Сергей Родин - Отрекаясь от русского имени. Украинская химера. Страница 7

Папа Иннокентий IV своей грамотой (1246) принимает под покровительство Даниила Галицкого «короля Руси». Всего в Ватиканском архиве содержится свыше десяти грамот Даниилу и все со словом «Русь». А папский посланец в ставке Батыя Плано Карпини в том же году сообщает о жестокой расправе татар над «российским князем Михаилом (Черниговским) и другими». Летом 1280 г. «преосвященный Кирилл митрополит Киевский и всея Руси изыде из Киева по обычаю своему и прохождаше грады всея Руси». После очередного разграбления Киева татарами митрополит Максим перенес свою кафедру во Владимир (1299), где и скончался. На одной из икон Богородицы в Успенском соборе значится, что образ сей написан «по видению Максима митрополита Владимирского и всея России чудотворца, греченина родом».

Итак, мы намеренно отвлеклись несколько в сторону с целью представить читателю общеизвестные источники по истории древней Руси 9-13 вв., воспроизводящие этническую и топонимическую терминологию своего времени. Источники как иностранные (арабские, византийские, европейские), так и Русские. Что же мы увидели? В течение пяти столетий в качестве этнонимов для названия населения Руси используется ряд терминов: «русь», «русский род», «русин», «русские», «русы», «росы», «русский народ». Но в основе всех их лежит два ключевых слова — «русь» и «русский».

Именно так самоопределяли себя жители Руси в то далекое от нас время. Не называли они себя «малороссами», «великороссами», «восточными славянами», «южнорусской народностью» или «севернорусской», «россиянами» и уж тем более «украинцами». Все эти термины — изобретение нового времени и с научной точки зрения не имеют никакого права на внедрение «задним числом» в предшествовавшие эпохи. Для установления истины нам важно то, что Русский Народ изначально идентифицировал свою национальность как Русскую и не дробил, не делил ее ни на какие «ветви». Поэтому в целях восстановления объективной картины прошлого мы должны раз и навсегда отвергнуть терминологические спекуляции на эту тему либерально-коммунистической и украинской историографии, — как псевдонаучные и антиисторические.

Для обозначения страны в киевскую эпоху мы так же находим несколько названий: «Русь», «Русская земля», «Росиа» или более русифицированное «Россия». Но в основе их лежит одно слово — РУСЬ, лишь в последующую эпоху вытесненное его греческим эквивалентом РОССИЯ.

Встречается в летописях и термин «укрaина», но всегда в значении «граница», «приграничная область», «окраина». Топонима «Украина» в источниках древней Руси НЕТ! Попытки «украинцев» задним числом его к ним прилепить являются заведомой подтасовкой и фальсификацией реальных исторических фактов. В этом легко убедиться, ознакомившись с теми летописными фрагментами, где используется слово «укрaина».

Ипатьевская летопись рассказывает о походе Русских князей (1187) Святослава Всеволодовича, Рюрика Ростиславовича и Владимира Глебовича. Половцы, предупрежденные, что «идут на ня князи Рустии», бежали. Русские вынуждены были возвратиться. «На том бо пути разболеся Володимер Глебович болестъю тяжкою, ею же скончался. О нем же укрaина много постона». Смысл последних слов совершенно ясен: смерть Владимира Глебовича оплакивала не вся Русь, а пограничная ее область, которую он, как пограничный переяславский князь, защищал от нападения половцев. Тем не менее, именно на это место ссылаются самостийники в доказательство того, что «Русь» и «Украина» суть два названия одной и той же страны. Отсюда и изобретенное ими словосочетание «Украина-Русь». Хотя всякому ясно, что «укрaина» Ипатьевской летописи означает «приграничье», «окраину» Русского государства.

Еще одна летописная «укрaина», на этот раз в значении границы Галицкого княжества: Ростислав Берладник «еха ж Смоленъска вборзе и прихавшю же ко укрaйне Галичькой, и взя два города Галичъкые, и оттоле поиде к Галичю» (1189). А вот летописное известие об отобрании Даниилом Галицким пограничных с поляками Русских городов (1213), завоеванных перед тем королем Лешком Казимировичем: «Даниил еха с братом и прия Берестий, и Угровеск, и Столпье, Комов и всю укрaину», т. е. окраину Галицкого княжества, пограничную с поляками. Встречаем «укрaину» и в Псковской земле: «И пришед тайно, и взяша с укрaины неколико псковских сел».

Итак, мы лишний раз убедились в правоте В.Кожинова, доказывающего то самоочевидное положение, что ни в этническом, ни в культурном плане древняя Русь ничего «украинского» в себе не содержала. Это действительно так. Но эту совершенно бесспорную истину автор «Истории Руси…» обставляет рядом существенных оговорок, превращающих ее в более чем спорную. Так, констатируя факт оккупации южной Руси вначале Литвой, а затем Польшей, отрезавшей ее от остальной России на три столетия, он заключает: «именно поэтому и именно за это долгое время в южной Руси сложился самостоятельный народ со своим языком и культурой — украинский».[31]

В.Кожинов, вероятно, просто не осознает, какую нелепицу он утверждает: будто покоренный поляками Русский Народ именно благодаря этой оккупации стал народом «украинским»!

Можно ли в такое поверить? Где и когда иностранное владычество порождало процесс формирования нации? Где и когда господство одной нации над другой давало толчок развитию третьей? В.Кожинов не утруждает себя приведением хотя бы одного исторического примера столь уникального процесса этногенеза. И это легко объяснимо: таких примеров нет. Везде и всюду длительная оккупация неизбежно влечет за собой этническую деградацию покоренного народа, утрату им национального самосознания, традиций, культуры, языка, религиозной веры, предопределяя в конечном счете его физическое исчезновение или полную ассимиляцию этносом-оккупантом. То, что выживает вопреки этим тенденциям, сохраняется в форме малочисленных реликтовых групп, совершенно выключенных из исторического процесса, не способных к творческому развитию и сохраняющихся за счет жесткой консервации того, что когда-то хотя бы частично определяло этнос, к которому они принадлежали.

История южной Руси 14–16 вв. вполне подтверждает нарисованную выше картину. Трехсотлетнее польско-католическое господство принесло свои отравленные плоды: возникновение униатства, полонизация Русского языка, все больше превращавшегося в «мову», вытеснение Русского образования, обычаев, традиций польскими, — вот лишь некоторые результаты планомерно проводимого поляками курса на денационализацию Русского Народа.

К началу 17 в. этот процесс зашел достаточно далеко. Особенно успешно протекал он в среде высших классов Малороссии, большинство представителей которых полностью натурализовались в «поляков»: женились на польках, по-польски говорили, принимали католическую веру, отдавали своих детей в польские учебные заведения. Один из выдающихся деятелей Русской культуры Мелетий Смотрицкий, выходец из Малой России, со скорбью отмечал в 1610 г. потерю южной Русью ее знатнейших родов: «Где дом Острожских, славный пред всеми другими блеском древней веры? Где роды князей Слуцких, Заславских, Вишневецких, Сангушков, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломирецких, Головчинских, Крашинских, Мосальских, Горских, Соколинских, Лукомских, Пузин и другие, которых сосчитать трудно? Где славные, сильные, во всем свете ведомые мужеством и доблестью?..» Вопрос чисто риторический: были они уже в рядах другой нации, ибо в их национальном самосознании произошли необратимые изменения — Русское бесповоротно было вытеснено польским.

Решающим фактором ассимиляции становилась смена веры (переход в католицизм), что приводило к культурной переориентации на Запад, включенности в ценностные ориентиры Западной цивилизации и к решительному разрыву с цивилизацией Русской. Но ассимиляция «верхов» Малороссии не привела к ассимиляции «низов», хотя и здесь были понесены ощутимые потери — прежде всего в культурном отношении. Однако, народ, как целостный организм, не утратил своей Русскости, сохранил православную веру, родной язык, отеческие традиции, что и предопределило национально-освободительную войну против Польши в 1648–1654 гг. и историческое решение Переяславской Рады о воссоединении Малой и Великой Руси.