Юлия Юзик - Бесланский словарь Страница 8

А я… Верите? Видел свет в конце туннеля и бежал на него. Свет меня и вел вперед. Я раньше думал, что это все байки — про свет в конце тоннеля там и все такое. А тут реально — свет. Я бежал и… Бежал и вдруг… Эти руки (резко замолкает)… Я не люблю об этом вспоминать. Не по себе делается. Но что я мог сделать? (Замолкает.)

Когда я бежал, чьи-то руки схватили меня за ноги и… Я упал. Чьи-то окровавленные руки держали меня за брючину и не отпускали. Мертвой хваткой. Лица я не видел, все было под обломками. Я только слышал голос:

— Помогите, помогите…

Не знаю даже, взрослый или ребенок это был? Наверное, все-таки взрослый: такая силища! Схватил за ногу и, как бульдог, держит. Моя брючина для него последней надеждой была. Терять ему было нечего. Чего он хотел? Спастись? Или не хотел один умирать?

Не знаю, но… Все уже падало, горело… Ад, просто ад!.. Если бы я стал этого человека вытаскивать, я бы остался с ним, в том аду. Оттуда не возвращаются. Я дернул изо всей силы ногой, сбросил его впившиеся пальцы и побежал вперед.

Я не хотел умирать. Пусть простит мне Бог, что я побежал дальше.

Эти руки мне до сих пор снятся… Я бегу, а они хватают меня за ноги и не дают бежать, и… Я падаю и начинаю гореть.

А сколько живых было, когда пожар только начинался… Кошмар! Настоящий ковер из тел и тянущихся рук. Весь спортзал стонал!.. Клянусь вам, там столько еще людей живы были! Они ждали помощи, спасения… Но пожар никто не тушил… Они заживо горели…

Продолжалась стрельба, взрывы — какие-то мощные взрывы… Может, стреляли из чего-то тяжелого? Из гранатометов там или танков. Я ничего не видел, я только слышал и чувствовал.

Когда я подбежал к окну, то увидел, как с внешней стороны, облокотившись о стену, полулежал спецназовец. Он помогал детям выпрыгивать из окна. Мне показалось, что ноги у него были перебиты, он уже не мог никуда отойти, а может, уже и не хотел никуда уходить. Он был под перекрестным огнем. Наверное, его потом убили…

А кроме этого спецназовца, я не видел других таких, которые рисковали собой. И в школу они не забегали. В основном только стреляли.

Я до сих пор думаю: мог ли я кого-то спасти? Нет, не мог. Слепой как крот, я бы увяз там… Но до сих пор у меня перед глазами эти тянущиеся руки… А я их сбросил с себя и побежал дальше… Я не знаю, как правильно надо было поступить. Вытащить его? Или надо было спасать себя… Я не знаю, но эти стоны, эти руки снятся мне до сих пор. Все они заживо сгорят. Таков был исход…»

Амран, заложник.

«Бегала по больницам, как ненормальная, кричала: «Моего мальчика не видели? Где мой мальчик?» Я обошла все больницы минимум раз пять, приглядывалась к каждому ребенку, к каждому… Я помню один день… Шел ливневый дождь… Небо было серым, нависшим прямо над головой, гремела гроза, выл ветер… Я вся промокла, вода стекала по платью в туфли… Я так замерзла, что у меня начался озноб: зубы стучат, лоб горит, падаю с ног…

Казалось, что пришел конец света: я потеряла своего ребенка, его нет среди живых, и это небо… этот дождь… они сказали, где его нужно искать…

К

Клонирование

Я больше не живу. Я существую. Что-то делаю, хожу на работу, принимаю пациентов, заполняю истории болезни, и всегда — всегда! — мысли о нем. Они не покидают меня никогда, ни-ког-да…

О том, что его нет… О том, какой он… Я без него не могу! Такая тоска: так хочется увидеть его, дотронуться до него… Невыносимая тоска!.. И вот я представляю его, вспоминаю, — сердце наполняется светом и радостью. Мои мысли воскрешают его, а реальность убивает… И так хочется, чтобы он вдруг ожил, мой мальчик.

Знаете, иногда мне кажется, что со мной все нормально, а иногда — что я уже сошла с ума… Понимаете… Я хочу клонировать его! Сделать точную его копию!

Ко мне приезжала журналистка одна, все расспрашивала, расспрашивала… А потом обсмеяла меня в своей газете: вот, мол, одна мать совсем сошла с ума — хочет клонировать своего убитого в теракте мальчика. И так сочувственно, так осторожно — выставила меня свихнувшейся… Она ничего не понимает в том, что такое клонирование… Она же журналист… А я — врач. Я человек науки. Я очень хорошо понимаю технологию клонирования. Это наука будущего, вот увидите. Десять лет назад что писали об искусственном оплодотворении? Что это бред, сатанизм! Как такое возможно! А что сегодня? Искусственное оплодотворение — обыденность, банальность. Человечество всегда сопротивляется прогрессу…

Вот, смотрите, что я недавно прочла (зачитывает вслух): «Корейские ученые создали клонированный эмбрион человека». Но это ерунда… Есть более существенное, чем это, потому что об удачных экспериментах никто писать не будет. Церковь это осуждает, поэтому все делается тайно. В России клонирование не делают, но научно-исследовательские работы уже ведутся. Пока все это делают нелегально, но придет час, и об этом заговорят вслух.

Во Франции за убийство человека дают четыре года, а за клонирование — восемь, это я по телевизору слышала в «Пяти вечерах с Андреем Малаховым»… Представьте, за убийство — четыре, а за воссоздание убитого, по сути, — вдвое больше. Все боятся этого клонирования, и больше всего — Церковь. Что будет, если человек сам начнет создавать копии умерших? Это же то же воскрешение! Влияние церкви рухнет, потому что зачем тогда ждать второго пришествия, суда и Божьего воскрешения, когда можно сделать это самому? Зачем тогда вообще нужен Бог?

Клонирование — это развитие человеческой мысли. Развитие медицины. Все очень просто: берется клетка умершего, из нее как бы выжимается ядро — это я так, попроще попытаюсь вам объяснить, — а в этом ядре вся информация о человеке, начиная с поверхности кожи, линий на руке и заканчивая его внутренностями, болезнями, характером, привычками… Любая клеточка из костной ткани умершего человека годится… Оттуда ДНК вытягивается и вживляется в женскую яйцеклетку, и всё — зачатие произошло.

Взять бы клеточку Тимошки, клонировать ее и увидеть моего мальчика: заново, с рождения, как он плачет, как улыбается, как учится ходить, как ласкается… Все заново прожить, представляете?

Еще не поздно… У нас времени много… (достает какую-то газету): «В Таиланде ученые пытаются клонировать знаменитого белого слона короля Рамы, умершего сто лет назад…» Сто лет назад! А наши детки погибли совсем недавно, их ДНК совсем свеженькие…»

Алла, мать

Кока-кола

«Нам так пить хотелось тогда! И Жорик мой так страдал! Он у меня такой водохлеб! Я ему знаете что говорила: вот выйдем отсюда, я куплю столько бутылок «Кока-колы», столько… столько… Хватит для того, чтобы наполнить целую ванну! «Представь, Жорик, ты будешь купаться в «Кока-коле»! Она будет пузыриться… Такая сладкая… Такая вкусная…» Он так замирал, жмурился от удовольствия и мечтал о ванне с колой… В последний раз я его видела перед началом штурма».

Зифа, мать

Кольцо

«Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь».

«Мы познакомились в гостях, — я зашел к другу на день рождения и увидел там Эмму. Она мне сразу понравилась — худенькая, стеснительная, улыбчивая и — огромные карие глазища. Вроде и взрослая женщина, а улыбается так… обезоруживающе, что ли… ну, точно ребенок… Какие-то случайные столкновения в гостях, слово за слово, так и познакомились. Дальше… так смешно рассказывать… Я ее приглашаю на свидание, смотрю, у нее глаза загораются, и встрече рада безумно, но что-то мучает ее, а сказать — как всегда, стесняется. Потом сам догадался. Она учительница, ее столько людей знают, знают и то, что она разведена и сама воспитывает семилетнюю дочку. Вот она и боялась всяких сплетен, разговоров. Городок-то крохотный, все друг про друга знают… Ну и Кавказ — сами понимаете… Я это когда понял, так растрогался… От ее чистоты… Сам и предложил: бери Карину с собой. Представляете, свидание двух взрослых людей, а рядом — ребенок… Садимся в машину, — Карина на заднем сиденье. Едем в город гулять, — Каринка рядышком. Весь наш зарождающийся роман Карина была рядом.

Конечно, было непросто. Семилетний ребенок — это уже настоящий человек, со своим характером, привычками, обидами…

Чуть что-то не так — «а вот папа…» Я все сглатывал. Больно, конечно, было, но что поделаешь, у ребенка есть живой отец, ей, наверное, тоже нелегко давалось то, что рядом теперь появился новый человек… Да что там, мне кажется, каждый ребенок, растущий без отца, держит в кармане эту козырную карту, припасенную для незнакомцев, вторгающихся в их жизнь, — оп! — а папа-то мой все делал по-другому!