилось специального республиканского закона о запрещении ваххабизма. Мешает многообразие групп российского «альтернативного ислама»: религиозный фундаментализм отнюдь не всегда совпадает с политическим радикализмом. Мешает просто недостаток экспертов: тот же ваххабизм каждый готов понимать по-своему.

Невнятица понятия исламского экстремизма наложилась на старую невнятицу с «деструктивными культами» и породила новый жупел – «религиозный экстремизм». Речь, подчеркнем, идет не о политическом экстремизме (как бы его ни определять), связанном с религией, но о каком-то специфическом феномене, в котором должен унифицироваться и найти свое объяснение общественный вред, приносимый нежелательными религиозными группами и течениями.

11 сентября резко актуализировало проблему (о реакции российских мусульманских лидеров – см. статью «Исламофобия после 11 сентября» в данном сборнике), хотя и трудно усмотреть связь между такими религиозными объединениями, как Свидетели Иеговы или Церковь Объединения (Унификации), и проблемой международного терроризма. Но, видимо, к этому моменту уже устоялась идея специально урегулировать положение «нетрадиционных религиозных объединений», включая общины и организации, ориентирующиеся на политизированный, радикальный ислам.

Новое понятие «религиозный экстремизм» использовалось, как правило, довольно бездумно и не обсуждалось в обществе как таковое. Зато в Министерстве юстиции готовился уже упоминавшийся нами законопроект «О борьбе с экстремистской деятельностью», который должен был включить и специфический «религиозный экстремизм». Хотя этот законопроект после предварительного рассмотрения в аппарате Думы так и не был формально внесен Правительством, имеет смысл его рассмотреть, так как заложенные в нем идеи, несомненно, не исчезнут уже из общественного дискурса.

Законопроект предлагал внести ряд поправок в Закон о свободе совести, в частности, дал юридическое определение «религиозному экстремизму». Вот оно:

Статья 14-1. Религиозное объединение экстремистской направленности

Основаниями для признания религиозного объединения религиозным объединением экстремистской направленности являются:

нарушение общественной безопасности и общественного порядка, подрыв безопасности государства;

действия, направленные, на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

создание вооруженных формирований;

пропаганда войны, разжигание социальной, расовой, национальной или религиозной розни, человеконенавистничества;

принуждение к разрушению семьи;

посягательство на личность, права и свободы граждан;

нанесение установленного в соответствии с законом ущерба нравственности, здоровью граждан, в том числе использование в связи с их религиозной деятельностью наркотических и психотропных средств гипноза, совершением развратных и иных противоправных действий:

склонение к самоубийству или к отказу по религиозным мотивам от оказания медицинской помощи лицам, находящимся в опасном для жизни и здоровья состоянии;

воспрепятствование получению обязательного образования;

принуждение членов и последователей религиозного объединения и иных лиц к отчуждению принадлежащего им имущества в пользу религиозного объединения;

воспрепятствование угрозой причинения вреда жизни, здоровью, имуществу, если есть опасность реального ее исполнения, или применения насильственного воздействия, другими противоправными действиями выходу гражданина из религиозного объединения;

побуждение граждан к отказу от исполнения установленных законом гражданских обязанностей и совершению иных противоправных действий;

иная экстремистская деятельность, в том числе, осуществляемая с ведома руководящего либо координирующего органа (учреждения) централизованной религиозной организации местной религиозной организацией, входящей в ее состав, а равно созданными религиозной организацией учреждением профессионального религиозного образования, иной организацией – с ее ведома.

Не вдаваясь в ненужный юридический анализ определения, отметим, что здесь перечислены действия разных родов. Есть действия, характерные именно для политического радикализма (это понятие тоже не имеет четкого значения) – создание вооруженных формирований, пропаганда национальной вражды или розни, призывы к мятежу и т.д. Есть очевидно противозаконные деяния – принуждение к передаче имущества, организованное посягательство на права и свободы, нанесение ущерба здоровью и т.д.

А есть и специфически «религиозные деяния», которые сами по себе не запрещены и даже не описаны законом: «пропаганда человеконенавистничества», «принуждение к разрушению семьи», «нанесение ущерба нравственности», «склонение к отказу от медицинской помощи». И наконец, есть пограничные формулировки. Так, «склонение к самоубийству» – не то же самое, что фигурирующее в УК «доведение до самоубийства».

Понятно, что для пресечения деятельности радикальной религиозной группы, готовящейся к вооруженной борьбе или ведущей подрывную пропаганду, вполне (или хотя бы в значительной степени) достаточно уже существующих законов, так что реально процитированное определение добавляет именно специфические виды правонарушения, характерные, конечно, и для исламистских, например, радикальных групп, но в первую очередь – для новых религиозных движений (НРД). Именно их прежде всего обвиняют в разрушении семей, в религиозных практиках, по ряду оценок, безнравственных или опасных для здоровья. А уж «отказ от медицинской помощи» – это прямо в адрес Свидетелей Иеговы с их категорическим отказом от переливания крови.

При этом не лишним будет напомнить, что все вышеприведенные пункты уже содержатся в ст. 14 Закона 1997 года – как основания для ликвидации религиозной организации или запрета религиозной группы (то есть не зарегистрированного объединения). Эти дополнительные ограничения для реализации свободы совести многими рассматриваются как необходимые, и не противоречат конституционным принципам (ст. 55, часть 3 Конституции):

Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.

Вопрос – в пределах такого ограничения. В данном случае в том, насколько общество готово предоставить гражданину право реализовывать даже рискованные для него самого формы религиозной веры. Чтобы это было нагляднее, напомним, что под многие специфические пункты вышеприведенного определения подходит и практика ряда православных общин[72].

Новшество законопроекта в том, что его авторы оценили религиозную практику как столь общественно опасную, что сочли возможным приравнять ее к политическому экстремизму, которому в основном был посвящен законопроект, и предложить жесткие механизмы подавления такой практики. В частности (ст. 5 п. 3 законопроекта):