Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия Страница 71

На самом деле, мне хотелось бы не то что даже реабилитировать в общественном сознании фигуру Фоменко, этого абсолютного еретика, придумавшего целую вселенную – как Лукас Star Wars, – а скорее рассказать о приключениях одной, потенциально сверхважной, идеи – разумеется, через биографию, через историю жизни одного конкретного человека, нашего с вами современника. Это будет история о том, по каким законам идеи циркулируют в обществе – почему одни принимаются, тиражируются, вызывают интеллектуальные эпидемии – а другие признаются еретическими. Почему научные революции иногда происходят – а иногда нет. Но как объяснить тем, кто потратил жизнь на знакомство с одной картиной мира, которая вполне их удовлетворяет, – что все, к чему они привыкли, – чушь? И сколько, спрашивается, шансов у того, кто начнет хватать их на улице за пуговицы и кричать – постойте: все неправильно, сейчас я расскажу вам, как было на самом деле!

Эти все разговоры мои с академиком привели к тому, что я стал шататься по всяким странным, неочевидным, местам, и смотреть – интересно же, самому проверить. Перед первым моим выездом, по-моему, в Сирию (которая у него, по сути, и есть Рос-си-я, Си-рия, Дамаск – Да Москва), я попросил у него совета: ну хорошо, Анатолий Тимофеевич, а вот на что обращать внимание? к чему приглядываться? И он сказал две вещи – шокировавшие меня своей нелепостью – которые я, тем не менее, запомнил.

Первая:

«Заглядывайте статуям за спины”.

И вторая:

“Ищите повсюду следы Куликовской битвы”.

Поначалу я воспринял их буквально – ну и пожал плечами, конечно; сумасшедший, что возьмешь.

Со временем, однако ж, я стал воспринимать их – чем дальше, тем больше – метафорически: как такой дзенский, пробуждающий, хлопок ладонями перед лицом.

Не веришь, что античность – это средневековье, а Египет – усыпальница русских царей, – ладно, не надо, черт с тобой. Но не отворачивайся, смотри; езжай и смотри.

Я смотрел – и видел: видел кресты на гробницах Ахеменидов в Иране. Видел в Ливане каменные блоки, из которых построены храмы Баальбека – знаете, какого они размера? С пятиэтажку нашу. До нашей эры. Сам, своими глазами наблюдал, как во время тахрирских событий, пока в стране нет иностранцев, египтяне достраивают свои пирамиды – с кранами, с бетономешалками, пока никто не видит. А явный курган около Эйвберри в Англии – огромный курганище, почему-то обнесен изгородью, даже ступить на него нельзя, не то что… Якобы что-то там можно нарушить. Почему, спрашиваю, не копают? «Нет средств». На то чтоб Адрианов вал восстанавливать – я прошел вдоль всей Адриановой стены, от Карлайла до Ньюкасла – есть средства, а чтобы Эйвберри раскопать… Странно, нет? А Британский музей? Вы что думаете, все мумии выглядят, как Туманхамон, «типично египетскими»? Неа – как бы не так. Мы про всё ведь думаем – ах какое оно древнее, ах какая старинная традиция. Вы знаете, к примеру, когда родилась традиция зажигать олимпийский огонь и передавать факел по эстафете? – О, олимпийский огонь это его любимый конек… – Тьфу на вас. Ну что – в Древней Греции? Античность? В 1936 году она родилась! В Берлине на Олимпиаде – не хотите?

– Лев, ну вы все-таки… – Время, да? Уже? Заканчиваю!.. Смысл проекта – продемонстрировать, что правда непостоянна. Если хотите, меня интересует гуманитарная «окончательная теория» – ну знаете, как вот сейчас пытаются состыковать квантовую механику и теорию относительности… – Послушайте, но уши же вянут, это же какое-то мракобесие, издевательство над наукой, а! – Наука! Наука – репрессивная система, инструмент подавления правды. Вся наука, философия, религия работает не на поиски правды, а на ее подавление – и вытеснение. – Да какая еще наука! Нет абстрактной науки, есть люди, конкретные ученые, вы их, что ли, во вранье обвиняете? Да они вам за правду знаете что… – Конкретные ученые – может быть. Даже наверняка. Но и они – часть коллектива. А коллектив, мы все, используем науку, чтобы подавлять воспоминания о подлинной истории, о катастрофе… У правды и гравитации есть много общего: и та и другая – непостоянны! – Стопстоп, спасибо, мы же договаривались, что все выступления длятся по 10 минут, а вы и так уже почти… Ого-го, да тут… Вынужден прервать вас. – Правда? Ух ну я и… Заврался… – Следующий, пожалуйста.

Вердикт:

В финансировании отказать.

Как у Черчилля

Как и у всякого отца, у меня есть в голове свой список «100 мест, куда нужно свозить ребенка, пока он не превратился во взрослого». Выглядит внушительно – и всякий раз, предаваясь размышлениям о том, что за последние десять лет против довольно большого количества пунктов нарисовались жирные галочки, я надуваюсь, как галапагосская птица-фрегат. Сколько редких, не сказать исчезающих животных он видел! Сколько «иконических зданий»! Какими только экзотическими средствами передвижения не воспользовался! Вопрос о том, разделяется ли этот энтузиазм обеими партнерскими сторонами, остается открытым. Модель диалога, касающегося очередного совместного путешествия, выглядит примерно следующим образом.

Отец (бегает по комнате; похоже, возможность легализовать выделение бюджетных ассигнований на реализацию своих давних фантазий действует на него тонизирующе):

– Представляешь, плоская, как стол, равнина и посреди нее – огромный, до неба, конус со снежной шапкой! (Театрально.) Догадался? – Ммм?.. – Фудзияма! И мы (Патетически.) пойдем на нее в поход!

Сын (флегматично; похоже, он уже раскусил этот трюк – продажу чужих «мечт» под видом его собственных):

– Давно снега не видели… еще и в гору тащиться… Отец (с деланой иронией):

– Да ты не понял: Фудзияма! И это еще не все! Мы поедем в Киото. Тропа… (Надувается, становится похож на индюка.) Философов! Прогулка среди цветущих вишен – от Золотого храма к Серебряному! Гинкакудзи и Кинкакудзи!

Сын:

– Папа, с тобой все в порядке? Отец:

– (Пауза.) Хорошо. (Подавленно.) Хо-ро-шо. Слушай: там еще есть капсульный отель – каждый залезает в такую, ну, что ли, нору – и лежит себе там, как айфон в коробке!

Сын:

– Ясно, ни сесть ни встать. (Зевает.) Отец:

– Ааа, что ты зеваешь?! Хочешь дома сидеть – давай, сиди! Тебе вообще ничего не интересно!

Дальше действительно неинтересно: у отца начинается истерика, восходящая, по-видимому, к просмотрам – в его, отца, детстве – советских фильмов о Ленине, который обрушивается на интеллигентскую мягкотелость меньшевиков, посмевших предать интересы пролетариата ради подачек буржуазии.

Что правда, то правда – как и буржуазии, нынешним детям очень даже есть что терять: поди плохо, спокойно посидеть дома с FIFA-13 и пособирать из лего «Звезду смерти». Именно поэтому путешествия не вызывают у них ДОЛЖНОГО энтузиазма; на самом деле они хорошие путешественники – если не надо слишком далеко ходить пешком без какой-то конкретной цели – и постоянно имеется доступ к мороженому. Но у детей нет главного стимула, заставляющего взрослых рыскать по миру: того, что немцы называют Wanderlust – «охота к перемене мест». Пресные, рутинные будни, надежда на то, что «в путешествии можно обрести самого себя», естественно, вызывают желание добавить в жизнь соли и перца. Вызывают – но не у детей: а? чего-чего они там должны обрести?

По правде сказать, взаимное недопонимание – это то, из чего на 90 процентов состоит путешествие с детьми. Однако больше всего раздражает, знаете, что? Что дети ничего – следите за губами: НИ. ЧЕ. ГО. не помнят. Разумеется, я осознаю, что по-хорошему и сам помню себя лет с четырех-пяти, но меня-то не возили в Пальмиру и Серенгети. А его!

Время от времени я начинаю перебирать четки:

– Помнишь Кносский дворец?

– Ну…

– Что «ну», ты еще там потерялся, чуть не с вертолетом тебя искали! А «великую миграцию» – тьма тьмущая зебр, львов, бегут – тыдыщ, тыдыщ, земля дрожит? И это еще без антилоп. Гну.

– Ууу…

– А колоссальный Будда, в этом, как его?..

– Смутно.

– А остров Дженовеза – такая кальдера и вокруг?..

– Папа, ты не хочешь понять: я был маленький!

– Что значит «маленький»! Возишь-возишь тебя, оболтуса; почему бы в кои-то веки не поднапрячься и не сфокусироваться на происходящем?

Что, впрочем, касается фокусировки, то и тут есть кое-какие подводные камни. Потому что забывается – это еще ладно; гораздо хуже, когда он все-таки помнит, – потому что выясняется, что запоминает он совсем не то и не так. Вы никогда не знаете, чем может обернуться самая невинная попытка расширить его кругозор и показать ему – цель всякого путешествия, – что жизнь состоит не только из нормы, но и из отклонений.

Возможно, главная причина наших разногласий состоит в том, что мы, если воспользоваться образной системой авторов пособий по селф-хелп, – обитатели двух разных планет. Продукт экономики дефицита; дальние страны известны лишь по почтовым маркам, «Детям капитана Гранта» и телепередачам с Сенкевичем; заграница – запретный плод, откусить от которого еще и еще – азартная игра; это – я. Продукт экономики изобилия, избыточности, бесконечного разнообразия выбора, эпохи бычьих рынков и «длинного хвоста» – это он. Разные векторы, разные цели, разные ценности: перманентная экспансия против блестящей изоляции, импульс покорять пространства против стремления к тому, что экономисты называют «качественное время». Теперь вы и сами понимаете, к чему заведомо ведет совместный выезд. Правильно: роковой конфликт.