Олег Попцов - Аншлаг в Кремле. Свободных президентских мест нет Страница 70

Бесклассового общества быть не может. То, что нет класса-гегемона, а значит, нет раз и навсегда определенной правящей партии — это бесспорный плюс. Но… Скрытая мечта правых, наших «апостолов» либерализма — ситуация, когда есть работники, наемные элементы, а рабочего класса нет. Иначе говоря, нет организованной силы. Пусть будут профсоюзы. Но лучше, если их будет меньше. А вот класс пролетариев не нужен.

Сложилась, по сути, алогичная ситуация: вместе с утратой доминанты отечественного производства в России, мы потеряли рабочий класс, а вместе с ним исчез в стране и фундаментальный профессионализм. Так что, господа либералы, говорить: «Все хорошо!» — увы! — нечестно. Ибо потерь больше, чем обретений.

ПОСТУПИЛИ В ПРОДАЖУ ШАПКИ МОНОМАХА!

Если вы хотите, чтобы реформы провалились, увеличьте кратно их масштаб. Реформы не справятся с необъятным пространством и захлебнутся сами собой. Пятнадцать лет Россия находится в состоянии реформ. Такое впечатление, что очевидным результатом их был и остается переходный период. Прямо ска-жем, не густо. Каждый вновь приходящий политик делает примерно одно и то же: пытается запустить двигатель реформ еще раз. Характерно, что предшествующий эксперимент отличается от последующего непременной сменой: вчера это была армия, позавчера — налоги, «позапозавчера» — судебные системы, а ныне — административный ресурс. Иначе говоря, власть, уставшая от малой эффективности реформ, решила реформировать себя, наивно полагая, что разгадка этой заколдованной неуспешности таится именно здесь, в коридорах власти. Распрямим эти коридоры, перенумеруем, кабинеты, сменим вывески у входа в здание — и все сладится.

Используя правительственную лексику, можно выразиться более точно: «Следует придать реформам новый импульс, новое дыхание». Согласитесь, как просто и понятно. Формула власти: «Для того чтобы реформы пошли снизу, их надо запустить сверху. А значит, первым под «топор» преобразований положит голову правительство».

Кто автор этой мысли, не так важно. Важно другое, что эта мысль здравая. Есть определенная выигрышность ситуации.

27 апреля 2004 года.

До инаугурации президента остается 9 дней. А ведь, будем честны, правительство до сих пор не перешло в рабочий режим. Пока еще все согласуется, перетряхивается, уточняется. Не случайны разговоры, что сразу после инаугурации президента последует еще один пакет правительственных назначений и перестановок.

В чем же причина? Наличие внутреннего противоборства? Да оно есть. Попытка Семьи (ельцинского окружения) вернуть утраченные позиции? Вполне возможно, такие попытки делаются и не всегда безуспешно.

Стремление Путина сформировать либеральное крыло в правительстве и тем самым, уравновесить «однополюсность» Думы? Это — тоже проблема. И она существует. Но главная причина — в другом. Нет кадров. Те, что были у президента из «чекистского» окружения, все задействованы. Да и в экономике они не могут являться безукоризненной опорой. У них иной профиль. Тем более что ресурсная площадка сужена до масштабов одного города — Санкт-Петербурга.

Надо признать, что система подготовки кадров, чем славилась управленческая концепция КПСС, демонтирована целиком и полностью. Можно критиковать и надо критиковать ту систему, но она была многоуровневая, с колоссальным страхующим запасом и по линии общего образования, когда крупнейшие заводы и ведомства были сориентированы на профильные вузы, откуда и черпали резерв. Система партийного обучения с перспективой роста. Комсомол, профсоюзы — все это были составляющие гигантской машины управления страной.

И все это разом рухнуло. Как могла такая партийно-советская система рухнуть сразу, «одномоментно», если была высокоэффективной, продуктивной? Кадровую политику заменила система интриг. С этого начинается и этим заканчивается вырождение управленческой элиты. Ну, а что случилось потом — мы знаем. Ненавистничество по отношению к прошлому и помешательство на менеджерах, что подчеркивает эпигонствующую суть России. Это у нас в крови. Непременно, чтобы как «у них». Чтобы выстроить систему подготовки профессионального ресурса, надо ответить на вопрос: какую страну мы строим? Мне кажется, что до сих пор ясного понимания у нас нет. Мы продолжаем заниматься реформами. К примеру, реформой суда. Чего мы хотим достичь? И правильно ли, что весь масштаб в разрешении конфликтов спорящих субъектов, сваливать на суд? Мы говорим — правильно. Почему? Да потому, что милиция, прокуратура уже утратили свою девственную независимость. И, если она вмешивается в тот или иной конфликт, сразу же возникает вопрос: какой из спорящих сторон этот конфликт «проплачен»?

Мы говорим о реформе всей правоохранительной системы. Вопрос — зачем? Например, чтобы раз и навсегда разделить функции. Следственная система должна быть независима от… Мы не говорим, но подразумеваем — от коррумпированной милиции и коррумпированной прокуратуры. Отделяем, что дальше? Где гарантия, что спустя полгода, вирус коррупции не перекинется на следственную систему? Казалось бы, суд своим «правоположением» предполагает полную независимость от любого посягательства политической власти, крупного бизнеса, криминала. Нет. Сегодняшний российский суд продажен — раз. Зависит от исполнительной власти — два. Непрофессионален — три.

Сегодняшняя милиция продажна — раз. Уступает давлению исполнительной власти — два. Непрофессиональна — три. Криминализирована сама по себе вдоль и поперек — четыре. Является составной частью криминала — пять.

Сегодняшняя прокуратура, таможня, налоговая инспекция, все ведомства, призванные обеспечивать государственную власть. Все — в тех же «ракурсах». Так вот, пока реформы, которые проводились, либо «полупроводились», в этих системах так и не исключили ни одного из пороков. А я очень хочу, чтобы у нас в России милиция пользовалась таким же авторитетом, как полиция в Англии, США, Франции, Германии.

Я часто задаю себе вопрос: что докладывают президенту по поводу реформ в той или иной сфере? Как аттестуют результат? Как, например, должен выглядеть результат административной реформы, либо реформы правоохранительных органов? Общество должно знать систему отсчета: стало лучше или хуже? Вот почему общество не покидает ощущение, что президент и его исполнительная власть читают одну и ту же книгу по-разному: президент слева направо, а правительство, губернаторы и «Единая Россия» — справа налево.

Кто и когда скажет стране, что было задумано, и что получилось?

В свое время меня потрясла сдержанность запроса к жизни людей, переживших Великую Отечественную войну. На вопрос: «Ну, как вы живете?» — я получал очень похожие ответы.

— Как живем? Нормально живем.

— Чего бы хотелось в будущем?

— Эх, милый человек — будущее оно далеко. До него еще дожить надо. Я тебе скажу так: умей радоваться тому, что имеешь. А главное, чтоб войны не было. А в остальном — все нормально. Живем, не голодаем.

Главное, чтоб войны не было. По сравнению с ней даже несытая жизнь — счастье!

Мы изменились. Мы очень изменились. Хорошо это или плохо — наша сверхтерпимость? Главное, чтоб войны не было!!!

А нетерпимость — она есть благо или порок? Неудовлетворенность достигнутыми результатами, конечно же, благо. Почему? Потому что неудовлетворенность достигнутым прямо пропорциональна вашему движению вперед. И реформы своими максимальными амбициями и претензиями, которые, в конечном счете, обернулись провалом, сделали нас нетерпимыми. И это состояние неудовлетворенности есть, как ни покажется странным, главное обретение времени и реформаторов: мы начали понимать цену ошибок. Именно в этом месте подстерегала ловушка. Мы не заметили этого стыка: сверхтерпения народа и его неудовлетворенности. Это первым почувствовал Михаил Горбачев. Сначала он «разговорил» страну. Он дал ей перестройку — свободу, переориентацию сознания. А затем пал жертвой этого права: говорить. Только ленивый не ругал Горбачева. И, разумеется, было за что. И никто в этот момент не остерег себя, не вспомнил, что он, поруганный Горбачев, дал им это право говорить свободно.

Так в чем же была ловушка? Страна стерпела шоковую терапию, обесцененные вклады, страна стерпела остановившиеся предприятия, страна ждала обещанных результатов реформ. И вот когда этого не случилось, сверхтерпимость превратилась в нетерпимость, и, как посчитали реформаторы, в неблагодарность.

— Мы пришли — были пустые полки магазинов, — говорили младореформаторы с терпкой обидой в голосе. — Вы забыли продуктовые заказы, очереди, талоны на ширпотреб? Мы завалили полки магазинов товарами. Покупайте все, что хотите, и сколько хотите. Обилие товаров, которое появилось, было неопровержимым доводом демократов. Мы дали вам свободу передвижения, поезжайте куда хотите и когда хотите. Мы дали вам свободу слова: пишите что хотите и о ком хотите, никакой цензуры. Мы дали вам свободные выборы и многопартийность. Мы узаконили частную собственность. Вместо разговоров о величии, «державности», этих совковых пережитков, мы дали вам свободу во всем: в экономике, культуре, в быту, образовании. Мы сделали жизнь другой. Кто это будет отрицать?