Яков Гордин - Кавказская Атлантида. 300 лет войны Страница 77

Наряду с распределением пахотных земель переселение горцев, добровольное или насильственное, в места, где они представляли меньшую опасность для русских властей, начавшееся в эпоху Ермолова, в пятидесятые годы, как видим, стало проблемой, которая могла поспорить по степени сложности с собственно военными задачами. Во времена Барятинского и до 1864 года – момента окончания Кавказской войны в ее активной фазе – переселение горцев стало не менее действенным способом покорения края, чем боевые действия.

«В 1862 году нами было заселено западнее Лабы (правый фланг Кавказской линии, левобережье реки Кубань. – Я. Г .) все пространство до р. Белой и даже две станицы водворены за этой рекой: Пшехская и Бжедуховская. В это же время начал приводиться в исполнение систематический план водворения на Прикубанской низменности тех горцев, которые прекращали сопротивление и изъявляли покорность нам. Длинная полоса земель вдоль левого берега Кубани, от самого ее истока, где жили издавна уже покорные Карачаевцы, до начала дельты, предназначена была в исключительное их пользование. Таким образом, выходя из родных гор, они оставались ввиду их, в отношении производительности почвы ничего не теряли, а в отношении удобства сбыта своих произведений даже выигрывали. Одно не могло нравиться им: близость надзора русских, которых селения окружали их земли со всех сторон. Но это было условие неизбежное и притом способное тяготить только первое поколение выходцев, живо помнившее приволье в горах».

Даже образованный и гуманный Венюков, впоследствии ученый-географ, этнограф, историк, не мог понять, что у горцев было отнято главное – тот образ жизни, который давал им само уважение и который они считали единственно достойным. Но в конце этого рассуждения Венюков сообщает нечто, чрезвычайно важное для нашего сюжета.

«Должно однако заметить, что граф Евдокимов, который был непосредственным исполнителем официального “проэкта заселения западного Кавказа”, не слишком заботился об участи горцев, выселявшихся на Прикубанскую низменность. Его твердым убеждением было, что самое лучшее последствие многолетней, дорого стоившей для России войны, есть изгнание всех горцев за море, поэтому на оставшихся за Кубанью, хотя бы и в качестве мирных подданных, он смотрел лишь как на неизбежное зло и делал что мог, чтобы уменьшить их число и стеснить для них удобства жизни» [139] .

Генерал Евдокимов, от которого во многом зависела стратегия русских властей по отношению к переселенцам, был человеком уникальным даже для кавказского офицерства. Сын прапорщика, выслужившегося из солдат (родился Евдокимов, когда отец его был еще фейерверкером – нижним чином в кавказской артиллерии, уже прослужившим 20 лет), вырос в маленьких кавказских гарнизонах, не получил, фактически, никакого образования, выслужил первый офицерский чин отчаянной храбростью и незаурядной тактической сметливостью. Был дважды смертельно ранен. В бою с мюридами первого имама Кази-Муллы пуля навылет пробила ему голову, угодив под левый глаз, – он выжил и получил у горцев прозвище «трехглазый». В 1841 году, уже будучи майором, Евдокимов был назначен приставом большого горского общества – Койсубулинского и в этом качестве получил удар кинжалом в спину от фанатика. Он должен был умереть, но его выходил местный хаким – мусульманский лекарь. Вершиной карьеры Евдокимова был окончательный разгром и пленение Шамиля, а затем и покорение Западного Кавказа. Начинавший полуграмотным прапорщиком, Николай Иванович Евдокимов закончил войну генерал-адъютантом, генералом от инфантерии, графом и кавалером высочайшей награды – Георгия 2-й степени. Его лозунгом в последний период войны было:

«Первая филантропия – своим; горцам же я считаю вправе предоставить лишь то, что останется на их долю после удовлетворения последнего из русских интересов».

Человек такого жизненного воспитания и такой судьбы должен был безгранично верить в свою правоту и предназначение. Соответственно с этой верой генерал Евдокимов и действовал.

11 марта он ответил на предписание Козловского от 17 февраля обширным рапортом, в котором изложил свой план переселения горцев в соответствии с новой идеей – окружения мест сосредоточения горского населения русскими укреплениями и станицами. Это вполне соответствовало тому принципу, который обнаружил в его деятельности уже на Западном Кавказе Венюков. Интенсивная переписка продолжалась до июля, и наконец 10 июля Евдокимов направил по начальству обширную подробную «Записку о наделении землей мирных жителей Чечни», которая сконцентрировала его идеи по этому предмету…

«В течение 20-ти лет ни один из чеченских аулов не был уверен в том, что он останется на месте до следующего дня; то наши колонны истребляли их, то Шамиль переселял на другие места по мере наших движений. Благодаря необычайному плодородию почвы, народ не погиб от голода, но потерял всякое понятие об удобствах жизни, перестал дорожить своим домом и даже своим семейством» [140] .

Историк, естественно, не мог предположить, что постоянные переселения, которым подвергались чеченцы в середине XIX века, по жестокости и истребительности не шли ни в какое сравнение с тем, что ожидало их в столетии следующем. (Хотя один ситуационный аналог имеется – значительную часть из многих тысяч эмигрировавших в Турцию чеченцев турки отправили на жительство в Месопотамию, где большинство из них вымерло от тяжелого, непривычного климата.) Наблюдая ретроспективно тот энергичный пасьянс, который раскладывали на Кавказе генералы, тасуя племена и разбрасывая их по огромному пространству в соответствии с возникавшими идеями, следуя меняющейся оперативной обстановке, не задумываясь над воздействием, которое производит это холодное насилие на сознание горцев, трудно отрешиться от простой мысли о злорадном торжестве причинно-следственных связей в истории…

Реформатор и Кавказ

Исследователи русской истории, по странной особенности подхода и избирательного направления взгляда на материал, удивительно мало обращали внимания на то принципиальное обстоятельство, что судьбы чрезвычайно многих государственных и военных деятелей, игравших существенную роль в жизни страны, непосредственно связаны были с Кавказом, с Кавказской войной.

Опыт, полученный на Кавказе, несомненно влиял на их политические и административные представления. Достаточно вспомнить графа Лорис-Меликова, всю свою военную жизнь прослужившего на Кавказе – более тридцати лет – и ставшего на исходе царствования Александра II надеждой либерал-реформаторов, отстоявшего идею конституционных реформ, чьи замыслы сорвало убийство императора…

Вышедшие за последние три года два тома «Воспоминаний» другого крупнейшего либерала-реформатора, военного министра Александра II – Дмитрия Алексеевича Милютина еще раз заставляют задуматься о парадоксальной роли Кавказа в политической судьбе России.

Воспоминания Милютина, несмотря на то, что им присущ некоторый неизбежный в этом жанре субъективизм, представляют уникальное явление в обширном собрании мемуаров русских государственных деятелей такого ранга – начиная от Екатерины II и кончая С. Ю. Витте. В мемуарах Милютина нет установки на самооправдание, коррекции задним числом собственной биографии и истории вообще. Имеющие, безусловно, и дидактический смысл, о чем у нас еще будет речь, – они ориентированы, главным образом, на фиксацию многообразного исторического опыта, как российского, так и европейского.

Особенность мемуаров Милютина обусловлена, разумеется, особостью его личности и исторической судьбы.

Дмитрий Алексеевич Милютин, крупнейший после Петра I реформатор русской армии, родился через год после окончания наполеоновских войн и умер за два года до Первой мировой войны. Его девяностошестилетнюю жизнь обрамляют равновеликие по масштабу, значению и последствиям батальные катаклизмы.

Милютин родился в июне 1816 года – через год после окончательного завершения наполеоновской эпопеи, в то самое время, когда генерал Ермолов, получивший командование Кавказским отдельным корпусом, делал последние приготовления к отбытию по месту новой службы. Начинался активный период Кавказской войны, в которой Милютину предстояло сыграть не последнюю роль и которая решительным образом повлияла на его военные представления.

Милютин умер в январе 1912 года, не дожив несколько месяцев до начала Балканских войн, когда на пространстве, которое в свое время было предметом особого внимания военного министра и стратега Милютина, началась война всех против всех. Это был парадоксальный результат победы России над Турцией в 1878 году, победы, освободившей балканские государства. Милютин был в известном смысле отцом этой победы, ибо ее одержала реформированная им новая русская армия.