Николай Зенькович - ЦК закрыт, все ушли... [Очень личная книга] Страница 8

На обратном пути, примерно часа через два, в этом же переходе меня снова остановил вкрадчивый голос интеллигентного на вид гражданина:

— Архивом Кручины не интересуетесь? Совершенно секретные материалы. Могу предложить...

Поборов брезгливость, я взглянул на протянутый мне текст. Этот вариант состоял уже из пяти страничек. И опять тот же перечень статей расходов — наряды Раисы Максимовны, стоимость партийного золота, хранящегося в зарубежных банках, и прочие тайны. Пока я шел до станции метро «Пушкинская», мне еще три раза предлагали архивы бывшего управляющего делами ЦК КПСС.

Я подсчитал: только в тот день в разных точках Москвы мне предлагали шесть разных архивов Кручины, три варианта дневника Пуго, два варианта телефонного разговора маршала Ахромеева с Горбачевым, после которого маршал покончил жизнь самоубийством. Но верхом виртуозности и изобретательности стали списки лиц, которых ГКЧП намеревался арестовать с последующим физическим устранением. Некие предприимчивые молодые люди звонили известным в сфере бизнеса деятелям и вежливо интересовались, не хотели ли бы они видеть свою фамилию в подготовленных путчистами списках лиц, подлежавших расстрелу. Бизнесменов сразу осеняло, какую выгоду это им сулит. Включение в список стоило сущий пустяк — пятнадцать тысяч рублей.

Изготовители фальшивок переусердствовали: скрепили списки поддельными печатями КГБ и МВД. По йекоторым подсчетам, подобных списков ходило по Москве несколько десятков, а фамилий в них было около трех тысяч. И каждый из бизнесменов рассчитывал на режим особого благоприятствования от новых властей. Вот только закавыка с печатями вышла. Что поделать, сработала многолетняя установка: бумажке, не заверенной печатью, веры нет.

У меня не было претензий к ребятам из российской милиции. Откуда им знать, что архив— это не три странички, отпечатанные прописными буквами, в которых вся правда, а многие тысячи, десятки и сотни тысяч страниц самых разнообразных документов, стенограмм, справок, перелопатив которые иной раз выудишь лишь три строки, подтверждающие или опровергающие ту или иную версию. Эти симпатичные белобрысые курсанты тоже подверглись массовому ослеплению, как и все общество. Впрочем, в некорректности их не упрекнешь. Действовали они вполне грамотно, хотя, конечно, не всегда квалифицированно. Но ведь они и не специалисты по архивам!

Другое дело, насколько правомерен был личный досмотр работников ЦК. Правда, до выворачивания карманов дело не доходило, но все покидавшие здания обязаны были показывать содержимое портфелей, «дипломатов», папок. Исключений не было ни для кого. Я видел томившихся в очереди к досмотровым стойкам заведующих отделами ЦК.

По прежним меркам — невиданная картина! Хотя что там заведующие отделами. На моих глазах в хвост очереди на досмотр пристроился человек с рубиновым значком народного депутата СССР. В его руках была одна-единственная папка, и он покорно ждал более получаса, чтобы открыть ее перед милицейским сержантом. Этот человек, похоже, забыл о своем депутатском иммунитете. А ведь речь идет о члене Политбюро ЦК КПСС и недавнем первом секретаре ЦК компартии одной из среднеазиатских республик. Подав в отставку с поста руководителя республиканской парторганизации, он, будучи членом Политбюро, возвратился в Москву и был утвержден... консультантом одного из отделов ЦК. Такого не помнили даже старожилы ЦК — члены Политбюро консультантами в отделах никогда до этого не работали. При Горбачеве все смешалось в цековском доме.

Люди проявляются чаще всего в экстремальных ситуациях. Глядя на растерянного, потухшего члена Политбюро, на поспешность, с которой он расстегивал молнии своей коричневой папки перед розовощеким мальчишкой-милиционером, невольно подумалось: кто бы осмелился досматривать его, народного депутата СССР, тем более что вещей у него, кроме этой одной-единственной папки, не было. Мало ли куда следует по своим делам представитель высшего законодательного органа страны!

А вот, смотрите, сработал-таки генный инстинкт слепого послушания, привитый многолетней службой в партийном аппарате. В 1985 году он уехал отсюда, из шестого подъезда, в Среднюю Азию, будучи малозаметным функционером отдела организационно-партийной работы. Видно, в душе им и остался, несмотря на причастность к высшим органам партийной и государственной власти. Неужели крах партийного аппарата был предопределен и закономерен?

На такую мысль наводили и другие увиденные в тот день картинки. Честное слово, иные технические работники вели себя более достойно и независимо, нежели некоторые именитые цековские сановники. Иногда я не верил своим глазам. Неужели все это происходит со вчерашними хозяевами недоступных кабинетов? Там они держались совсем по-иному. Уверенно, с чувством собственного превосходства. Ах, начальнички вы наши родимые, если бы вы взглянули на себя в тот момент со стороны...

Несколько дней, сидя дома, разбирал вынесенные из рабочего кабинета бумаги. Долго примеривался, куда бы их пристроить. Это оказалось делом непростым. Все полки и шкафы и без того до отказа заполнены старыми газетами и журналами.

Изредка перезванивался с коллегами. Все сидят по домам. Что будут делать дальше— никакого представления.

Время от времени раздавались звонки от журналистов, чаще всего от зарубежных. С ними у меня хорошие отношения, часто встречались в нашем офисе пресс-центра в гостинице «Октябрьская», что на улице Димитрова, а также в моем цековском кабинете. Нередко они приглашали меня в свои корпункты, в посольства, а то и к себе домой. Многие были и у меня в гостях, знали мою семью.

Кто сейчас руководит Центральным Комитетом, Спрашивали они. Собирается ли Политбюро, Секретариат ЦК? С кем я поддерживаю связь? -Что могу сказать о самоубийстве маршала Ахромеева, управляющего делами ЦК Кручины?

Часто задавали вопрос: опечатан ли кабинет Горбачева?

Я ссылался на информацию коменданта зданий на Старой площади Александра Колесникова: да, кабинет бывшего Генерального секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, расположенный в подъезде номер один, на пятом этаже, действительно опечатан. К це-ковским зданиям проявлялся большой интерес. Иногда комендатура, уступая настойчивым просьбам иностранных и советских журналистов, проводила для них экскурсии.

Как вели себя коллеги в святая святых высшей партийной власти? По-разному. Наибольшей корректностью отличались зарубежные корреспонденты. Немало наслышавшись о бесцеремонности и развязности забугорной пишущей и снимающей братии, сотрудники комендатуры имели возможность сравнить их поведение с поведением своих соотечественников.

Рекорд невоспитанности, граничащий с цинизмом, ставят, как ни странно, женщины. Особенно неприятный осадок остался от посещения представительницы еженедельника «Союз». Видавшие виды работники комендатуры были шокированы: грузная дама, войдя в кабинет покончившего самоубийством управляющего делами ЦК КПСС Кручины, как ни в чем не бывало взгромоздилась в его кресло и потребовала, чтобы сопровождавший фотокорреспондент запечатлел ее на память. Затем перебрала все трубки телефонов, и, найдя включенный городской, позвонила к себе домой и прерывающимся от восторга голосом сообщила, откуда она звонит.

На этом дама не остановилась. Большое удовольствие доставило ей открыть ящики письменного стола трагично ушедшего из жизни человека, тщательно перелистать календарь с пометками и записями, телефонные справочники с фамилиями знакомых Кручины. Столь же кощунственно вела она себя и в комнате отдыха, в которую проследовала после освоения кабинета. Обнаружив отечественный одеколон «Эллада», отечественную зубную пасту и отечественные зубные щетки, разочарованно состроила брезгливую гримаску: при его-то возможностях — и такая дешевка?

Тут уж и работникам комендатуры стало не по себе...

Что еще узнавали работники прессы из экскурсий?

Что кабинет Горбачева на Старой площади скорее всего займет Силаев (Горбачеву хватит и кремлевского!), что в цековских кабинетах, в которых уже прошла инвентаризация, сняты портреты Ленина. Они сданы на склад, и поскольку материальной ценности не представляют, акты на списание не составляются. Другое дело— рамы от портретов. Вот они в имуществе числятся, их сдают под расписку.

Из здания журналистов провожал начальник службы муниципальной безопасности Алексей Веденкин. Пройдет несколько лет, и его именем демократические средства массовой информации начнут пугать россиян, называть фашистом, требовать над ним суда.

Тогда же его кабинет размещался в пятом подъезде, в комнате номер четыреста десять. Начальнику новой службы— двадцать шесть лет. Он был очень уверен в себе:

— Думаю, за год мы одолеем преступность в городе. Наша служба новая, и действовать мы будем по-новому.