Постижение смысла - Мартин Хайдеггер Страница 71

прояснение бытийного вопроса – так, что уже не приходит в голову ни малейших размышлений о том, какого он рода и насколько он правомерен. Бытийный вопрос, который спрашивает «о» бытии, спрашивает о бытии «этого» суще-бытующего – что оно – сущее – есть. Бытийный вопрос опрашивает суще-бытующее о его смысле и спрашивает поэтому точно так же решительно «о» суще-бытующем. Такое вопрошание «о» бытии вопрошает, идя от суще-бытующего назад, к нему – к бытию —, так что здесь бытие заранее принимается за То, называние чего суще-бытностью суще-бытующего делает спорным ответствование на бытийный вопрос. То, «о чем» спрашивается в этом бытийном вопросе, и то, что «стоит под вопросом» для него, то что по отношению к нему – будучи опрошенным – еще должно вынести-перенести ответ, выказывает себя как суще-бытующее. Исходя из этого, и определяется род вопроса о бытии и ответ на него. А именно: суще-бытующее опрашивается в направлении его ἀϱχή; ἀϱχή подразумевает То, исходя из чего как «первого», «есть» суще-бытующее как суще-бытующее, и то, что есть, есть то, что оно есть. ἀϱχή имеет двойственное значение – γένος (ϰοινόν), из которого суще-бытующее определяет себя в своем Что, и αἴτιον, перво-причина, посредством которого суще-бытующее производится и поставляется. Двойственное значение ἀϱχή подвигает себя в, пожалуй, существующее не «для себя» главенствующее-направляющее значение, сообразно которому взирается вообще на присутствующее, которому само суще-бытующее позволяет присутствовать в своем Что-бытии и Так, Что-бытии. Первичность ἀϱχή есть такое присутствие и постоянство. Почему? (vgl. 104. φύσις und Metaphysik; vgl. 106. Sein als φύσις).

При этом всплывает на свет, в какой мере уже основополагающее познание суще-бытующего становится одним из таких поводов и толчков для того, чтобы допустить, что бытийный вопрос стал вопросом о ἀϱχή. То, что спрашивается об ἀϱχή – это вообще не какая-то откуда-то наперед определенная форма вопрошания, которая затем находила бы свое исполнение-наполнение благодаря отождествлению ἀϱχή с бытием; скорее, уже в вопрос об ἀϱχή само заложено решение – выбор в пользу того, что бытие как присутствие и постоянство пред-ставлено безвопросно и суще-бытующее познается как присутствующее и постоянное. В какой мере? Вопрос о «принципах» – как бы они ни определялись – не имеет общебезразличности и необязательности для всех, а также само-собой – понятности, которую хотели бы ему приписать. Напротив; спрашивать о «принципах» (ἀϱχαί) означает ставить бытийный вопрос в объясняющем смысле или, иначе, принимать его уже как поставленный и вошедший в привычный обиход, и двигаться в окружении возможных ответов на него.

Это вопрошание «о» бытии вопрошает, на самом деле, промахиваясь мимо бытия, принимает его в своей еще не вы-раз-обоснованной шире и дальше определенности (присутствие-опостоянование), в мимопрохождении – и, тем самым, дает тот ответ на этот вопрос, который, если смотреть строго, относится только к суще-бытующему. В то же время это вопрошание «о» бытии задается посредством суще-бытующего (посредством человека) и задается для него, а именно так, что и это суще-бытующее тоже заранее фиксируется в его Что и в его Так, Что – и это опять-таки на основе познания суще-бытующего как присущего и постоянного. Задающий этот бытийный вопрос есть также и ответчик на него. Отвечать означает здесь: приводить ἀϱχή суще-бытующего в упомянутой выше двузначности к представлению, сообразно пред-ставлению прозводить-поставлять его, чтобы суще-бытующее выраженно, т. е. через посредство высказывания ответа, в присутствии постоянства самого ἀϱχή стояло и сохраняло постоянство, то есть существовало.

Бытийный вопрос, в соответствии с этим, направлен на выраженное – высказанное в языке и допускающее выражение в слове – гарантированное выдавание бытия за суще-бытующее как таковое в целом.

Это вопрошание «о» бытии постоянно промахивается мимо него – (в греческом смысле слова παϱά попадая около, причем то, мимо чего оно промахивается, правда, присутствует, но не как таковое), так, что в этом мимо-вопрошании оно как раз присутствует, и все же не само – как то, о чем спрашивается, и как то, как оно само при этом уже определено. Это мимо-вопрошание о бытии представляет известным образом присутствие и постоянство, но никогда в свете того, что в таком представлении его познается: присутствие в настоящем и длительность, т. е. определенное временение времени.

Для такого мимо-вопрошающего вопрошания «о» бытии бытие есть невопрошаемое и совершенно не нуждающееся в вопрошании. Бытийный вопрос такого рода, который промахивающиеся мимо бытия вопрошание-вслед о суще-бытующем как таковом, создающий сам себе и ответ, воспринимает свою историю (Geschichte) – следствие и разнообразие, вытекающие из ее возможных основных положений – прежде всего и, как кажется, исключительно из всякий раз мощного направления познания суще-бытующего в Целом как такового и, тем самым, из познания познающего и вопрошающего человека. Однако ссылка на уникальность-неповторимость так оформленного-сформулированного бытийного вопроса позволяет смутно догадываться, сколь неуклонно он определяется тем способом, сообразно которому заранее определяется – никому не ведомо, почему и для чего, – суще-бытующее как таковое, обретая форму отливки, то есть как трактуется сама не поставленная под вопрос «сущность» бытия, а именно – в присутствии и постоянстве. Бытийный вопрос, в свою очередь, держит себя уже определенным образом, сообразно которому суще-бытующее в Целом открывается как таковое, и поэтому становится узнаваемым и поддающимся вопрошанию. Структуры этого открывания суще-бытующего в Открытое его сущности (определенной как постоянство и присутствие суще-бытности) лишь получают благодаря бытийному вопросу повышенную нагрузку – отчеканиваются-выпрессовываются, укрепляясь, в соответствии с различными направлениями и ступенями. Разворачивание и вычеканивание этих структур посредством бытийного вопроса тогда заслуживает название «метафизика». В своей сущности «есть» метафизика сама такая структура и, тем самым, основывается на том, на чем основываются, дополняя друг друга, словно фуге, темы-структуры. Тезис – «Вопрос о бытии спрашивает “о” бытии» – это тривиальность, общее место, но он все же, в то же время, содержит указание на сокровеннейшее в западной истории, – если допустить, что не только эта история, но и сущность и господство истории вообще основаны на том, что выявилось как открытие сущности суще-бытующего как такового.

Ничто не говорит в пользу того, что бытийный вопрос, который в упомянутом выше образом вопрошает «о» бытии, исчерпал бы свою единственную возможность и даже удовольствовался бы его подлиннейшей-собственнейшей необходимостью.

Все, Целое метафизики в ее сущности и через посредство ее истории, склоняет-понуждает к тому, чтобы задавать бытийный вопрос и те же сопутствующие вопросы существенно иным образом. Это понуждение, однако, не может исходить из самого метафического мышления, т. к. ведь оно совершенно укрепилось в самом себе и на свой собственный лад самоуправно застыло на собственной основе, а потому может только эгоистично путаться в своем роде вопрошания. История метафизики,