Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья Страница 79

Теперь уже прошло гораздо больше, чем двадцать. Где же они, участники нашей гвардейской самодеятельности, члены нашего литературного объединения? Где же он, тот, кто «задумал повесть про Дунай»?

Он был тогда поэтом, сухощавый старший сержант Иван Пантелеев. Писал стихи крепкие, разлапистые, как корни дуба. Потом его захватила проза. В стихи все не вмещалось. Еще на фронте он задумал и стал вчерне набрасывать главы повести о голубом Дунае. Потом люди читали «Голубой Дунай» Олеся Гончара, а повесть моего однополчанина осталась в его вещевом мешке недописанной.

Мне рассказывали, что Аркадий Гайдар, узнав, что у Валентина Катаева вышла повесть «Я — сын трудового народа», прекратил писать свою новую книгу о гражданской войне. И зря. Такие художники, как Гайдар, даже на «использованном» материале создают самобытные вещи. Недаром сказано, что стиль — это характер. И я верю, что мы еще прочтем повесть о голубом Дунае моего однополчанина.

Литературный институт имени Горького, как магнит стальные крупинки, притянул много демобилизованных солдат из разных концов России. Среди вновь принятых заочников был и сибиряк Иван Пантелеев. Трудные годы работы и ученья. Помню исхудалое лицо однополчанина, вернувшегося из Владивостока. Он работал и писал в вагоне дальнего поезда. Нелегко давалась Ивану эта двадцатидневная вахта.

Прошли годы, прежде чем в далеком Абакане вышла первая книга очерков и рассказов «Человек идет по степи». Мне довелось бывать в хакасской волнистой степи, над которой возвышаются приенисейские кручи Саян. Там все особое, даже звезды и луна. И люди самобытны. В первой книжке Пантелеева удачны образы земляков и особенно сибирских ребят.

И вот вторая книжка «Тапочки», вышедшая в Иркутске. Она посвящена детям. Сколько тонкого знания психологии ребят, лукавого юмора, настоящего педагогического такта без нудной морализации и схемы! Взять хотя бы рассказ «Тапочки», давший название всей книжке. Он ведется от лица отчаянной девчонки Лорки, которая любит, «чтобы все было по правде». Вот и писатель это любит, чтобы все было по правде. Рассказ о случае в школоперерастает в большой разговор о дружбе и чести маленьких граждан. Разговор живой, убедительный. Не подражая Гайдару, Иван Пантелеев близок по духу этому замечательному романтику.

Я давно заметил: дети читают или «взрослых» писателей, или таких детских писателей, которых с удовольствием перечитывают и взрослые. Иван Пантелеев именно такой.

В Воениздате одна за другой выходят книги моего другого однополчанина — офицера Виктора Александрова. Повести «Выстрелы в степи», «Под белыми куполами», книга «Крылатые пехотинцы»… Радостно было читать в газете «Советская Россия» рассказы конструктора и неугомонного туриста Александра Васильева, которому и посвящены мои стихи, приведенные выше, рассказы сибиряка–журналиста Маврикия Резника в «Литературной России», стихи офицера запаса Алексея Старикова в «Советском воине» и кубанском альманахе, рассказы беспокойного рабочего из Норильска Владимира Ледорезова в сборниках, изданных «Советской Россией» и Воениздатом, книги пародий язвительного Михаила Глазкова, вышедшие в Ярославле. Все это наши однополчане.

Где же вы, друзья–однополчане?

Накануне двадцатой весны Победы от однополчан стали чаще прилетать письма, открытки, телеграммы. «…Весна, апрель вот уже двадцать лет мучают память видениями войны. Ты, наверное, помнишь ночные переходы по Венгрии, бои за Вену, потом предгорье Альп… Хотелось бы встретиться в День Победы», — предлагал один. «Будем же достойны тех, кто отдал жизнь за победу. Они завещали нам дружбу и борьбу за лучшую жизнь. Давайте не подведем их», — взволнованно писал другой.

И вот на моем столе лежит приглашение от горкома КПСС. Здесь, в рабочем городе, 9 мая встретятся мои однополчане, парни из Сотой Свирской. Впрочем, конечно, они уже давно не парни, а крепкие мужчины с побелевшими висками. Отсюда нас провожали на фронт…

В памяти встают еще необстрелянные восемнадцатилетние ребята, притихшие в густых северных лесах, до отказа набитых могучей военной техникой, которую мы укрыли маскировочными сетями и зелеными ветками. Стояли чудесные, таинственные белые ночи. Где–то совсем рядом холодно поблескивала Свирь. Почему–то не верилось, что ее предстоит форсировать. Лишь треск веток да назойливый гул неотступных комаров нарушал настороженную, обманчивую тишину.

Конечно, мы в то время не знали, что недавно Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин вызывал в Ставку командующего Карельским фронтом К. А. Мерецкова и приказал разгромить свирско–сортовальскую вражескую группу войск. Тогда–то Ставка и дала Мерецкову из резерва Главного командования наш десантный корпус.

Замечательные, бесстрашные парни были в нашей Сотой гвардейской дивизии. Большинство из них недавние десятиклассники, курсанты–добровольцы, москвичи, волжане, сибиряки, сыны далеких казахских степей и узбекских долин. Пожалуй, наша молодая, разноязыкая, геройская дивизия была живым олицетворением ленинского интернационализма.

— В орлиной стае не место мокрой вороне! — говорил юным солдатам высокий, бравый, горбоносый командир полка Хасан Харазия.

Солдаты его любили, еще до фронта слагали о нем легенды. Рассказывали, что Харазия позвонили из комендатуры: «Товарищ полковник! Задержаны два ваших солдата. У них не оказалось увольнительных». — «У моих? Не может быть!» — уверял Харазия. «Товарищ полковник! Пока мы вам докладывали, они исчезли». — «Тогда это наверняка мои!»

Лихой кавказец любил не только юмор, но и порядок. Поговаривали: если уж он взялся пальцами за кончик носа — даст несколько нарядов, а если дотронется до горбинки — отпустит взысканий «на всю катушку». Харазия всегда был справедлив и требовал этого от своих офицеров. Мне помнятся его любимцы комбаты Хабеков и Калоев, горячие, неустрашимые кавказцы. Первому из них поставили памятник в Вене…

Я служил тогда в отдельном истребительно–противотанковом дивизионе, которым командовал капитан Панкратов. Истребители–противотанкисты и любили и побаивались его. «Воздух!» — негромко передавалось из усг в уста при приближении стремительного, сухощавого командира с чапаевскими усами.

Помнится, он приказал мне, выпускавшему в батарее стенгазету, и гвардии рядовому Леониду Полищуку, отлично игравшему на аккордеоне, сочинить для нашего дивизиона песню. И мы сочинили.

Мы истребители,Всегда нас виделиЛишь впереди, там, где грохот и дым,Работой четкою,Прямой наводкоюМы вражьи танки в костры превратим.

Видно, высокие, шумливые сосны под Раменским помнят эту песню. А вскоре за далекой Свирью мы и вправду увидели костры вражеских машин.

После взятия Вены наша дивизия стала краснознаменной. Чешские, словацкие, венгерские девушки слушали дружное, могучее пение четко шагающих парней с алыми звездами на пилотках.

Мы Вену взяли, мы с боем вышли на реку.Нам всем запомнилась дунайская вода.И командир наш генерал МакаренкоВ приказе Сталина отмечен был тогда.Так пусть же вьется дороженька вспыленная!Шагай, товарищ, время нас не ждет.Сотая Свирская краснознаменнаяПрошла гвардейской поступью вперед.

Музыку и слова песни написал помощник командира музыкального взвода старший сержант Юрий Шпильберг, москвич. В нашей дивизии было много москвичей. Некоторые из них, побывав на Параде Победы, погостили и дома: Всеволод Котиков, бесстрашный разведчик, рабочий–умелец, а ныне заместитель председателя Киевского райсовета столицы, Леонид Полищук, ныне художник–монументалист, автор строгого и волнующего проекта памятника погибшим героям, Ипполит Виноградов, после демобилизации закончивший Строгановку и ныне там преподающий, автор впечатляющей скульптуры «Победитель», украсившей выставку московских художников–фронтовиков. Сержант Александр Васильев, написавший историю нашей Сотой Свирской. В один из недавних дней Победы он пришел ко мне в гимнастерке с медалями…

Ко мне часто заезжают однополчане. Прошлым летом из далекого татарского села Большие Ачасыры заглянул учитель Салим Абдуллин. Оказывается, венгерские коллеги пригласили его в город Кечкемет, где когда–то учился Шандор Петефи и откуда мы шли в бой. Потом я получил задушевную весточку от венгерского педагога Кароля Вамоша, в которой он благодарил меня за книги, переданные моим однополчанином.

Мои боевые друзья благодарны писателю Георгию Холопову за новеллу и повесть о наших героях Умаре Хабекове и Степане Кузакове.

Ближе всех к месту нашей отправки на фронт, работает на местной опытной станции кандидат сельскохозяйственных наук, бывший противотанкист Василий Булаев, лукавой улыбкой похожий на Василия Теркина. Помнится, как, приехав из части в Тимирязевскую академию, он сдавал экзамены сразу за два курса. А теперь наш Вася готовится защищать докторскую. Есть у нас и однополчанин, живущий в самом городе. Это генерал–лейтенант Харазия.