На пути в Дамаск. Опыт строительства православного мировоззрения - Сергей Юрьевич Катканов Страница 70

он лучше, умнее, профессиональнее. Но работа в Узбекистане принесла жестокое разочарование. В нашей, казалось бы, элитной следственной бригаде из 33-х человек была половина совершеннейших непрофессионалов, которые не умели даже протокол правильно составить. Я сказал об этом Гдляну, а он ответил: "Это блатники, они будут пенки снимать и ордена получать, а вы – рабы, работать будете вы". Я резко ответил ему: "Я не буду работать". Гдлян хладнокровно парировал: "Ты не можешь не работать". И действительно, я 3 дня слонялся без дела, а потом снова начал вкалывать сутками, как и раньше.

Однажды в разговоре с Гдляном я сослался на Уголовный кодекс, а начальник презрительно повертел в руках УК и сказал: "Ты где такую книжку откопал? Запихай ее туда, где ты ее нашел, она тебе не потребуется". Я понял: закона нет. Нам разрешалось делать все, что угодно, потому что за нашей спиной стоял сам Горбачев. Мы работали профессионально, но мы вообще не знали, что такое закон. Одного моего слова было достаточно, чтобы любого человека поставить на любую должность и с любой должности убрать. Мы занимались хищениями только свыше ста тысяч (в те годы автомобиль стоил 5 тысяч). Акты на сто тысяч я просто сжигал – не было времени заниматься мелочевкой.

Регулярно мы выгребали горы золота. Один раз, например, изъяли три фляги золота в ювелирных изделиях, каждая – по 36 кг. Мне дали премию – 75 рублей. Но мы занимались бессмысленными делами, мы ни чего не добились и не могли добиться. За самую незначительную должность в Узбекистане надо было платить, существовали твердые расценки. Так вот вскоре мне рассказали, что за должность, которая еще вчера стоила 50 тысяч, сегодня уже требуют сотню. Мы кое-кого перепугали, а потому местные дельцы ввели двойные тарифы с учетом риска. Вот и весь итог наших трудов.

После Узбекистана я полностью разочаровался в том, во что верил – в государстве. Тогда я ощутил, что выше меня ни кого и ни чего нет. Я – это все. Если нет Бога, значит я – бог.

Так резюмирует Шараевский свою узбекскую эпопею длиною в год. Крушение личности, которое он там пережил, и привело его в конечном итоге на "пятак". Но неужели тяжелые разочарования непременно должны сделать человека убийцей? Нет, конечно. Есть, однако, особая порода людей. Они ищут высшего смысла, и если его не обретают, тогда превращаются в бешеных волков. Они режут стадо не потому что "кушать хочется", а потому что "плевать на все". Из таких людей порою получаются монахи. Самые ревностные монахи. Или разбойники. Самые лютые разбойники.

***

В.Н. Шараевский, вспоминая про работу следственной бригады в Узбекистане, говорит: "Оттуда нельзя было уехать бедным". Но его самого азиатский "клондайк" не обогатил. Он скорее научился смотреть на золото, как на дерьмо.

Его много раз приглашали работать в прокуратуру области, в прокуратуру СССР, но он отказался. "Только скажи "да" и ты в Москве. А что дальше? Мне ни чего не надо было. Даже от должности районного прокурора я год отказывался, хотя согласился в конечном итоге".

Вот мужик… По всем приметам он сейчас уже должен бы олигархов на допросы вызывать в свой московский кабинет, а он в камере пожизненников сидит. Что же все-таки случилось? Шараевский рассказывает:

– Не только в Узбекистане, но и у себя в Смоленской области я видел очень много богатых людей, когда расследовал дело о хищениях на бриллиантовой фабрике. Один, например, любил демонстративно перед постом ГАИ мыть свою машину шампанским. Другой похвалялся, что завтракает в "Седьмом небе", а ужинает в "Ласточкином гнезде". Множеству смоленских и узбекских боссов я задавал один и тот же вопрос: "А что вы хотели в конечном итоге? К чему стремились?" Они начинали рассказывать про море изысканных удовольствий, но всегда проговаривались. Глаза у них загорались только когда рассказывали, как, например, дергали морковку у себя на даче или ходили босиком по траве. Они шли по трупам в гору, но уже начинали спускаться на другую сторону горы, обратно к подножию. Я это прекрасно понял, и тогда зачем мне было в гору корячиться? Я мог ходить босиком по траве, не имея ни высоких должностей, ни больших денег.

Этот мудрый взгляд на вещи можно и в книжке вычитать, но Шараевский его не вычитал, а выстрадал. И все-таки его трудно понять. Ведь, когда зеленая трава – превыше всего, в душе мир. А у него не было мира в душе. Я не выдерживаю и перебиваю его:

– Так почему же вам нельзя было остановиться в этой точке своего понимания жизни?

– Так и было бы, если бы не было дьявола.

– Но дьяволу надо еще руку протянуть.

– Достаточно просто молчать.

Молчать? До чего же по-разному можно молчать. Мне показалось, что я почувствовал, как жутко молчал тогда Шараевский перед лицом дьявольских искушений. Каких искушений? В беседе со мной Вячеслав Николаевич так же проговорился, как и те, кого он в свое время допрашивал. Он вспомнил эпизод из своего постузбекского прокурорства:

– Я должен был арестовать одну молоденькую продавщицу за недостачу в две с половиной тысячи рублей. А в Узбекистане я акты на сто тысяч оставлял без последствий. Этой девчонке грозило 8 лет, между тем, ее достаточно было просто выпороть. Тогда я резко послал всех подальше и продавщицу привлекать не стал.

– Вы, кажется, очень сильно рисковали?

– А чего мне было бояться? Я был другом Гдляна, я видел, как мое начальство вставало навытяжку перед одной только его фамилией. Мне ни кто не мог препятствовать. Я считал, что имею право на все и был о себе высочайшего мнения.

Ну вот и добрались до сути, подумал я, услышав это откровение. Он весьма успешно отогнал от себя бесов корыстолюбия и дешевых низменных удовольствий. Но он впустил в свою душу беса высокомерия и гордыни. А этот будет покруче двух предыдущих. Девчонку он пожалел? Может быть и пожалел, но на первом месте было, кажется, удовольствие от того, чтобы всех послать. Должности ему не нужны были? Ну еще бы. Когда майоры тянутся перед капитаном, последнему совершенно ни к чему стремиться в полковники. Одержимость бесом гордыни – самая страшная форма одержимости.

Неожиданно Шараевский задает вопрос: "Как человек становится убийцей?" Мне показалось, что он уже ответил, но все-таки интересно, что тут еще можно добавить. Он продолжает:

– Мы всегда стараемся поставить себя на место тех людей, с которыми общаемся, а я общался с преступниками. Я старался влезть в их шкуру и эта шкура постепенно приросла к моей душе. Я видел и анализировал все ошибки преступников, мысленно эти ошибки