Александр Хинштейн - Кризис Страница 72

Как видно, срок в двадцать лет взялся не с потолка. Благодаря реформам Витте, промышленность развивалась с почти сказочной быстротой.

Количество новых фабрик росло с каждым годом, множились филиалы американских и европейских заводов. Семимильными шагами строились железные дороги — в том числе знаменитый Транссиб, бывший целиком и полностью заслугой Витте.

В 1894-м в России было всего 8 коммерческих училищ. В 1902-м стало уже 147. Плюс — три коммерческих института: в Киеве, Варшаве и Питере.

Своего министра финансов Александр III ценил и искренне уважал. Он и сам был грубоват и резок, потому и к Витте испытывал некоторое родство. Когда царедворцы, откровенно не жаловавшие провинциального выскочку (говорит с малороссийским акцентом, в обществе не вращается, в жены взял еврейку) приходили к государю с ябедами на Витте, тот лишь усмехался в усы.

Александр III Миротворец (1845–1894) — император с 1881 г.

Единственный Государь в истории России, при котором не началось ни одной новой войны. Говорят, что на знаменитой картине Васнецова «Богатыри» (та самая, которая в Третьяковке и которую часто называют «Три богатыря») в виде Ильи-Муромца изображен Александр III. А что? Действительно похож. И внешне, и, так сказать, внутренне. Из воспоминаний Витте об Александре III: «Он своей наружностью, несомненно, импонировал окружающим, и если бы не знали, что он император, и он бы вошел в комнату в каком угодно костюме — несомненно, все бы обратили на него внимание». Имя Александра III прочно связано в патриотической русской историографии с периодом экономического подъема в России конца XIX века

«Громадный характер, прекрасное сердце, благодушие, справедливость, твердость», — так отзывался Витте об Александре.

«Ничтожный, а потому бесчувственный император. Громкие фразы, честность и благородство существуют только напоказ, так сказать, для царских выходов, а внутри души мелкое коварство, ребяческая хитрость, пугливая лживость», — это уже про его наследника, Николая II.

Жесткость и независимость Витте новому царю откровенно пришлись не по вкусу. Сам Сергей Юльевич писал позднее, что тот «вообще, недолюбливал и даже не переносил лиц, представляющих собою определенную личность».

На этот раз интриги и кляузы достигли цели.

В 1903 году Витте сняли, но, дабы подсластить пилюлю, выплатили огромные премиальные и назначили председателем Комитета министров. Должность эта, несмотря на звучность, была мало что решающей, бутафорской.

Обиднее всего, что спасителя страны от кризисов выперли в отставку под давлением как раз тех, кто эти кризисы и создавал.

В числе главных противников Витте была так называемая «бе-зобразовская клика». В нее входили министр внутренних дел Плеве, великий князь Александр Михайлович, дальневосточный наместник адмирал Алексеев, да и сам государь-император тоже держался где-то неподалеку.

«Безобразовская» — не потому, что творила она безобразия (хотя так и было), а по фамилии некоего ротмистра Безобразова, ходившего у Николая в любимчиках.

Ушлый Безобразов убедил царя учредить на границе с Маньчжурией лесозаготовки и деревообрабатывающие фабрики. Был он настолько красноречив, такие золотые горы обещал, что Николай даже вложил в предприятие собственные деньги, наряду с перечисленными выше господами.

При наличии таких компаньонов Безобразову сам черт был не страшен. Его люди рубили лес и безобразничали, особо не разбирая, где японская земля (собственно, не японская, а китайская, точнее, даже маньчжурская, но под контролем Японии), а где российская.

Японцы, понятно, возмущались, слали ноты протеста, но в ответ пайщики двинули к границе регулярные армейские части — будто бы для охраны. Японцы в ответ тоже перебросили войска. Русские начали поколачивать «макак косопузых». Японцы — «Ванек-медведей».

Так шаг за шагом две державы приближались к войне; а все из-за глупости и жадности Безобразова с компанией, которую Витте, не таясь, именовал «бандой разбойников».

Забегая вперед, скажем, что затея эта закончилась в итоге пшиком. Никаких прибылей не получилось, и тогда Безобразов начал выбивать субсидии из казны: ни много, ни мало — 6 миллионов рублей.

Денег ему, впрочем, не дали, хотя Витте был уже снят, его сменщик оказался не менее тверд и упрям. В итоге Николай сам выделил 200 тысяч, но положение это спасти не могло. Лавочка накры-лась, продукция ее мертвым грузом осела на складах, а надутые вкладчики долго еще требовали вернуть свои деньги. К тому времени, однако, и война с японцами уже началась, да и Безобразов благополучно смылся в Швейцарию.

Кстати, во время войны и революции 1905 года Николаю пришлось вновь призвать Витте; слишком велик был его авторитет. Именно он вел переговоры с японцами, закончившиеся подписанием мира, и руководил подготовкой царского манифеста, даровавшего основные гражданские свободы и учредившего Государственную Думу.

Но едва только ситуация устаканилась, царь расстался с Витте безо всяких колебаний; теперь уже — навсегда.

Когда Витте умер — было это в 1916 году — мало, кто в России откликнулся на его смерть с сочувствием. Как писалось в советские времена, он был слишком «левым» для «правых» и слишком «правым» для «левых».

Витте во многом опередил свое время. Истинное признание начало приходить к нему лишь через многие десятилетия после смерти. Впрочем, для столь крупной личности это совсем не срок…

По прозвищу «Зверь»

Мы так часто слышим фразу «победа далась слишком дорогой ценой» («одна на всех — мы за ценой не постоим»), что даже и не задумываемся над ее смыслом. В нашем представлении цена — это 27 миллионов человеческих жизней, сожженные города и села, разграбленный Петродворец, Хатынь, Бабий Яр.

Оно, конечно, так. Однако у любой войны есть и цена в прямом смысле слова. 2 триллиона 569 миллиардов рублей — ровно столько стоила советской экономике Великая Отечественная война. Цифра точная, выверенная еще сталинскими финансистами.

Самая масштабная в мировой истории битва требовала столь же гигантского финансирования, но денег брать особо было неоткуда. Уже к осени 1941-го немцы захватили более половины экономически важнейших районов страны[62].

Правительству опять пришлось включать печатный станок, но не в полную силу, дабы не провоцировать и без того дикую инфляцию. Количество запущенных в оборот новых денег выросло за годы войны в 3,8 раза. Это, вроде бы, и немало, хотя нелишне будет напомнить, что во время другой войны — Первой мировой — эмиссия была в 5 раз больше: 1800 %.

Даже в таких суровых условиях власть старалась жить не только сегодняшним, но и завтрашним днем: война рано или поздно закончится, надо думать о будущем экономики…

Немного отвлечемся. В который раз упоминаем мы про «перегретый печатный станок». Разные эпохи, разные страны, разные политические системы, а ошибка одна и та же. Чем больше денег, тем быстрее они дешевеют. Финал неизбежен: инфляция.

Но неужели никто до нас этого не понимал? Неужели добрая половина правителей на протяжении 4 веков упрямо наступала на одни и те же грабли по глупости своей и дремучести? Экономика все ухудшалась, а они с маниакальным каким-то упорством продолжали шлепать новые и новые бумажки.

Да нет, конечно. Каждая власть, увеличивая эмиссию, не желала ничего плохого, она лишь оттягивала и без того ужасный конец.

Переживающая тяжелые времена экономика — все равно, как мучающийся с перепоя организм. Вброс наличности — тот же утренний опохмел. Он откладывает развязку, но и усугубляет ее. Понятно, потом будет только хуже, зато на какой-то период мучения отступят.

Далеко не каждый властитель найдет в себе силы разорвать этот порочный круг. Отказ от опохмела чреват людским недовольством, а вот обратное вызывает как раз народное умиротворение. Но ненадолго — до следующего похмельного утра. Так и начинается запой…

В этом смысле Сталину было проще. Он не привык заигрывать со своими подданными. Да и война оправдывала любые тяготы, тем более что добрую часть экономического бремени власти переложили на плечи народа.

Сразу после нападения Гитлера гражданам запретили снимать со сберкнижек более 200 рублей в месяц. Были введены новые налоги и остановлена выдача ссуд. Повышены цены на алкоголь, табак и парфюмерию. У населения прекратили принимать облигации государственного выигрышного займа, одновременно обязав всех рабочих и служащих покупать облигации займов новых, военных (всего их было выпущено на 72 миллиарда рублей).

Отпуска также были запрещены. Компенсации за неиспользованный отпуск поступали на сберкнижки, но до конца войны получать их было нельзя.