Майя Кучерская - Наплевать на дьявола: пощечина общественному вкусу Страница 7

Все это означает только одно: никто никому не верит. Мы живем в атмосфере тотального недоверия. Нас обманывают. История фальсифицирована. Искренности больше нет. За каждым поступком стоит Истинная Причина. Какая? Сами знаете. На одной известной радиостанции всерьез обсуждают, почему Хиллари Клинтон не развелась с мужем: не хотела портить свою карьеру или действительно его любила? Ты меня правда любишь или это пиар?

Из этой клетки есть выход, и он очевиден: смотреть в корень, плевать на поиск «истинных причин» и изучать только факты. Суть вещей. Какая нам разница, что на самом деле имел в виду Памук и любит ли Хиллари мужа? Пусть это остается в компетенции иных инстанций. Важно, что в Турции нашелся человек, который не побоялся заговорить вслух о том, о чем молчали другие. Хиллари осталась с Биллом. У Пелевина вышел новый роман.

И никаких богов в помине

Итальянский писатель Алессандро Барикко, сочинитель маленького шедевра «Шелк» и еще нескольких романов, пересказал в прозе «Илиаду» Гомера – и его адаптация вышла в русском переводе.

Барикко сжал длинноты, вымарал пейзажи, прогнал из поэмы заносчивых жителей Олимпа вместе со всеми их недостойными богов склоками, а рассказ о Троянской войне вложил в уста участников событий. Богатырь Ахилл рассказывает, как он обиделся на царя Агамемнона, прекрасная Елена – как тоскует в Трое по Греции и родному дому. Получился то ли черновик сценария, то ли опрос свидетелей, Гомер, разумеется, тихо вышел за дверь. Поскольку тайна его гения как раз в прописанности мелочей и детской любви к ним: и к изогнутым ресницам Афродиты, и к пляскам виноградарей, и к золотому кубку с голубками, клюющими возле ручек зерно, да мало ли к чему еще. Но весь этот скарб деталей оказывается за бортом.

У адаптаций свои законы, главная их задача просветительская – так что к Барикко претензий никаких. Напротив. Благодаря ему итальянские читатели, очевидно, заново «открыли для себя» «один из величайших»… теперь, возможно, откроют и русские и, хочется думать, тоже будут Барикко благодарны. Барикко всего лишь тонко уловил дух времени.

На очереди наша, отечественная «Илиада» – «Война и мир». Ее тоже давно пора перевести на русский – с английского, например. В крупнейшем американском издательстве «Harper Collins» вот-вот выйдет усеченная и переписанная версия этого слишком уж толстого романа, в первую очередь в расчете на студентов. Американцы точно в воду смотрели: недавно в Британии как раз провели опрос, какие книги люди не в состоянии дочитать, – «Война и мир» в списке на восьмом месте. В новом переводе эпопею не просто сократили на треть, ее еще и «оптимизировали» в буквальном смысле.

Князь Андрей Болконский выживает, юный Петя Ростов тоже. Нет войне, да здравствует мир! Мир и легкость, волшебная легкость, к которой когда, скажите, не стремилось человечество? И что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы в век высоких технологий, убыстряющегося жизненного ритма и всякого такого прочего превращать занудные книжные кирпичи в пушинки? «Живи легко!» – вот он, лучший рекламный слоган последних лет.

Стремление к удобству естественно. Но только до тех пор, пока речь не идет о культуре. Попытки сделать удобной культуру абсурдны, они бьют мимо цели, если, конечно, считать целью понимание друг друга, любовь. Так вот, культура – это, простите, сложно. Гомера, Леонардо да Винчи или Бетховена с налету не возьмешь, нужны усилия, нужен труд. Иногда мучительный, всегда благодарный. Да, можно прочитать пересказ Барикко, можно ограничиться и более кратким изложением – только вот зачем? Честнее будет вообще ничего не читать, не смотреть, не слушать, честнее и современнее.

Наступает эпоха пустяков, эпоха незамысловатых игр со студентами, читателями, потребителями, когда вместо экзамена – тест, вместо истории – табличка, вместо симфонии – рингтон, а вместо рассказа про страну – пять способов хорошо провести в ней время. Серьезностью – древней римской добродетелью – скоро начнут пугать детей. Мировая культура со всеми ее бесконечными внутренними перекличками, традициями, отсылками в древность, с ее жуткими объемами как бельмо на глазу. Довольно. Адаптируем для начала литературу, книгу за книгой – «Преступление и наказание» к примеру, тоже попавшее в десятку недочитанных. Старушку-процентщицу сдадим в богадельню, на ее деньги нашьем портянок для ребят, Раскольникова назначим директором дома престарелых. Затем возьмемся и за классическую музыку, живопись и скульптуру, отцифруем, отшлифуем, а там и мировые религии на подходе, Евангелие вот, слишком уж загадочная и печальная случилась с Христом история, добавим немного ясности и позитива. Я совершенно серьезно.

Охота на коров

Последние годы жизни Владимир Набоков провел в швейцарском курортном городке Монтре. Туда и направился автобус с русскими гостями Женевского книжного салона, куда Россию пригласили в качестве почетного гостя. Отдельный день только что завершившегося салона был посвящен памяти Набокова.

За окном зеленеет неправдоподобно зеленая травка, в которую уткнули жадные морды шагнувшие со страниц детских иностранных книжек о ферме шоколадные лошади. Но как выясняется, это только начало. Взглянув на пасущихся за окном коров, испытываешь уже не радость, а благоговейный ужас и начинаешь наконец понимать, почему для индусов это священное животное. Большие, спокойные, чистые существа: ровный коричневый цвет, тонко выписанные белые пятна. На следующей заоконной картинке… нет, назвать эти брикеты из супермаркета «сеном» не поворачивается язык. Скошенная трава не сложена в стога, а аккуратно расфасована в целлофановые пакеты – пластиковые кубики соберет потом специальная машина, отвезет в ангар, буренки будут угощаться круглую зиму.

На высоких склонах дома с черепицей, балконы в цветах, с другой стороны – проглотившее солнце, сияющее сине-зеленое Женевское озеро. Виноградники на каждом свободном клочке земли. Городок проплывает за городком, по каменной улице шагает почтальонша в очках, останавливается, кладет в ящики газеты – больше всего она смахивает на научного сотрудника какого-нибудь НИИ. Шарманщик в круглой шляпе крутит на площади шарманку. Но вот пейзажи становятся еще живописнее – хотя, казалось бы, дальше некуда, нарядные дома – еще краше.

Мы въезжаем в Монтре. Останавливаемся около великолепного здания отеля «Монтре-Палас» на набережной: Набоков прожил здесь последние 17 лет жизни. Парадный вход, мягкие ковры, приглушенный свет люстр, покой и обступающая со всех сторон роскошь. Бесшумный лифт поднимает нас на шестой этаж, там надпись, указывающая, что пол-этажа – всего шесть комнат – занимал Набоков. Для показа посетителям оставили одну: обычный небольшой номер – кровать, конторка, столик, вид на Женевское озеро.

Возле номера развешаны черно-белые фотографии: крепкий моложавый старик в шортах слегка брезгливо посматривает на зрителя. Он же внимательно и вдохновенно читает, он же пишет. Гуляет с супругой Верой по парку. Позирует возле камина. Заслуженный пенсионер, охотящийся за бабочками и словами, аккуратно допитое до дна жизненное счастье. Вот и первый его роман должен был называться «Счастье» (но стал «Машенькой»). Набоков умер в 1977 году и был похоронен на кладбище по дороге в Кларан. Скромная могила, темная каменная плита, «Vladimir Nabokov», «Vera Nabokov» – супруга пережила мужа на 14 лет. Рядом другие камни и плиты – французские и немецкие имена, но главное – годы, годы жизни, которые выглядят как ошибка! 1901–2002, 1908–2000, 1899–1992 – и так везде. В Швейцарии действительно самая высокая средняя продолжительность жизни в Европе – более 79 лет. Набоков почти уложился, прожив 78.

Вот как умирают мировые классики. Никаких мальчишеских дуэлей, нервических побегов и хриплого предсмертного бреда на станции «Астапово», никакой чахотки и бокалов шампанского, тем более пыток, ссылок, агоний в лазаретах ГУЛАГа, тем более самоубийств.

Величественное угасание у любящей супруги на руках. Вместо изгнания или ухода из дома – подчеркнутая, сознательно избранная бездомность, жизнь в стертом пространстве роскоши. Последнее набоковское пристанище никак не обратить в, что называется, «дом-музей», и не только потому, что «гостиница-музей» – это абсурд, но и потому, что ни один предмет здесь не несет печати его личности. Что показывать посетителям, когда даже воспетых нашими классиками гостиничных клопов здесь нет? Скажете, Набоков – русский писатель? Никогда. Русские писатели так не умеют.

Адская жесть

Процесс начался незаметно, в прошлом, позапрошлом году – сейчас он, похоже, на пике.

Историки языка еще напишут об этом диссертации и монографии.